Амаяк Тер-Абрамянц-Корниенко - Музей развитОго социализма

• Название: Музей развитОго социализма
• Автор: Амаяк Тер-Абрамянц-Корниенко
• Жанр: Русское современное

Есть страна, живущая которое десятилетие во лжи, сама же от нее уставшая и угасающая, настрадавшаяся до наступления этой усталости так, что сама думать и вспоминать не желает. Если пошевелиться – старые раны и синяки сильно болеть начинают, а если особо не шевелиться (или мозгами не шевелить) – вроде бы ничего. И параллельно видим главного героя, молодого, умного, чья жизнь разрушается. Страна идет на дно и его за собой тянет. Сергей Левин

---

Но один день он не забудет никогда. Это было на уроке истории, который вела Князева Ольга Александровна – дородная русская красавица с высоко закрученной высоко на голове русой косой.

Кто-то из шестиклассников брякнул про великого Сталина.

В голубых глазах у Ольги Александровны вспыхнуло ледяное пламя:

– Сталин? Да что вы знаете про Сталина? По его вине был уничтожен в лагерях миллион невинных! Миллион! – она подняла указательный палец, и все шестиклашки сидели с минуту молча с раскрытыми ртами, пока урок вновь не продолжился.

Миллион! – как казалось тогда это необыкновенно много, а оказалось гораздо, гораздо больше – многие миллионы! «Могло ли быть такое, если бы система была хотя бы отчасти демократической? – спрашивал сам себя Валентин и тут же приходил к однозначному ответу: – Нет!»

Они вышли к площади Ленина, над которой на гранитном постаменте возвышалась фигура вождя в плаще и кепке…

– А у вас военные парады бывают?

– Нет, проходит только вначале военный оркестр… да ничего интересного, пойдем…

Общественные праздники всегда его угнетали.

Какие скопища надрессированных людей! Какая-то дикая стадность! Однако Ирина захотела посмотреть на местную демонстрацию.

Колонна демонстрантов с красными знаменами, транспарантами, портретами челнов ЦК на древках орала «Ура!» В центре колонны медленно двигался украшенный гирляндами разноцветных шаров грузовик с огромным щитом над крышей: «МАШИНОСТРОИТЕЛЬНЫЙ ЗАВОД ИМ. КИРОВА».

– На нем мой отец работал, – только заметил Валентин.

– Ну давай, давай посмотрим, – дергала его Ирина, и они остановились.

Партийный коновод в шляпе орал с трибуны в мегафон, и можно было различить изо дня в день повторяемые мантры:

– Слава коммунистической партии Советского Союза, авангарду мирового пролетариата, борцу за мир во всем мире! Ура, товарищи!

– Ур-р-ра-а! – охотно орала колонна, радуясь весеннему нерабочему дню.

– Слава советскому рабочему классу!

– Р-р-а-а… – закипали колонны.

– Да здравствует советское колхозное крестьянство, верный союзник рабочего класса! – заклинала шляпа.

– Р-р-а-а…

– Слава трудовой советской интеллигенции!

– А-а… – уже менее охотно голосила колонна. И Валентин невольно и невпопопад проорал: «Ур-ра-а интеллигенции!»

– Ты что? – удивилась Ирина, и окружающие оглянулись с удивлением, сразу приняв его за пьяного.

– А что, интеллигенция хуже?.. – огрызнулся Валентин. – Что важнее: голова или руки?

– А без рабочих рук голова ваша – ноль без палочки! – возразил старик, стоящий рядом.

– А без головы руки?

Но старик уже отвернулся, пробурчав: «Контра!».

– Пойдем, – испуганно толкала Ирина, – пойдем…

Они двинулись в обход. За площадью колонна растекалась, расплывалась, дробилась на группы, группки, в центре некоторых вдруг поблескивало стекло бутылок, позвякивали предусмотрительно захваченные с собой мужиками стаканы…

Наконец дошли до окраины. Здесь заканчивались пятиэтажки и начинались одноэтажные потемневшие от времени бревенчатые избы с редкими некрашеными наверное со времен «проклятого царизма» и обломанными тут и там наличниками. Здесь с поросшей травой и лопухами у заборов на грунтовой улице с лужей посереди, заканчивающейся артезианской колонкой, царила ленивая полусонная атмосфера: стояла тишина, и лишь время от времени из центра слабо доносилось многоголосое «ура» и аполитично перебрехивались во дворах потревоженные собаки. Резные наличники остановили внимание Ирины, она подумала, что такие узоры хорошо бы пустить по оборкам летнего платья. «В Москве таких не увидишь!»

– Вот и наша улица – «Молодежная»! – криво усмехнулся Валентин. – Сразу после революции так назвали – с тех пор здесь почти ничего не изменилось, только наша хрущевка в конце воткнулась..

– А раньше как ее звали?

– Кажется, «Малая Ивановская», бабки говорят…

В конце «Молодежной», на пригорке, торчала торцом пятиэтажка, где и обитали старики Валентина.

Больше всего Валентина беспокоило, когда они поднимались по лестнице, что отец встретит их, как обычно ходил дома, в старых голубых кальсонах. После выхода на пенсию Петр Петрович квартиры почти не покидал и большую часть времени возлежал на диване в проходной комнате и перечитывал любимого Льва Николаевича Толстого. Двадцатый век для него был столь абсурден, что он всеми возможными способами пытался от него отгородиться, будто от кошмара. Теперь единственной реальностью для него стала великая русская литература с его кумиром Львом Толстым: там было все как-то гармонично, понятно, осмысленно, даже страдания, даже жестокость не выходили за какие-то вмещаемые сознанием пределы… Лишь только Достоевского он читать не мог: Достоевский нес в себе грядущую сумятицу.

В молодости Петра Петровича после строительного института мобилизовали в НКВД, где он сколько-то прослужил в должности инженера строителя канала Москва-Волга и был списан по здоровью. О том времени он рассказывал, что спал с пистолетом под подушкой, чтобы вовремя застрелиться, когда придут арестовывать.

Пора в НКВД не прошла даром. Мог напугать до смерти случайный телефонный ночной звонок пьяного – слежка! Контакты с внешним миром – магазины, соседи, водопроводчики, электрики – взяла на себя жена. Как-то на уроке литературы, услышав о том, что вся русская литература вышла из гоголевской шинели, Валентин подумал, что его отец, все его поколение, да и последующее с его переданным в наследство страхом, вышли из сталинской шинели.

Но Валентин беспокоился напрасно: к приезду молодых отец обрядился в голубую рубашку и брюки, от которых резко пахло нафталином. А мама была как всегда в чуточку старомодном, но довольно элегантном для ее возраста платье. В тесном коридорчике эти почти незнакомые пожилые люди поцеловали Ирину и, умыв руки, все прошли за круглый стол посреди комнаты напротив черно-белого телевизора «Рекорд», по которому транслировался парад в Москве. По Красной площади двигалась демонстрация трудящихся и телекамеры, как всегда выхватывали улыбающиеся лица, транспаранты, флаги, шары, взрослых, поднимающих на плечи маленьких детей, чтобы те могли лучше разглядеть богов в шляпах на трибунах, похожих издали на грибки – загадочных правителей, возможно, совсем и не людей, а инопланетян каких-то, говорящих лишь языком газетных статей и политических докладов, возможно, даже и не ходящих, как все остальное человечество, в нужник.

– Слава великому советскому народу!.. Ура!..

– Да здравствует всесоюзная ленинская коммунистисеская молодежная организация! Ура, товарищи!..

– Раньше и на первое мая военные парады были, а теперь – только на девятое да на седьмое ноября… – костатировал Пётр Петрович. – Какие межконтинентальные чушки через Красную площадь везли!…

– Скоро повезут… – хмыкнул Валенти, – иностранные корреспонденты обалдеют…

– Ладно вам парады, лишь бы войны не было, зато посмотрите – стол у нас сегодня, как для иностранцев! – ликовала хозяйка.

На белой скатерти гостей ожидали тарелки и блюда: молодая редиска со сметаной, соленые огурчики, вареный картофель с котлетами, вареные яйца, сыр, армянский коньяк с тремя звездочками и тот популярный вид салата, без которого российские женщины не мыслят праздничного стола и который можно было изобрести лишь в Заполярье при отсутствии свежих овощей (консервированный горох, соленые огурцы, колбаса, картофель) называющийся романтически – далеким французским именем «Оливье». Но ко всему была даже ломтиками аккуратно нарезаная красная рыба – истинно русское блюдо.

Выпили по рюмке коньяка за здоровье молодых, по второй за здоровье родителей – и этих и тех.

– А говорим, что плохо живем, – улыбалась Варвара Тихоновна, – мы так и не ели в молодости… Главное – только чтоб войны не было.

Валентин немного волновался, однако родители встретили Ирину благодушно, хотя в этом благодушии и чувствовалась настороженность: видели они ее всего раз на свадьбе и теперь исподволь поглядывали на её крашеные длинные ногти. Ирина чувствовала это и была несколько напряжена, осторожна.

– А у нас уже маленький праздник победы! – улыбнулась Вавара Тихонона, а муж только замахал руками.

– Какой же? – поинтересовался Валентин.

– Краны на кухне и в ванной слесарь заменил. Вы и не представляете чего это нам стоило.

– Дорого?

– Дорого? – Да Бог с ним, мы были готовы отдать эту бутылку или траяк, просто три дня не хотел идти, а вода хлещет, пришлось звонить начальству.

– «А кто вы такая?» – лениво так мне говорят. – «Я, говорю, ветеран войны, я с Брежневым на Малой Земле воевала, вот напишу ему и вас тут приведут в чувство!»