Марта Шарлай - Новое утро Авроры

• Название: Новое утро Авроры
• Автор: Марта Шарлай
• Жанр: Русское современное

Сборник включает рассказы, объединённые темой женского творчества, которое часто выглядит скорее разрушительным, нежели созидающим. Женщина, одержимая некой «творческой» идеей, отдаётся ей всецело, доходя до самого конца, который чаще всего на языке романтиков означает «до гробовой доски». И вовсе необязательно на этой доске будет написано её имя.

---

Сегодня произошла одна история. Мы с мамой ходили в магазин. Там было душно, мама сказала, чтобы я подождала на улице. И я пускала мыльные пузыри. Мне нравится это занятие. Их сперва так много – целое стадо. А потом они все разлетаются и лопаются. И становится немного грустно, потому что такая короткая у них жизнь. Зато от них весело. Какой-то малыш стал ловить их руками и нарочно лопать. Я ушла подальше.

Мамы так долго не было, мне казалось, что прошёл уже целый час. И я пошла её искать. Я её нашла в очереди в кассу, и она сказала, что долго надо ещё стоять и чтобы я сама шла домой. Я пошла. Около дома я ждала и ждала. Мама всё не шла. Все пузыри уже кончились. Мне было грустно.

Мама пришла нескоро и вся заплаканная. Она говорит, что я всё выдумала, что она не говорила мне идти домой. Только я помню точно, как мама сказала мне идти. А мама опять ругает меня, что я сочиняю: «Снова сказки!» – говорит она.

Кто сочиняет сказки (Не сказка)

Сказки сочиняют сказочники. Дети могут стать сказочниками, если у них есть фантазия. Чтобы сказка была сказкой, нужно, чтобы там было волшебство, чтобы всё было не как на самом деле. В сказках можно сделать всё, как ты хочешь. И можно всё менять.

Есть на свете дети, которые сочиняют, но не могут менять, и говорят не про то, что хотят, а про то, что на самом деле. Поэтому они не сказочники. У них нет фантазии. Фантазия – это как мыльный пузырь. Только жаль, что её можно легко лопнуть. Вот фантазию таких детей, которые сочиняют всё как на самом деле, наверное, кто-то когда-то лопнул, только они не помнят, кто и когда. Наверное, им очень хочется быть сказочниками, и они расстраиваются, что не сочиняют сказки.

***

Мама говорит, у неё бессонница и тревога. Она часто обнимает меня и говорит, что умрёт от горя, если со мной что-нибудь случится. Со мной ничего не случится. Я так ей и написала. А ещё я ей написала:

– Мама, когда я вырасту, я буду писать сказки.

– Про что? – спросила мама.

– Про всё. Про весь мир.

– Как кипит, наверное, в тебе фантазия. – Это мама сказала. Но очень грустно.

– Но ведь фантазия – это хорошо?

– Не знаю.

Мама знает. Она только почему-то не хочет мне сказать. Может быть, фантазия – это болезнь? И как это – «кипит» фантазия? Я не понимаю. Если это болезнь, то хорошо, что у меня её нет, наверное.

У меня тоже бессонница. Но я придумала надевать солнечные очки, и тогда мне засыпается. Наверное, это и не солнечные очки, а очки для сна. У Оле-Лукойе были зонтики, а у меня очки.

***

Я не понимаю одной вещи. Ведь я же с Феем всегда говорю – всегда-всегда. Я же не пишу ему записочек, как маме. Значит, я могу говорить. Но почему я могу говорить с Феем и не могу – с мамой? Наверное, люди, когда они могут сказать друг другу всё-всё и не говорят больше никому другому, а только одному – наверное, тогда у них есть такие особенные слова, которые они понимают, а другие нет. И вот поэтому Фей понимает меня. А другие нет. Но мне всё равно грустно, потому что я хотела бы говорить с мамой словами. Она читает мне и рассказывает разное, а я не могу. Потому что мне лень писать. Мне маму жалко – она часто плачет. Это она из-за меня плачет. Потому что я не говорю. И потому что не иду в специальную школу. Но я не хочу говорить руками. Я хочу слушать слова.

***

Когда я не могу заснуть и очки не помогают, я встаю у зеркала и смотрю прямо в свои зрачки. Смотрю, смотрю, пока мне не станет страшно, пока не станут ледяными руки и ноги. Мне кажется, что из зеркала выглядывает кто-то страшный. А это ведь не кто-то – это я сама смотрюсь в зеркало. Наверное, в каждом человеке спрятано чудовище, которое можно увидеть ночью, в темноте, когда никто тебя не видит. Утром и днём другие могут подсмотреть. Чудовище – самый большой секрет человека. Только ночью он сам может рассмотреть чудовище, которое прячется в нём. Вчера мне стало так страшно, что я прыгнула в кровать и заплакала. А ещё я подумала, что и в маме живёт это чудовище. Мы все заколдованные.

А в Фее чудовище не живёт. И Фей не смотрится в зеркало.

Сказка про колдовство

Жил-был один человечек. Его кто-то заколдовал, и каждую ночь он превращался в чудовище. Чудовище шло по городу, опустив печальную морду, потому что так было уже сто миллионов ночей. Утром человечек был весёлый, он пускал мыльные пузыри и дарил детям леденцы на палочке – малиновых и лимонных дракончиков. А вечером он превращался в чудовище и приходил в сны к тем детям, которым утром дарил леденцы. Он пугал их и даже насылал на них болезни, пока они спали, потому что дети очень боялись, и у них сердце билось то быстро, то медленно.

И вот когда человечек-чудовище брёл по городу в сто миллион первую ночь, он встретил волшебника, который сказал, что человечек может расколдоваться, если научится летать. «Если ты полетишь, освободишься от чудовища, потому что чудовище слишком тяжёлое, чтобы летать».

И человечек стал радостным, потому что теперь он знал, как освободиться от колдовства.

***

Фей сказал – только бы мама не узнала, – что я могу летать. Тсс, тсс. Я уже пробовала. Я встала на подоконник, зажмурилась и представила, как полечу. Нет, совсем не как птица и не как Супермен, совсем иначе. Может быть, как Венди, когда она дружила с Питером Пэном. Я могла лететь медленно и быстро, и даже танцевать в воздухе. Да, и тут Фей взял меня за руки, и мы полетели вместе. И так это здорово было, и ветер в лицо дул. И под нами крыши домов и деревья. И я видела даже лозу, которую любит ветер. Ту лозу, из которой какой-то человек сделал мою дудочку. Фей мне показал. И ветер пел нам. И облака были так близко. Они же совсем не похожи на вату, а на пыль. Но только это приятная пыль. Просовываешь голову в облако, а оно – бац – и нету его. И на тебе только какая-то пыль. А Фей говорит, что это звёздная пыль. Только я что-то не пойму, как может она быть от облака. Наверное, он ошибается. Но Фей научил меня летать. И завтра, завтра – Фей сказал – мамочки! я так побыстрее хочу дожить до завтра – завтра он придёт посмотреть на мой первый полёт в одиночку. Мы договорились, что полетим далеко-далеко… Где много-много дудочек играют мелодию, которую любит ветер больше всего. И вообще, Фей говорит, что, наверное, это не лоза одна поёт, а что они с ветром вместе так поют. А терновник с ветром поёт по-другому. Но ветер любит петь с лозой, потому что у неё голос такой, такой… Фей сказал, что он ещё не придумал слово. Он не всё знает, конечно, никто не знает всё на свете. И завтра, может быть, он скажет, какой голос у лозы…

2006 г.

Post-mortem

– Здравствуйте, я Агата.

– Проходи, Агата, я ждал тебя.

– Вы ждали меня? Неужели? Но зачем?

– Нет, погоди задавать вопросы. Как хорошо воспитанной барышне тебе полагается сесть в это кресло, напротив меня, и слушать всё, что я скажу.

– Обязательно? Не могу ли я пойти домой. Я устала.

– Возможно, позже. Сейчас ты должна делать так, как я прошу.

– Это кресло такое чёрное… Его кожа такая холодная…

– Усаживайся удобнее, откинься к самой спинке.

– Не говорите слишком размеренно. Не слишком тихо. И слишком громко не говорите тоже.

– Но почему ты сама шепчешь?

– Я шепчу?

– Именно так.

– Нет, я не люблю шёпота. Не надо, не искушайте мои страхи, не вызывайте мой ужас…

– Нам придётся поговорить, Агата…

– Нет-нет. Я не хочу говорить…

– Однако нам придётся.

– Почему?

– Твои родители нашли тебя обмершую от страха. Ты помнишь где?

– …

– Одна твоя прядь – совершенно чёрных, как крыло чёрного лебедя, волос – побелела. Ты знаешь, почему это случилось?

– …

– Агата, не молчи. Нужно рассказать. Это важно. От этого зависит твоя жизнь.

– Моя жизнь определена.

– Ты помнишь, где и когда тебя нашли родители? Что предшествовало тому?

Агата молчит, смотрит не мигая.

– Хорошо. Я понимаю тебя. Воспоминания твои тяжелы и болезненны. Давай оставим их пока. Посмотри за окно, Агата. Что ты там видишь?

– Солнце.

– Ещё?

– Небо в прорехах ветвей… Птица шмыгнула с ветки… Сорвался жухлый лист…

– Что-нибудь ещё?

– Ведут кого-то… Держат под руки… Он, наверное, мёртв. Но они тащат его. Они называют это «для памяти»… Разве это не уродливо? Даже натюрморт выглядит жутко.

– Нет, Агата, это просто инвалид, но он ещё жив. И может быть, он будет жить ещё очень долго.

– Кто придумал фотографироваться?

– Не имеет значения.

– Он был дьяволом.

– Просто очень изобретательным человеком. И хотел запечатлеть прекрасный миг красоты и юности, быть может.

– Это от дьявола. Всё сохраняет память.

– Так уж и всё? Ну что ж. Не могла бы ты вспомнить свой самый прекрасный день?