Сергей Серванкос - Дневник непрочитанной книги. Рассказы о нашей непростой жизни

• Название: Дневник непрочитанной книги. Рассказы о нашей непростой жизни
• Автор: Сергей Серванкос
• Издательство: ЛитагентРидеро78ecf724-fc53-11e3-871d-0025905a0812
• Жанр: Русское современное

Жизнь часто преподносит сюрпризы, но чаще всего она катит по пыльной дорожке обыденной суеты и не даёт замечать то, насколько она прекрасна.

---

Дневник непрочитанной книги Рассказы о нашей непростой жизни Сергей Серванкос

© Сергей Серванкос, 2017

ISBN 978-5-4485-1875-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Засым, прощаюсь

«Его невидимые качества: вечная сила и божественная сущность – ясно видны от сотворения мира, потому что они распознаются через то, что создано, так что нет им оправдания»

(Римлянам 1:20)

Костёр потрескивал, притягивая взор к завораживающему танцу пламени. Искры, словно ночные светлячки плавно возносились ввысь и таяли в чёрной пасти ночи. Я отвёл взгляд от чарующего зрелища и посмотрел на призрачный силуэт небольшого посёлка, расположенного рядом с нашим временным пристанищем. Тусклые огоньки двух или трёх ещё обитаемых домишек этого Богом забытого места, да и людьми тоже, смотрелись жалким подобием свечения на фоне разгорающегося сияния звёздного неба.

Тысячи сверкающих, как бриллианты, маленьких огоньков, словно вырвавшиеся на свободу крохотные искорки костра, наконец-то нашли своё место на великолепном полотне мироздания. Я невольно залюбовался пленительной красотой бездонного ночного неба, горящего несчитанным множеством огней, видимо там жизни больше, чем здесь на Земле, сиротливо мерцающей парой непотушенных окон.

Неделей ранее мы приехали на хутор Засым, затерявшийся на побережье великой Волги, в надежде хорошо порыбачить. Надежды нас не обманули, рыбалка была великолепной. Огромные щуки, несколько не менее увесистых сазанов и сомов, и несчитанное число окуней, плотвы и прочей чешуйчатоплавниковой мелочи – полностью утолили годовалый голод рыболовов-любителей, вырвавшихся из городских джунглей на заслуженный отдых.

Засым встретил нас перекошенными заборами и заросшими бурьяном дворами. Кряжистые дубы неприветливо махали могучими ветвями, поскрипывая под напором жгучего астраханского ветра. Невольно приходило на ум, что вот-вот из выбитых глазниц оконных проёмов полезут вурдалаки или другая нечисть.

Внедорожник Дрона, Костюхина Андрея – моего друга детства, чуть слышно шуршал по пыльным колдобинам убогого посёлка, привлекая внимание одиноких старушек, сидящих возле завалившихся плетней на низеньких скамейках. Другой мой закадычный товарищ – Беляков Пашка, ныне Павел Егорович, кандидат биологических наук, лауреат и так далее, и тому подобное, сидел рядом с Дроном и настойчиво тыкал пальцем в карту, которая лежала перед ним на панели.

Уже не первый год мы приезжаем в эти места порыбачить. Подъехав к единственному кирпичному дому, Дрон остановил машину и посигналил. Не прошло и минуты, на пороге появился егерь Митрич, так его звали по всей округе. Он был крепкого телосложения, лет шестидесяти, с пышной седой шевелюрой и густыми чёрными усами. Глядя на него, я подумал, что годы не властны над Митричем, всё такой же удалой казак. Помощь опытного рыбака для нас городских чайников была просто неоценима.

Именно поэтому Митрич сейчас сидел с нами возле костра и аппетитно хлебал, им же приготовленную, прощальную уху. Завтра мы возвращаемся в город, опять запрыгнем на карусель под названием «нормальная жизнь», и вперед: работа, семья, редкие выходные, телефонные и скайповые свидания, редкие корпоративы и другие праздники, и так до следующего Засыма.

– Слушай, Митрич, а почему у вашего хутора такое странное название? – задал я давно мучивший вопрос.

– Да это черкес или чечен, короче кавказец, у нас здесь был, ещё при Сталине, стало быть. Говорят, семью от кровников прятал в нашей глуши, тутача тогда никто и не жил толком, а он построил дома: себе и сыновьям, стало быть. Вот хутор и прозвали Засым – его так звали, стало быть.

– И что, никого из его семьи не осталось? – спросил Паша.

– Либо нашли его черкесы и замочили всю семью, – предположил Дрон.

– Да нет. Уехали они. Не так давно, как тут пошла разруха, так и укатили к себе на Кавказ, стало быть. Рыба – где поглубже, а человек – где получше, стало быть.

– Слушай, Митрич, а ты чего из этой глуши не свалил? – спросил Дрон.

– Нравится мне здеся, привык уже, стало быть, – втянув грудью свежий ночной воздух, сказал егерь и, посмотрев в сторону Волги, добавил – Не смогу я без этой красы жить, да и куды мне уж бегать, жить с Гулькин нос осталось. Тутача помереть хочу, стало быть.

– Не прибедняйся, дед, ты ещё нас всех переживёшь, – засмеялся Дрон и протянул бутылку водки, наливая всем очередную порцию. – Давайте за долголетие!

– Дай то, Бог, и вам того же! – сказал Митрич и залпом выпил.

– А Вы, Дмитрий Дмитриевич, что же, в Бога верите? – спросил Пашка, закусывая огурцом выпитую водку.

– Так, как же, мил человек, не верить? Ведь вон оно гляди, какое чудо вокруг. Звёздочки – одна к одной, стало быть. А Солнце, ты знаешь, что если его кусочек в печь положить, всего-то крохотульку, то за сто вёрст к печке той не подойдёшь – спалишься, стало быть.

– Ну и что звёзды? Эволюция ещё не то создаст.

– Не знаю, как там твоя эволюция, а вот то, что над всем этим Голова поработала – это точно! Это надо же такую махину сварганить! – Митрич поднял голову и, приоткрыв рот, посмотрел на Млечный путь, раскинувший звёздное коромысло прямо над нашим лагерем. – Разве могло это всё, не подумавши родиться? Нет, Милок, ты можешь верить во что хошь, а я буду в Бога, стало быть.

– А откуда, Митрич, такие познания о Солнце? – спросил я.

– Прочитал в одной книженции. К нам раз в месяц Божьи люди приезжают из району, вот они и привозят разные книжки, журнальчики, там, стало быть, и читаю, – расправляя усы, сказал егерь.

– Это не сектанты ли за тебя взялись? – сказал я, сразу вспомнив надоедливых бабулек, которые постоянно достают в городе своими вопросами. – Смотри, Митрич, оставят тебя без штанов!

– Не знаю, сектанты они или нет, но, что люди хорошие это точно. – Егерь поправил ворот камуфлированной штормовки и продолжил, – какой дурак в нашу глушь за наживой поедет, только больной на всю голову. Стало быть, у них другой интерес. Сюда больше бензину сожжёшь, чем со всего хутора грошей соберёшь, стало быть.

– Так, говорите: «Есть Бог», Дмитрий Дмитриевич? – Вновь Паша вернулся к начатому разговору.

– Есть, стало быть.

– Тогда чего же он за порядком на Земле не следит? Почему дети умирают, а подонки живут? Почему в мире столько несправедливости и горя? – Выпалил Пашка мучившие его вопросы, уверенный, что ответов он не услышит.

Митрич спокойно погладил усы, усмехнулся и сказал:

– Хорошие вопросы задаёшь. А читал, что в Библии сказано?

– Библию читал, ответов только не нашёл.

– Плохо, стало быть, искал. Там Бог обещает всё поправить, а пока люди под дудку Дьявола пляшут, стало быть. Каков хозяин – такова и жизнь, стало быть.

– Э, хорош о Боге! А то передерёмся, – замахал я руками и, обращаясь к притихшему Дрону, сказал, – Наливай! За солидарность и рыбалку давайте выпьем!

Мы выпили ещё по одной и принялись закусывать ароматной ухой. Искры от костра уносились в небо, превращаясь в яркие звёзды. На хуторе лаял неугомонный пёс, а где-то рядом стрекотал сверчок. Мрачный силуэт Засыма слева от нас и сверкающая гладь Волги справа, коромысло Млечного пути над головой и чародей – костёр, потрескивая, продолжал плясать рыжими всполохами на лицах моих друзей.

Мне было хорошо, как в далёком детстве, когда зимними вечерами, сидя на руках отца, я слушал сказки, а рядом потрескивал огонь в печке, и жизнь была счастливой и беззаботной. Жаль, что завтра эта благодать исчезнет, а нас опять понесёт по пыльным ухабам, мимо всего этого, не давая остановиться и вспомнить Засым, забытый Богом и людьми уголок, где жизнь отдыхает от бега.

Окно

«Почему ты рассердился и почему твоё лицо помрачнело? Если делаешь добро, то не будешь ли возвышен? А если не делаешь добра, то у входа подстерегает грех, и он хочет завладеть тобой, но будешь ли ты господствовать над ним?»

(Бытие 4:6,7)

Больничные стены, покрашенные в бледный жёлто-зелёный цвет, нависали молчаливыми сторожами над кроватью Николая Архиповича. Их, местами обшарпанная, штукатурка, уже не первый день, мозолила взгляд угрюмого больного.

Грустные глаза неотрывно смотрели на корявое пятно, то ли грибка, то ли старой покраски, в углу под потолком. Мысли судорожно скакали, неизменно возвращаясь к тому, как Николай Архипович оказался после сердечного приступа на прошлой неделе в этой больнице. Диагноз был не утешительным, сердце дало серьёзный сбой, и жизнь одинокого пенсионера была под угрозой.

Палата, в которой он лежал, была узкой комнатой с двумя кроватями и тумбочками возле них. На противоположной, от койки Николая Архиповича, стороне небольшое окно, выкрашенное белой краской. В него было видно только синее небо, но оно и то, что творилось за окном, совершенно не интересовало бывшего бухгалтера и старого холостяка. Мысли вновь и вновь приводили к здоровью и смерти, подступившей так близко. Николай Архипович ненавидел свою жизнь, но сейчас он понял, что ничего лучшего у него всё равно нет, поэтому мысль о смерти угнетала его и вызывала внутренний протест.