Юлия Андреева - Святы и прокляты

• Название: Святы и прокляты
• Автор: Юлия Андреева
• Жанр: Исторические приключения

В мае 1212 года, когда немецкое народное войско прошло через Кёльн, в его рядах насчитывалось около двадцати пяти тысяч детей и подростков, направляющихся в Италию, чтобы оттуда морем достигнуть Палестины. «За море, где Бог», шли маленькие крестоносцы, ведомые своей невероятной мечтою. Кто же отправил их в этот путь? Бог, дьявол или человеческое бессердечие заставило детей покинуть семьи, чтобы умирать на дорогах или быть проданными в рабство? Об этом узнают летописцы замка «Грех», пишущие повествование об императоре Фридрихе II, и расскажут в назидание потомкам…

---

Неожиданно фигура начала подниматься вверх. Перед лицами летописцев, наблюдавших за привидением, мелькнули ноги в пурпурных сандалиях с вышитыми золотыми крестами.

Анна задрала голову и уставилась на красную моццетту[37], по сезону шелковую. «Впрочем, это ведь у нас лето, а ведь предыдущий Папа Целестин помер в январскую стужу», – пронеслось у нее в голове, и тут же, сандалии сами собой обернулись красными кожаными туфлями на крошечном каблучке, а моццетта из шелковой сделалась бархатной, отороченной соболем. Восхищенная таким преобразованием Анна подумала, что если бы Папа прогуливался по Ватиканскому саду или каким-то иным образом оказался на улице, в его наряд должны были бы войти алый плащ шарлахового сукна и красная шляпа, украшенная золотыми кисточками. Но таинственных превращений больше не происходило. Вместо этого очаровательный Иннокентий, улыбнувшись, погрозил Анне пальцем.

Если бы Лотарио пожелал избрать для себя светскую карьеру, он бы отлично прижился при любом дворе, так как был красив, умел подстраиваться под собеседника, обладал приятным голосом и настоящим певческим талантом. Кроме того, будущий Папа вел умеренный образ жизни, не бросал деньги на ветер, но и не скупился по пустякам.

Одним из первых деяний его, уже понтифика, стало приведение в порядок финансов Ватикана, что оказалось более чем своевременно. И если Фридрих Барбаросса боролся за абсолютную монархию под эгидой императора, которому как наследнику Рима и Бога на земле должны поклоняться все, включая Римскую церковь, то Иннокентий III возразил покойному императору, поставив во главу угла Папу, а точнее, мировое папское господство. С легкой руки Иннокентия римский епископ теперь представлял самого Бога, как доверенный сват представляет жениха!

Меж тем фигура задрожала красно-оранжевым светом, и кардинал – нет, теперь уже Папа – заговорил:

– Папа – представитель Бога, и он жалует империи и королевства, делая своих избранников императорами и королями. Кому как не Богу известно, кто достоин быть Божьим избранником, а кто нет?

Если вассалы присягнули недостойному князю, Папа вправе освободить их от такой клятвы. Зачем сохранять верность тому, кто не сохранил верность Божественным заповедям? – Он лучезарно улыбнулся, встретившись взглядом с готовой грохнуться в обморок Анной. – Да не будет позволено хранить верность тому, кто сам не верен Господу! – Очаровательный Иннокентий оглядел с высоты своего престола внимающих ему, после чего произнес: – Я поставлен над Домом Господним, ибо мои заслуги и положение возвышаются над всем. Мне было сказано пророком: «Я дам тебе место над народами и королевствами». Мне было сказано апостолом: «Я отдам тебе ключи от Царствия Небесного. Раб, поставленный над всем Домом Господним, есть наместник Христа, преемник Петра, помазанник Божий, бог-фараон. Он поставлен посередине между Богом и людьми, менее величествен, чем Господь, но более величествен, чем человек; он может судить всех, но никто не может судить его».

Перед глазами узников «Греха», понимающих, что бежать им некуда, поплыли горы и петляющая между ними лента дороги, по которой скакал всадник в развивающемся черном плаще. Филипп Швабский, не выполнивший последнего поручения своего императора доставить его наследника в Германию, спешил теперь через Альпы на собственную коронацию…

Выборы проходили в Ихтерхаузене и Мюльхаузене, где Филипп имел особое влияние. Он ехал царствовать, и ему было плевать на малолетнего Фридриха, избранного княжеским собранием во Франкфурте в конце 1196 года. Когда еще тот явится заявить о попранных правах? Впрочем, в случае избрания королем Филиппа, его племянник все равно оставался в очереди на престол, пусть не в первом, а во втором ряду, но ведь всякое бывает, люди смертны, и короли не исключение.

8 марта 1198 года Филиппа короновал архиепископ Тарантеза в Майнце подлинными знаками государственной власти.

А в это время Оттон Брауншвейгский – третий сын Генриха Льва и племянник Ричарда Львиное Сердце – уже готовился сесть на тот же трон. Во всяком случае, через четыре месяца 9 июля 1198 года епископ Адольф Кёльнский[38] возложил на его голову в Аахене фальшивую корону, так как подлинная уже украшала чело его противника. Оба лагеря ожесточились, предвкушая начало драки, но попытались для начала уладить дело миром.

Иннокентий же прекрасно понимал, что время работает на ситуацию, а он, дальновидный политик, сумеет в решающий момент воткнуть свой скипетр в образовавшуюся брешь или в слабое место той или иной партии. До решения проблемы силой дело пока не дошло: оба короля ожидали приговора Папы. Сам того не ведая, ожидал этого решения и четырехлетний Фридрих…

– …поскольку недавно троих выбрали королями, – выразительный взгляд Папы в сторону лежащих перед Константином бумаг.

Несмотря на весь мистический ужас происходящего, юноша быстро записывал вслед за ним, время от времени поднимая глаза и кивая видению.

– Итак, – откашлялся Иннокентий, – троих выбрали королями – мальчика, Филиппа и Оттона. Мы должны принять во внимание три обстоятельства относительно каждого из них: что допустимо, что подобает и что выгодно[39], – на этот раз взгляд Папы скользнул под стол, где тихо причитала Анна.

Та мгновенно успокоилась, утерев слезы. Заняв свое место, она обмакнула перо в чернильницу.

Все это было так странно, что трубадур и бывший оруженосец невольно тоже сели, не сводя взгляда с Его Святейшества, на голове которого теперь появилась дивной красоты тиара с двумя ниспадающими лентами, вся испещренная золотой вышивкой. Тиара сверкала, отбрасывая во все стороны веселые лучики, отражая то ли свет факелов, то ли что-то другое, светящее в этот момент молодому Папе.

– На первый взгляд кажется недопустимым возражать против избрания королем мальчика – избрания, закрепленного присягой князей… – Иннокентий сделал паузу, добиваясь, чтобы его слова дошли до сердец слушателей. – Князья выбрали его по внутреннему убеждению и единогласно поклялись ему в безоговорочной верности, а некоторые принесли вассальную присягу. Недопустимо возражать против законных обещаний!

В зале как будто зашумели какие-то люди в красном – то ли в знак одобрения, то ли в качестве протеста.

– Когда этот мальчик узнает и поймет, что Римская церковь отняла у него его права, он откажет вам не только в подобающем благоговении, но и будет бороться с вами всеми возможными способами, разорвет ленные узы с Сицилийским королевством и не окажет вам привычного повиновения! Исходя из вышеизложенного, кажется допустимым, подобающим и выгодным возразить против его избрания.

Допустимым, так как прежние обещания являлись недозволенными, а выбор – безрассудным. Ведь вы избрали неподобающего ни для империи, ни для какого другого места человека, а именно: ребенка около двух лет от роду, не принявшего даже Святого Крещения… И хотя присягавшие добровольно дали обеты, они выбрали его тогда императором для правления лишь по достижении законного возраста.

Вокруг Папы завертелась разноцветная буря, и тут же вместо красного собрания кардиналов его окружили серые, увешенные гобеленами стены и сидящие на креслах и стульях разряженные господа. Одетые в сверкающие доспехи воины держали факелы, освещая благородное собрание, а Папа продолжал, упиваясь собственным красноречием:

– Поскольку регент не может управлять империей, а император избирается на определенное время, Церковь не может и не хочет оставаться без императора и считает допустимым позаботиться о назначении другого… – Папа погладил кольцо, на котором, как все знают, изображен рыбак. До него было слишком далеко, и оставалось только догадываться, украшено ли оно драгоценными камнями или новый Папа пожелал, чтобы его кольцо отличалось показной скромностью.

Картинки вновь замелькали. Пламя факелов переливалось на отполированных доспехах, играло на драгоценностях, на ярких одеждах, на кубках, которые пажи и оруженосцы разносили по залу, угощая собравшихся князей. Часть слов Папы потонула в очередной цветной буре и раскате грома. Где-то истошно завопил одинокий колокол.

Тем не менее Константин и Анна записали слова Иннокентия относительно Фридриха:

– Будет невыгодным, если он сохранит за собой императорскую власть, так как тогда Сицилийское королевство объединится с империей, а Церковь низвергнется в смуту. Ведь Фридрих, не говоря уже о других опасностях, не захочет дать Церкви присягу на верность и стать ее вассалом, как этого не сделал и его отец. Мнение, будто мешать его избранию негоже, дабы он позднее не обвинил Церковь в потере империи, не имеет значения. Никто не сможет с полным правом утверждать, что Церковь отняла у него империю, так как брат его отца, Филипп Швабский, в гораздо большей степени вторгся не только в империю, но и в его долю отцовского наследства. И намеревается силой занять владения его матери, для защиты которых Римская церковь трудится, не жалея усилий и расходов, употребляя мудрость.