Виктор Бычков - Рассвет над Деснянкой

• Название: Рассвет над Деснянкой
• Автор: Виктор Бычков
• Жанр: Историческая проза

События в романе развиваются на границе России и Белоруссии в непростое для страны время с 1905 по 1941 годы. Судьбы крестьян, священника, дворянина неразрывно связаны с судьбой страны. Классический русский литературный язык, яркие образы главных героев, динамичные, захватывающие сюжеты не оставят равнодушным читателя, вовлекут, сделают его соучастником исторических событий.

---

– Ладно, Макар Егорыч, – засмущался вдруг Данила, сказал примирительно, пошёл на попятную. – Не пропащий я, ты же знаешь. Вон иногда встану, на Марфу свою зенки впялю, и так это мне приятно!

– Во! Я ж говорю! Значит, не ошибся я в тебе, Данила Никитич. Ну и слава Богу. А теперь к делу.

Говорили долго. Правда, говорил один Щербич, делился потаенной мечтой, планами, а Ефим с Данилой только изредка поддакивали да вставляли словцо.

Решил Макар Егорович на купленных панских землях насадить огромные сады. Яблоневые, грушевые, разных сортов. Винокурню надо надёжно снабжать сырьём, одним давальческим не обойдёшься. Это ещё не промышленное производство, а, скорее, кустарщина. Так и работал пан Буглак. А тут надо работать на перспективу, и чтоб она, эта перспектива, была прибыльной. По-другому и не стоило связываться с винокуренкой. А там и расшириться можно. Со своим винишком нужно выйти на рынки других волостей, губерний. А это уже размах, и доход не чета теперешнему. Если нет перспективы, нет планов, тогда о чём говорить?

Но для осуществления этих самых планов Макару Егоровичу нужны надёжные помощники, соратники, если хотите. На сына надёжи нет, вы, мол, Ефим Егорыч и Данила Никитич, знаете моего единственного оболтуса. Других детей Бог не дал, жена умерла при родах первенца. А жениться на другой не смог, так сильно любил её, покойницу. При этих словах мужчина зашмыгал носом, отвернулся, смахнул невидимую слезу. Но быстро взял себя в руки, продолжил.

Конечно, можно было за огромные деньги привлечь специалистов, готовых уже специалистов со стороны. Но в этом случае не денег жалко, нет. Тут совершенно другое. Тот работник будет отрабатывать своё от сих до сих, и не более того. Баста. Точка. Надеяться, что он проявит инициативу, вложит душу свою в его, Щербича, дело, не приходится. Не за тем этот специалист пришёл сюда, да и за его душу деньги не плачены.

Ему, Макару Егоровичу, нужны люди, вкладывающие собственную душу в работу. А кто так сможет сделать вот здесь, в Борках да Вишенках? Правильно, только тот, кто родился и вырос здесь, на местной землице, на местной красоте, кто дышал вот этим, нашим воздухом. Кто себя не мыслит без своей деревеньки, кто любит её, кто предан ей. Вот тот человек и будет стараться и не за-ради денег, вложит душу свою в дело. А дело, сделанное с душой, – это уже успех, господа хорошие.

– Перебрал в уме всю округу и остановился на вас, парни, – продолжил Макар Егорович. – Был на прошлом сходе сельском, где выбирались новые власти. Наблюдал за вами, слухал, что говорили. Понравилась ваша позиция, не скрою, понравилась. Вы ни на кого не надеетесь, а только на себя, родимых. И я, Щербич, тоже такой думки: сам, только сам!

– Сватаю я тебя, Ефим Егорович, на должность главного на винокурне. Ты процессы знаешь, технологии тебе ведомы, так что и карты тебе в руки. Но! – Макар Егорович поднял вверх палец, внимательно посмотрел Гриню в глаза. – Не обижайся, то, что ты знаешь, для большого дела мало. Да, мало! Может быть, пану Буглаку и хватало, а мне, Щербичу Макару Егоровичу, мало. Поэтому я уже договорился в губернии, а там винно-водочный заводик не нам чета! С заграничным оборудованием, всё сверкает и блещет. И на выходе ого-го! Поедешь, Ефим Егорович на учёбу в губернию, пару месяцев на этом заводе с грамотными и умными людьми пообщаешься, вникнешь в суть производства, поучишься, опыта наберёшься, и с Богом! Я уже и денежку неплохую заплатил за твою учёбу.

– Макар Егорыч, а как же земля? Посевная? Семья? Не могу я, не обессудь, – Ефим подскочил, забегал, замахал руками. – Я уж на земле останусь, Макар Егорович, извиняй. Получается, без меня меня женили, меня дома не было.

Но такой отказ как будто и не смутил Щербича, а напротив, он ещё больше уверовал в свою правоту, в свой выбор.

– Вот этого я и ожидал, Ефимушка! – довольная улыбка застыла на лице гостя. – Скажи ты по-другому, согласись сразу – не поверил бы тебе. А сейчас верю, что всё у нас выгорит, вот тебе крест, выгорит!

– Как оно выгореть может, Макар Егорыч? Не согласный я!

– А сейчас послухай меня, старого дурака, и согласишься. Никогда не спеши говорить «нет!».

Гость пододвинул себе чурбачок, что валялся у входа, уселся, снова внимательно посмотрел на своих собеседников и продолжил.

– Я это продумал, так что… – загадочно замолчал, опустив голову, собирался с мыслями. – Посевную отведёте, грядки уже жёнки обустроят, они у вас молодцы. И без мужской руки управятся.

– Не понял? – Данила привстал, наклонился к гостю. – Что это значит – посевную отведёте? Это и я тоже?

– И ты, и ты, Данила Никитич, ты правильно понял, – снова довольная улыбка коснулась лица Макара Егоровича.

– Поясни, а то играешь в кошки-мышки.

Друзья переглянулись, с интересом уставились на гостя. Это им уже начинало нравиться. Вот так приехал неожиданно и готов перевернуть всю их жизнь, поставить её с ног на голову. Вот так дела!

– Так для меня ты что приготовил, Макар Егорыч? – с нетерпением воскликнул Данила.

– Сватаю тебя, Данила Никитич, на главного садовода. Вот! – произнёс Щербич и победно взглянул на Кольцова, ожидая его реакции.

– К-к-кого? – опешил Данила.

– Главным садоводом, – и даже повторил для убедительности: – Главным садоводом!

Данила сел на доски и ещё долго хватал ртом воздух, не в силах произнести и слово.

– Там же, в городе, ты поучишься на курсах садоводов, что при губернском присутствии по крестьянским делам, вот так-то. Я там тоже оплатил и твою учёбу, Данила Никитич. Сейчас настало время грамотных людей, попомните мои слова. Неучи сейчас не в цене.

– У меня жёнка вот-вот родить должна, а я в город?

– Сам же говоришь, что жёнка рожать будет, а не ты, – пошутил Макар Егорович. – И сестра младшая при ней. Не одна Марфа остаётся, чего ж ты? Я же говорю, что после посевной. К тому времени родит, нет?

Дальше уже говорили неспешно, обстоятельно порешали все вопросы, все неясности, ударили по рукам.

– Отучишься, а с осени начнём закладывать сад. Обозом из губернии вывезем саженцы. А сначала землицу подготовим, и тебе, Данила Никитич, тут слово, как специалисту. Воткнуть деревце в землю – казалось бы, большого ума не надо. Но будет ли оно расти на этой земле? Правильно ли ты его посадил? Какой уход требует молодое деревце? Как в зиму его отправить, подготовить, а по весне встретить? А это уже наука, Данила Никитич, на-у-ка! Извечно наше русское «авось вырастет» тут не проходит, тут головой, мозгами шевелить надо. Тем более, я на сады возлагаю огромные надежды, понимать должен. Не шутки ради затеваю это дело, такие средства закладываю. Это только пан Буглак, чтобы потешить своё самолюбие, заложил липовые аллеи в виде букв собственной фамилии. Но это его дело. Мы эти аллеи трогать не будем. Это к тому, что и липы мне к душе, я их тоже люблю, особенно, когда цветут да пчёлки над ними вьются, трудятся, стараются. Не одним хлебом да вином жив человек. Ему ещё и красота требуется, гармония в природе, в жизни.

Дни бежали с сумасшедшей скоростью, некогда было перекреститься.

Не заметили, как пролетела весна, отсеялись. Перед Троицей и Марфа родила первенца. Обошлось хорошо, слава Богу, бабка Лукерья, повитуха, говорит, что у неё и работы-то как таковой не было. Пуповину перерезала и всё. Молодец молодица, играючи родила!

Не забыли и соседа деда Прокопа Волчкова. Помогли, вспахали, засеяли, всё чин чином. Прокоп Силантьич в конце даже прослезился от благодарности. Правда, когда сели отметить окончание посевной под вековой липой на краю поля, после третьего стакана наливки готов был Данилу и поколотить за то, что тот, по мнению деда, слишком мелкую борозду вёл.

– Волов жалел, негодник! – петушился старик и всё норовил дотянуться до Даниловых волос. – Я ходил, палочкой мерил, в конце перед разворотом ты рано плуг вынал, паря! Надо было ещё с сажень сунуть на прежней глубине, а ты положил набок плужок, слабину волам давал.

– Под озимую рожь, Прокоп Силантьич, сам за плуг встанешь, – отмахивался от него Данила. – А я буду ходить с палочкой, проверять и указывать. Не то лягу на меже, в носу ковырять буду да поплёвывать в потолок. И никому замечаний не буду делать.

– Я, может, и не доживу, а ты меня за плужок. Отходил я, паря, своё. Теперь твой черёд. И не указ ты мне, молокосос! Учить ещё будет! Вот, возьму батожок, да отхожу тебя по-отцовски, сукин сын! На меже он валяться будет, а я, самый уважаемый после отца Василия человек в округе, буду пахать? Да? А вот это не видал? – и сунул к носу Данилы огромный кукиш. – Утрись, а не меня учи, малявка.

– Плужок, он ведь не соха, за ним особо упираться и не надо, – Данила не обижался на старика, делал вид, что не замечает его страшилок, поэтому и защищался слабо, нехотя.