Михаил Вострышев - Светлая Пасха. Семейное чтение

• Название: Светлая Пасха. Семейное чтение
• Автор: Михаил Вострышев
• Жанр: Религия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906842-18-3

В миг Светлого Христова Воскресения мир рождается заново, искупленный и освященный нашим Спасителем. Все было бы тщетным без этого события, и сама вера была бы бессмысленной. Но Христос воскрес, и с этого момента каждое мгновение нашей жизни обретает новое значение, наполняя сердца безмерной радостью.

Пасха – самый древний христианский праздник, имеющий богатейшую историю. Проследить ее и еще раз подивиться чудесным евангельским событиям поможет эта книга. Узнаете вы из нее и о символике и смысле пасхальных обрядов, о старинных и современных обычаях празднования Пасхи.

---

Песнопения канона призывают кающегося познать «себе обнажена от Бога, и присносущного Царствия, и сладости грех ради» своих. Первозданным Адаму и Еве уподобилась душа, омрачив первоначальную свою красоту. Словно Петра, «буря злых обдержит» ее. Плачет кающаяся душа, обращаясь к Доброму Пастырю: «Согреших Тебе един аз, согреших паче всех, Христе Спасе, да не презриши мене. Ты еси Пастырь добрый, взыщи мене, агнца, и заблуждшего да не презриши мене». «Тайная сердца» исповедает душа Судии праведному: «Виждь мое смирение, виждь и скорбь мою, и вонми суду моему ныне, и сам мя помилуй, яко благоутробен, отцев Боже».

На богослужениях первой седмицы в храме поются и читаются священные песнопения святых Андрея Критского, Иосифа и Феодора Студитов, Церковь постановила также назидать верующих чтениями сочинений святых Ефрема Сирина, Иоанна Лествичника и других великих подвижников древности.

В пятницу после Литургии преждеосвященных Даров после заамвонной молитвы освящается коливо – отваренная пшеница с медом, в память великомученика Феодора Тирона, оказавшего христианам благотворную помощь для сохранения поста. Византийский император Юлиан Отступник в 362 году приказал в городе Антиохии тайно окропить кровью идоложертвенных животных все съестные припасы. Святой великомученик Феодор Тирон, сожженный в 306 году за исповедание христианства, явился в сновидении антиохийскому епископу Евдокию, открыл ему тайное распоряжение Юлиана и повелел в течение всей недели ничего не покупать на рынке, а питаться коливом.

Субботу первой седмицы часто называют Феодоровской субботой, так как в этот день празднуется память великомученика Феодора Тирона.

Неделя первая святого поста Торжество Православия

В первый воскресный день празднуется Торжество Православной веры в память восстановления почитания святых икон в 842 году, после гонения на них в VIII и IX веках.

Почитание святых икон есть одно из древнейших учреждений в Церкви, и оно существовало повсюду, где жили христиане. Но с древних времен появились и лжеучителя, наставлявшие, что Господь имел плоть не истинную, а только мнимую, призрачную, и потому считавшие невозможным изобразить Его лик. Церковь, обличая еретиков, в своих песнопениях возвещает: «Плоти изображение Твое возставляюще, Господи, любезно лобызаем великое таинство смотрения Твоего изъясняюще: не мнением бо, яко же глаголют богоборнии дети Манентовы[14], нам явился еси, Человеколюбче, но истиною и естеством плоти».

Празднование Торжества Православия было установлено святой царицей Феодорой[15]. Праведная царица была супругой греческого императора Феофила иконоборца[16], но не разделяла ереси мужа и тайно почитала святые иконы (догмат иконопочитания был сформулирован в 787 году на VII Вселенском Соборе). После смерти супруга святая Феодора управляла государством вместо малолетнего сына Михаила, в котором она воспитала столь же твердую преданность Православию. Императрица восстановила почитание икон, возвратила низложенного еретиками патриарха Мефодия и в 842 году созвала Собор в Константинополе, на котором иконоборцев предали анафеме и постановили вспоминать это событие ежегодно в первое воскресенье Четыредесятницы.

Но праздник имеет и более широкий смысл. Все главные ереси Востока посягали на самую суть Откровения – учение о Богочеловечестве Иисуса Христа. Арий утверждал, что Христос – лицо тварное, только подобное Богу. Несториане учили, что Иисус Сын Божий и Иисус человек стали единым только после крещения в Иордане. Монофизиты считали, что человечность Христа поглощена Его Божеством, и потому отрицали ее; монофелиты признавали в Христе только одну волю – Божественную, не признавая Его человеческой воли. Наконец, иконоборцы, запретив изображать Богочеловека, фактически отказались от веры в реальность Его воплощения. Торжество Православия заключается в том, что через восстановление почитания икон Церковь отстояла истину Боговоплощения, истину, что Бог Себя являет в видимом образе. Изображение Лика Богочеловека есть свидетельство истины Боговоплощения.

В это воскресенье после Литургии совершается особый чин Православия. Священнослужители совершают молебное пение в середине храма перед иконами Спасителя и Божией Матери, молясь Господу об утверждении в вере православных христиан и обращении на путь истины всех отступивших от Церкви. По принесении молитв, Церковь анафематствует, то есть отлучает от единения с собою, врагов Православия, а защитников его ублажает и восхваляет.

Торжество Православия, служа праведным судом для вразумления коснеющих в нераскаянии, для всех верных Святой Церкви весьма поучительно и утешительно, как обновление и утверждение их в Завете с Богом и союзе с Церковью.

Семейное чтение

Великий пост

Редкий великопостный звон разбивает скованное морозом солнечное утро, и оно будто бы рассыпается от колокольных ударов на мелкие снежные крупинки. Под ногами скрипит снег, как новые сапоги, которые я обуваю по праздникам.

Чистый понедельник. Мать послала меня в церковь «к часам» и сказала с тихой строгостью: «Пост да молитва небо отворяют!»

Иду через базар. Он пахнет Великим постом: редька, капуста, огурцы, сушеные грибы, баранки, снетки, постный сахар… Из деревень привезли много веников (в чистый понедельник была баня). Торговцы не ругаются, не зубоскалят, не бегают в казенку за сотками и говорят с покупателями тихо и великатно:

– Грибки монастырские!

– Венички для очищения!

– Огурчики печорские!

– Снеточки причудские!

От мороза голубой дым стоит над базаром. Увидел в руке проходившего мальчишки прутик вербы, и сердце охватила знобкая радость: скоро весна, скоро Пасха и от мороза только ручейки останутся!

В церкви прохладно и голубовато, как в снежном утреннем лесу. Из алтаря вышел священник в черной епитрахили и произнес никогда не слышимые слова:

«Господи, иже Пресвятаго Своего Духа в третий час апостолом Твоим ниспославый, Того, Благий, не отыми от нас, но обнови нас, молящихся…»

Все опустились на колени, и лица молящихся, как у предстоящих перед Господом на картине «Страшный суд». И даже у купца Бабкина, который побоями вогнал жену в гроб и никому не отпускает товар в долг, губы дрожат от молитвы и на выпуклых глазах слезы. Около Распятия стоит чиновник Остряков и тоже крестится, а на масленице похвалялся моему отцу, что он, как образованный, не имеет права верить в Бога. Все молятся, и только церковный староста звенит медяками у свечного ящика.

За окнами снежной пылью осыпались деревья, розовые от солнца.

После долгой службы идешь домой и слушаешь внутри себя шепот: «Обнови нас, молящихся… Даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего». А кругом солнце. Оно уже сожгло утренние морозы. Улица звенит от ледяных сосулек, падающих с крыш.

Обед в этот день был необычайный: редька, грибная похлебка, гречневая каша без масла и чай яблочный. Перед тем как сесть за стол, долго крестились перед иконами. Обедал у нас нищий старичок Яков, и он рассказывал: «В монастырях, по правилам святых отцов, на Великий пост положено сухоястие, хлеб да вода… А святой Ерм со своими учениками вкушал пищу единожды в день и только вечером…»

Я задумался над словами Якова и перестал есть.

– Ты что не ешь? – спросила мать.

Я нахмурился и ответил басом, исподлобья:

– Хочу быть святым Ермом!

Все улыбнулись, а дедушка Яков погладил меня по голове и сказал:

– Ишь ты, какой восприёмный!

Постная похлебка так хорошо пахла, что я не сдержался и стал есть; дохлебал ее до конца и попросил еще тарелку, да погуще.

Наступил вечер. Сумерки колыхнулись от звона к великому повечерию. Всей семьей мы пошли к чтению канона Андрея Критского. В храме полумрак. На середине стоит аналой в черной ризе, и на нем большая старая книга. Много богомольцев, но их почти не слышно, и все похожи на тихие деревца в вечернем саду. От скудного освещения лики святых стали глубже и строже.

Полумрак вздрогнул от возгласа священника – тоже какого-то далекого, окутанного глубиной. На клиросе запели, тихо-тихо и до того печально, что защемило в сердце:

«Помощник и покровитель бысть мне во спасение: сей мой Бог, и прославлю Его, славно бо прославися…»

К аналою подошел священник, зажег свечу и начал читать Великий канон Андрея Критского: «Откуда начну плакати окаяннаго моего жития деяний; кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию, но яко благоутробен, даждь ми прегрешений оставление».

После каждого прочитанного стиха хор вторил батюшке:

«Помилуй мя, Боже, помилуй мя…»

Долгая-долгая монастырски строгая служба. За погасшими окнами ходит темный вечер, осыпанный звездами. Подошла ко мне мать и шепнула на ухо:

– Сядь на скамейку и отдохни малость…

Я сел, и охватила меня от усталости сладкая дрема, но на клиросе запели: «Душе моя, душе моя, возстани, что спиши!»