Народное творчество - Калевала

• Название: Калевала
• Автор: Народное творчество
• Жанр: Античная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-8370-0713-2

Карело-финский эпос "Калевала" – не только главная книга наших северных соседей и "ценнейшее из того, что создано на финском языке" (К.Крон), но и настоящее сокровище мировой культуры в целом. Древние боги, колдуны и герои оживают на страницах этой книги. Нордическая красота дремучих лесов, звон мечей, свинцовые волны и холодные водопады очаровывают своей грозной первобытной гармонией. Поистине строками древних рун творится мир сказочной реальности, в котором звери разговаривают с людьми, девицы обращаются в рыб, а в реке мертвых плавает туанельский лебедь.

Это третье, исправленное издание "Калевалы" в прозаическом пересказе Павла Крусанова, увлеченного ценителя этого выдающегося литературного памятника.

---

– Не хочу твоих лодок – у меня их столько, что за ними берега не видно.

Еще трижды обращался с мольбой к Вяйнемёйнену Йоукахайнен, предлагал лихих коней, богатую казну, добытую отцом его в битве, хлеб и земли своей страны, но продолжала литься вещая руна, пока по горло не ушел лапландец в земную зыбь и не набились ему в рот песок и мох, так что едва он мог говорить.

– О мудрый Вяйнемёйнен, – взмолился он из последних сил, – отпусти, оставь мне жизнь! Я отдам свою сестру Айно – пусть будет тебе женой, пусть метет твой дом, печет тебе медовые лепешки, стирает твою одежду и ткет золотые ткани! Пусть будет тебе опорой в старости!

Понравились эти слова Вяйнемёйнену; повеселел он и запел иную песню – ею взял назад свои заклятия. Отпустила земля молодого Йоукахайнена, назвавшегося безрассудно ее творцом, вновь конем стала скала, опять вышли из тальника сани, и как прежде сделался кнутом камыш. Решил могучий старец, что хватило пришлецу науки.

Не оправившись от страха, вскочил лапландец в сани, хлестнул коня и с тяжким сердцем поспешил к родительскому очагу. Язвимый своим позором, так бешено он разогнался, что у отеческого дома не успел придержать коня – сломал о ворота оглобли и разбил сани об овин. Не знают отец и мать, что и думать: печален их сын, стоят в его глазах слезы, поникла голова и побелели сжатые губы.

Наконец рассказал им Йоукахайнен, что едва спасся от чародея Калевалы, которому покорны даже камни, и за спасение обещал отдать их родную дочь Айно вещему Вяйнемёйнену, чтобы стала песнопевцу женой и опорой в хилой старости.

Но нежданно обрадовалась мать его словам и потерла довольно руки.

– Нет причины печалиться, – успокоила сына старуха, владычица рода. – Сама я долго ждала, чтобы могучий Вяйнемёйнен стал мне желанным зятем, а дочери родимой мужем. Тебе ли не знать, какая нам будет от него защита.

Услышала материнские слова Айно и горько заплакала от сердечной обиды: жаль ей стало своих девичьих кос, жаль стало оставлять светлые поляны детства, отца с братом, добрый родительский дом и идти в далекий край за старика, за чужого чужанина. Не знала еще молодая Айно, что солнце всюду освещает землю, а не одно лишь родимое окно, что в любом конце земли небо над головой голубого цвета, что повсюду на полянах растет земляника, и везде ее можно набрать в лукошко, а не только по лесам отчей страны, – не знала этого дева и долго рыдала на крыльце от горя.

4. Айно рыбой уплывает в море

Немного времени прошло, стаяли снега, и принесла синица весть в Похьолу, что скоро приедет Вяйнемёйнен свататься к юной Айно, сестре Йоукахайнена. Послушал отец синицу и, довольный, оставил у окна топорище, которое вырезал из ясеня, отложил молча брат у ворот новую дугу, перестала ткать золотой пояс любопытная сестра, мать у кладовой, где снимала ложкой сливки, захлопотала к скорому празднику, и только Айно сорвала от горя с шеи жемчуг и зарыдала в платок, от прошлых слез не просохший, – не хотела она для старика носить белый жемчуг и дорогие платья, унизывать нежные руки перстнями и запястьями, не хотела для седоусого заплетать ленты в косы и повязывать шелковый налобник.

– По пустому ты слезы льешь, – сказала старуха-мать. – Горевать тебе не о чем – будешь за Вяйнемёйненом ото всякой беды в защите, каждый день на столе будут масло, свинина и молочный хлеб, по горнице будешь ходить в привозных платьях и золотых подпоясках.

– Не надо мне платьев и белых хлебов, – ответила сквозь слезы Айно. – Согласна я ходить в небеленой холстине и есть черную краюшку, лишь бы остаться в отцовском доме рядом с родимой матушкой.

Но не захотела старуха слушать пустые речи дочери. Отвела она Айно к резному сундуку с приданым и разложила перед ней на пестрой крышке невестино богатство: семь чудных синих платьев, которые соткали некогда дочери месяца и солнца – дивные мастерицы, шесть золотых подпоясок, серебряный налобник и золотой кокошник, полотняные сорочки и платья из тончайшей мягкой шерсти, ожерелья из лунного жемчуга, шелковые чулки, пояса и ленты, башмаки из тонкого сафьяна и опойка, драгоценные подвески, кольца и браслеты – все до последней медной иголки выложила мать на крышку сундука. Думала она, что уймутся у дочери горькие слезы, как увидит она приданое, но по-прежнему рыдала Айно – не слушала матери, и наседали на нее думы темнее угля и чернее смолы.

– Не угодила я тебе, – огорчилась мать, – все ты печалишься и плачешь.

– Жалею я, что не умерла при рождении, – всхлипнула красотка Айно. – Мне бы тогда немного было нужно: чуть холстины на рубашку да уголок под дерном. Ты бы чуть поплакала, едва бы выжал слезу отец, а брат и вовсе не стал бы горевать. Милая матушка! Всю жизнь буду я сетовать, что отдала ты меня в утеху старику – служить дряхлому опорой. Лучше б обещала меня холодному морю – милей мне быть подругой рыбам, чем подмогой немощному старцу, который о свой чулок спотыкается и не может переступить порога!

День и другой не унимала слез Айно, а на третий день пришла к сундуку с приданым, откинула пеструю крышку и надела лучшие наряды, нацепила золотые подвески, унизала белые руки дорогими перстнями и запястьями. Вышла Айно из дома и, не в силах смирить девичью печаль, отправилась куда глаза глядят. Тяжелая тоска давила ей сердце, постылой казалась красавице жизнь, тягостные мысли одолевали ее – горько и обидно было Айно, что не плачет по ней мать, не жалеют ее отец и брат, сухи глаза у ее сестры, – больше не страшила Айно смерть, и уже призывно тянули ее к себе черные поля Маналы.

Прощаясь с деревьями и травами, долго брела Айно по лугам, болотам и дремучим лесам, пока не вышла наконец на берег моря. Под сумрачным небом дождалась она рассвета, а с первым солнечным лучом сняла жемчуга и кольца, сбросила на осину платье и рубашку, скинула на камень башмаки с чулками и вошла в холодные волны. Приняла красавицу пучина, потянула в илистые глуби, и, расставаясь с белым светом, спела Айно прощальную песню:

– Море синее избыло
Все печали бедной
Айно, Облизали волны слезы,
Грудь девичью обласкали.
В Маналу навек спускаясь,
Заклинаю на прощанье:
Никогда, отец родимый,
Жив покуда, в этих водах
Не лови сетями рыбу!
Матушка, жива покуда,
Из прозрачного залива
Не бери воды студеной
Ни для теста, ни для пива!
Никогда, любимый братец,
Не ступай на этот берег,
В волнах моря, жив покуда,
Не пои коня лихого!
Милая сестра-болтушка,
Не ослушайся совета:
Никогда водою здешней
Ты лица омыть не вздумай!
Ведь вода в заливе этом —
Кровь моя, руда из жилок,
Рыбы быстрые в глубинах —
Мое тело, стан мой гибкий,
Заросли кустов прибрежных
Из костей моих поднялись,
А трава береговая —
Распустившиеся косы.

Тихо сомкнулись над Айно тяжелые волны – навсегда утолило море девичью тоску и стало отныне от слез ее соленым.

В то время пробегал по берегу заяц и услышал песню Айно. Был тот заяц изрядным храбрецом в своем трусливом племени – взялся он доставить весть на родимый двор утопшей. Быстро помчался длинноухий: рассказал в доме красавицы, что больше не вернется к ним Айно, что отныне она – сестра тюленям и подруга рыбам, что потеряла облик человечий и стала русалкой в морских владениях Ахто, в свите царицы Велламо.

Зарыдала мать по бедной своей кровиночке и заказала всему роду, которым предводила, не качать в колыбели дочек, не растить для того лишь несчастных малых деток, чтобы потом насильно выдать замуж.

С такою силой текли из глаз старухи слезы, что залили платье и чулки с красной строчкой, а на земле, под ее ногами, разделились на три потока. Так вышли три реки из слез материнской печали, из вод их поднялись три скалы: на каждой скале – холмик, на каждом холмике – береза, а на тех березах – три золотые кукушки. Кукуют кукушки в три голоса: одна на любовь гадает, другая зовет жениха, третья кличет радостные посулы. Но одну лишь беду накуковали всем золотые птицы: невеста без любви сгинула в море, одиночеством томится оставленный жених, несчастная мать изводится, выплакала глаза по дочери…

5. Вяйнемёйнен ловит в море сестру Йоукахайнена, но та вновь ускользает

Известили вскоре и Вяйнемёйнена о судьбе его невесты, сгинувшей в темных глубинах моря. Опечалился старец и отяжелело его сердце. Дни напролет бродил он по дому в неясной заботе, пока однажды ночью не увидел во сне туманный остров, где в воде под скалой, за мглистым мысом резвились весело девы Велламо – русалки из владений Ахто. Манил к себе этот остров вещего старца, а чем – не мог понять песнопевец.

Утром взял Вяйнемёйнен сеть и удочку, осмотрел лески из вощеной нити, положил в мешок крючки и вышел на лодочную пристань. Опустив в воду весла, направил он лодку в седую даль моря к пригрезившемуся острову. Далеко отплыл Вяйнемёйнен, долго носили его волны, но отыскал-таки старец и остров, и мглистый мыс, и скалу, которые видел во сне. Там, у берега, закинул он в воду крючок с приманкой и стал удить.