Ярослав Полуэктов - DUализмус. Цветки календулы

• Название: DUализмус. Цветки календулы
• Автор: Ярослав Полуэктов
• Жанр: Русское современное

Сборник №1, названный «Цветками календулы», не имеет никакого отношения к ботанике. Все четыре книги этой серии являются сборниками самостоятельных произведений с вкраплениями «больших цитат-пазлов» из его романов, которые уже года четыре подряд как подвергаются безостановочной перфекции. Нетрудно догадаться по названиям этих книг, что автор относится к своим литературным опусам как к лекарственным снадобьям для человечества и себя лично.

---

Может, посмеивались жандармы, охранники, глядя в мониторчики, но не подходили. Или заискивающе или как-нибудь по-другому поглядывали издали, притворяясь, будто сор метут шваберками: зачем им лишние проблемы с этими идиотами русскими?

А скульптурки там, как и везде по всей Европе: Апполончики, Амурчики, Психейчики, королики разные, герцогиньки с принцессками, фавориточки с пидорасиками под ручку.

Хоть бы музыку включили. Но, нет ничего. Зайчиков нет, кузнечиков нет, птичек тоже нет.

Словом, соловейчики и прочая живность – по причине присутствия шумных и выпивающих русских вроде нас – в Парижиках не водятся. Есть белочки – так разве это дикие животные? Это просто котики своего рода, которые питаются орешками, брезгуют помойками и могут фланировать с ветки на ветку, и носиться между деревьями, распушая хвост.

14

На шикарных ступенях Дефанса, ведущих в небо, также раскладывались то же красное домашне-французское вино и та же селёдка; но то было с дождливого утра, когда банка была ещё полной и мокрые хвосты свисали с краёв.

Там Бим с Сашей почти что целовались взасос и объяснялись друг другу в вечной дружбе. Бим скалил в облака знаменитые свои жёлтые зубы, Клинов дурацки хохотал, странно улыбался и подмигивал облакам, которые готовы были всплакнуть дождичком от умиления.

А я их фотографировал и находил декорации великолепными, а сцену поэтичной.

Кадры были, действительно, классными, и потому – по приезду на родину – немедля попали в Интернет.

15

Это была наша вторая точка – из важных, нужных и гордых – в Париже.

Но за толерантностью и… как это… когда всё по порядку… забыл… а-а-а, хронология, мать её ити, такой цели у меня нет.

Как бы краткий журналистский отчёт. 1/2Эктов тут бы развёз на новый роман. А так мы быстренько пробежались, отметились пивком и мигом ускользнули в следующую главу. Или в повесть. Или туда, где нам Варвара Тимофеевна успела намекнуть, что кроме Лувра и Египта есть ещё другие пирамиды, причём даже белые и с алмазами на вершине. И где они есть? Кто бы мог подумать! А стоят они в самом что ни на есть центре Сибири, почти там, где мы живём. Называется эта местность… Да, ладно с этой местностью! Ладно, что девятнадцатый век, перед самой революцией. Охрен, охрен! Нет, всё-таки назову этот уголок: «Таёжный Притон».

Вот так название! Не ошибка ли? Может «затон»?

И прозвучало оно громом небесным в Лувре, в самом великолепном Лувре, где раньше, кроме вшей и тараканов, жили короли и трахали в мансардах и за статуйками фрейлин с подлинными фамилиями.

В Лувре, где вокруг новёхонькой пирамиды налита вода, где вечерами солнце бросает на стёкла и структуры такие фотографические спецэффекты, что даже сам Пей не предполагал этого.

Пей, Пей, просто пей.

Пей, пой и мочи ноги в бассейне, загляни в пирамидку, найди там память о Дэне Брауне…

Что он там закопал? Память о святом Граале?

16

А под кладбищем если что: под кладбищем – то, что мелькнуло в начале, – Бим подразумевает Париж.

«Европа – это кладбище истории» – сказал какой-то умный человек, а Париж – это кладбище кладбищ.

Бим в эту формулу свято верит.

17

В Центре Жоржа Помпиду никто из нас ничего не пил. Это удивительно, и тянет на масонскую медаль.

Бим, заложа руки за спину, оглядел окрестности, сфоткался со старым англичанином без имени, пощупал трубы и конструкции Центра и, сказав одно-единственное слово, – «шкилет!» – пошёл глядеть на кинетические скульптуры Жана Тэнгли в бассейне Стравинского.

И, вроде бы, швырял в скульптурок сигаретами. И, вроде бы, даже попал в железную плавающую шляпу.

– Ух, ты, – сказал он, – наконец-то что-то полезное в Париже увидел.

18

Боже, как я люблю Францию! Всяко люблю, хоть и не француз.

Как минимум ту Францию люблю, которую мы пропахали, и даже успев пожить, например город-крепость Лангр. Жили в отеле, который изначально был главпочтой Лангра со средневековыми шкафами со скелетами и ржавыми ключами. Даже включая нелепый Лилль, где мы всего то и успели, что заблудиться, а в каком-то масюсеньком кафе поговорить на пальцах о футболе и о геях, которых – того и другого – в провинциях, исключая кретинистические, самый минимум.

А в другой забегаловке успели наскоро перекусить и отметить грязь периферийного долгостроя, который ровно такой же, как на нашей родине, что вполне интернационально и навсегда сближает русских с французами.

И про тот некоторый тормоз региональных правительств, что не принято выхвалять через печать, ибо стеснение в провинциях как всегда и во все времена есть норма. И что простые люди уважают институт семьи, и что походы налево считают издержками пола, и что по этой незначительной причине не стоит семью разрушать.

Поэтому – решили мы с французами – провинция всегда есть эталон правильного консерватизма.

И что, если мы хотим сохранить Землю, то надо исключить идиотов и королей в правительствах, что надо пострелять единственно печатников и глобалистов, и что надо внушить семейные традиции и идею обыкновенного гуманизма всей планете, не включая инструментов войны и дурацких революций, чего в мире более чем предостаточно. И что не надо лезть на деревья, прежде чем не удостоверимся не только в похоронах ядерных приверженцев, но и в прочих скрытых методах силового воздействия на мир. Воинствующих племён – щипать как много. Скрытых апологетов мирового господства гораздо меньше – аж в миллион раз меньше, чем племён, но они, суки, которых весь разумный космос давно ненавидит, загубят нашу голубую планету. Где ещё найдёшь такую прекрасную внешне и наивную планету, как наша? Это и есть Рай. Они есть, инопланетяне и Боги, но спасать нас от глупости не торопятся. Мы для них – всего лишь опытное поле. Постараемся – включат в список разумных. Погибнем, так и хрен с нашими претензиями. Включат, глядишь, по новой. Но, чёрт задери, не ранее, чем через двадцать шесть тысяч лет. Не поняли намёки пирамид – получайте. Припрятали знания от других, решили за счёт других возвеличиться – сами одни жопы, другие – обезьяны первой глупости гильдии. Всё в мире так просто! Обезьяны, блЪ, объединитесь наконец! Что за hерня в вашем, блЪ, идиотическом королевстве!

Сидя на деревьях, хрен чего добъёшься, кроме бесконечных совещаний о мировом разуме, который сам собой будто бы кому-то должен.

Фуй нам всем! Шуй нам! Эти… которые наблюдают… Они живут столько, сколько им персонально не надоест.

Алгоритм опытов запущен. Они последовательны, живут в лагерях, и перемещаются тогда, когда их самих прижмёт ещё более высшая формула жизни. Они могут ждать столько, сколько нам даже не снилось.

Неужто мы этого не поймём и в корне не сломаем ситуацию?

19

Это было о высоком, но даже рабам понятное.

20

А уж как за три ночёвки и целых четыре световых дня пешего хождения не суметь полюбить Париж? Нет, без спору – я-то уж точно – полюбил и город, и – умозрительно – его людей, с которыми толком не удалось даже поговорить.

А как плотно и как непритязательно, не спрашивая разрешения, Порфирий вписался во Францию со всеми своими ухмылочками, напоминающими кривые улицы Монмартра, забавами с пивком, грозящими дорогостоящим заграничным коматозом, с показным равнодушием к великому городу и высшим наплевательством к самому себе!

Великий город – кладбище кладбищ – поглотил Порфирия, как маленького, но своего в доску человечка. А, может, это Бим проглотил Париж и чуть не умер на скамейке в Лувре, как иностранный бомж, как голодный мэн, который просил кусочек хлеба, а ему подсунули сначала тарелищу сладких круассанов, а потом прелестную девочку Фаби…

Главный здесь шут – наш Бим, или не главный, этого не разберёшь. Но, если разбираться, то получится, как принято говорить в дешёвых ретроспекциях, слишком уж правдивая история.

♥♥♥

Телефон с тихим дозвоном

«Что с тобой? Тебя укусил тарантул? Почему ты держишься за сердце?»

Осень патриарха,

Г.Г.Маркес

1

– Бима! Вот начерта мне шедевры. Я в отличии от других проектирую функциональные вещи с минимумом так называемой красоты. А если гости теряют у меня свои очки, телефоны и перчатки, то это не мои проблемы. Пусть они – хоть сам господин Спутников – городской голова наш в области социально фантастического радио. Ха-ха-ха!

– А помочь Кирюхе не хочешь? – мелко осаживает Бим.

На что получает от Ксан Иваныча конкретный, интеллектуально развёрнутый как на защите, ответ.