Нестор Котляревский - Декабристы

• Название: Декабристы
• Автор: Нестор Котляревский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-98712-168-9

Книга известного публициста, литературоведа, критика посвящена жизнеописанию А. И. Одоевского, А. А. Бестужева, К. Ф. Рылеева. История нашего литературного развития сохранит на своих страницах их имена. Люди, о которых автор хотел напомнить читателю, имели в жизни своей две святыни: гуманный идеал, проясненный политической мыслью, за которую они пострадали, и художественную почву, которая радовала их в дни свободы и утешала в дни несчастия. В очерках, посвященных их памяти, одинаковое внимание уделяется и их политическим размышлениям, и их поэтическим грезам. Автор стремился достигнуть наибольшей полноты в подборе фактов, относящихся к биографии этих мыслителей, и в подборе сведений об их политической деятельности. В том вошли две книги: «Декабристы А. И. Одоевский и А. А. Бестужев-Марлинский. Их жизнь и литературная деятельность» (1907) и «Рылеев» (1908).

---

В своей ученой книге «Reise um die Erde» Эрман, встретивший Бестужева в Якутске, вспомнил о своем мимолетном знакомом и набросал довольно живую картинку его жизни в Якутске.

«Однажды вечером, – рассказывает Эрман, – когда в присутствии многих якутов я производил свои астрономические наблюдения, меня в темноте поразили французские слова и вопрос одного человека, который спросил меня, пожелаю ли я повидать его, хотя он и зовется Бестужевым? Я рассеял его сомнение, ответив ему казацкой поговоркой «гора с горой не сходится, а человек с человеком», и затем в моем одиноком жилище я имел возможность насладиться очень занимательным разговором. В человеке, который звуками цепей и в тюрьме был пробужден ото сна свободы, который затем, ожидая позорной смерти, как благодеяние принял изгнание, – в таком человеке я мог бы ожидать встретить известную черствость или стоическое равнодушие. Здесь же был предо тот, кто в чертах лица, словах и фигуре сохранил всю свежесть юности и блеск благородного таланта. Он признался мне, что веселость настроения в нем против воли всегда заново зарождается; что тяжесть прошлого и безнадежного будущего должна была бы естественно давить его, но что в нем все-таки достаточно любви к настоящему и смелости, чтобы им пользоваться.

Александр Бестужев вступил в круг заговорщиков задолго до взрыва революции. Убежденный в даровитости русского народа, он принадлежал к числу тех, которые хотели сразу пробудить ее из крепостного рабства к жизни законной и свободной (zu einer freien Verfassung).

Это освобождение было их главной целью, когда они решились на крайнее, и они надеялись, что одержат верх над некоторыми их сотоварищами по заговору, которые были им подозрительны вследствие их корыстного честолюбия (?).

Бурными речами, какие подсказало ему мгновение, Бестужев воспламенил сердца солдат. Никто из офицеров полка не изменил своей присяге, и все-таки 5 рот солдат захватили в арсенале полка ружья и патроны. Они двинулись в строю, с развевающимися знаменами к площади Исакия, и во главе их шел только один их оратор Бестужев, который нашел для них чисто русские слова. А между тем почти все они видели его в первый раз, и на нем был мундир, для них чуждый.

Известно, как Император своим рыцарским презрением к смерти вызвал в вожаках раскаяние, а в массах – покорность. Все, казалось, были покорены нравственной силой его победы. Думать о пощаде нельзя было, но тем не менее, никто не воспользовался возможностью бежать, хотя эта возможность и представлялась в минуты первой тревоги. Бестужев в течение этого дня избег всех преследований, но ночью возвратился из отдаленного предместья и прошел незамеченным сквозь сторожевые артиллерийские посты, которые стояли при горящем огне около орудий. Он отправился в Императорский дворец, где его с ужасом встретил один из его знакомых, который был в карауле. Цепи, которые он носил сначала в Петропавловской крепости, а затем в одной финляндской цитадели, и смерть его друзей, умерших рядом с ним на эшафоте от руки палача, не смогли потушить в изгнаннике память об одном моменте той первой страдальческой ночи. Он еще и теперь с потрясением рассказывает, как Император один вышел ему навстречу в большой и почти темной комнате дворца и с непокоримой силой во взгляде (Hoheit des Blickes) говорил ему о верноподданноческих чувствах его отца генерала Бестужева и о вырождении (Entartung) его сыновей…

Здесь в Якутске Бестужев, сам о том не стараясь, расположил к себе все сердца живостью своего ума, красотой, энергичным лицом и фигурой. В доме губернатора каждый сожалел, что только редко можно видеть этого самого интересного из жителей Якутска. Сибиряки и якуты, для которых все европейские события проходят бесследно, не стеснялись выказывать свою симпатию к новому их согражданину Они ему давали лошадей, чтобы он мог ездить на охоту или в соседние леса к близлежащим юртам. Эта доля свободы была предоставлена ссыльному, которому в случае его бегства грозила бы участь несравненно более тяжкая, чем та, в которой он обретался…

Бестужев только что за несколько недель расстался со своим товарищем по несчастью, которого помиловали и которого я встретил в Иркутске. В наследство от него ему осталась та хижина, где они вдвоем жили и которую украсили странной смесью якутской утвари и некоторыми остатками европейской обстановки. Здесь находилось также несколько книг, которые разрешено было отправлять ссыльным. Среди них я нашел экземпляр «Фауста» Гёте, вероятно, первый экземпляр в стране, столь же холодной, как северный полюс.

Бестужев утешал себя также наблюдениями той удивительной обстановки, в которой он очутился. Многие нравы якутов он записал и изобразил в рисунках и помышлял конец своей жизни посвятить изучению языка якутов и тем этнографическим вопросам, которые с их бытом связаны».[194]

IX

Писал Бестужев в Якутске очень мало, и это его тревожило; он все отыскивал причину такого «зла» – и думал, что она в лени, которая разрослась в нем, как добрая крапива… Но он напрасно мучил себя этими мыслями: его талант не шел на убыль, а наоборот, как будто собирался с силами, чтобы сразу развернуться. Правда, ничего крупного и цельного Бестужев за время своей жизни в Якутске не создал; ему как-то совсем не писалось прозой, но зато челнок его воображения, как он говорил, запутался в нитях рифм. Он писал стихи и писал их много. «Его ртутная фантазия, как летучая рыбка, кидалась в разные элементы, не проникая их», и плодом этих полетов были все стихотворные мелочи, которым сам автор не набивал особенно цены, судя по тому, что раскуривал ими иногда свою трубку.

За обширные и серьезные темы он не брался, предпочитая лирическую песнь, описательное стихотворение или балладу. В хорошем балладном стиле разработал он, например, якутскую легенду о неверной жене «Саатырь». Много местных мотивов в описании якутских похорон и верований о шаманах перемешано в этой балладе с обычными красками западного романтизма… Много чувства и живости воображения в описании водопада Шебутуй, который наводил Бестужева на грустные мысли:

Тебе подобно, гордый, шумный,
От высоты родимых скал,
Влекомый страстию безумной,
Я в бездну гибели упал.
Зачем же моего паденья,
Как твоего паденья дым,
Дуга небесного прощенья
Не озарит лучом своим!

Попадаются в его тетрадках как бы «байронические» мотивы на тему о черепах и Наполеоновой колеснице; есть и переводы из Гёте в тоне очень мажорном…

Встречаются пейзажи, полные поэтического настроения:

Тяжко ходят волны хладные,
Буйно ветр шумит крылом,
Только вьются чайки жадные,
На помории пустом.
Только блещет за туманами,
Как созвездие морей,
Над зыбучими полянами
Стая поздних лебедей.
Только с хищностью упорною
Их медлительный отлет
Над твердынею подзорною,
Дикий беркут стережет…
Как осеннее дыхание
Красоту с ее чела,
Так с души моей сияние
Длань судьбины сорвала…
Вей же песней усыпительной,
Перелетная метель,
Хлад забвения мирительный,
Сердца тлеющего цель…
Хоть порой улыбка нежная
Озарит мои черты,
– Это радуга наснежная
На могильные цветы.

Иногда настроение менялось, и удивительно жизнерадостный «тост» посылал тогда Бестужев своим братьям в их беспросветную тюрьму:

Вы со мной – и лед сомненья
Растопил отрадный луч,
И невольно песнопенья
Из души пробился ключ!
Раздавайся ж клик заздравный:
Благоденствие – живи,
На Руси перводержавной
В лоне правды и любви!
И слезами винограда
Из чистейшего сребра,
Да прольется ей услада
Просвещенья и добра!

Но после такого подъема печаль вновь заволакивала его сердце:

Давно ль меня
С родимого порога
Сманила жизнь на пышный пир?
И, как безгранная дорога,
Передо мной открылся мир!
И случай, преклоняя темя,
Держал мне золотое стремя,
И гордо бросив повода,
Я поскакал туда, туда!
……………………..
Очнулся я от страшной грезы,
Но все душа тоски полна,
И мнилось, гнут меня железы
К веслу убого челна…
На чуждом небе тьма ночная;
Как сон, бежит далекий брег
И шуму жизни чуть внимая,
Стремлю туда невольный бег,
Где вечен лед и вечны тучи,
И вечносеемая мгла,
Где жизнь, зачахнув, умерла,
Среди пустынь и тундр зыбучих…
Забвенья ток меня лелеет,
Мечта уснула над веслом,
И время в тихий парус веет
Своим мирительным крылом.
Все мертво у меня кругом,
И близко бездна океана,
Белеет саваном тумана.[195]

Х

Бестужев скучал, и 10 февраля 1829 года решился попытать счастья. Он написал графу Дибичу письмо, в котором говорил между прочим: «Великодушная снисходительность Вашего Сиятельства, которую имел я счастье испытать, осмеливает меня вознести до взора вашего просьбу равно покорную и пламенную: о предстательстве Вашим Сиятельством пред Особою милостивейшего Монарха о дозволении вступить мне рядовым под знамена, коим вы указываете след к победам. Высокой душе, воспитанной в битвах, понятны страдания военного, осужденного тлеть в праздности, когда слава русского оружия гремит над колыбелью древнего мира и над гробом Магометовым. Но испрашивая сию милость, ищу не выгод и отличий – ищу только случая пролить кровь мою за славу Государя и с честью кончить жизнь, им дарованную, чтобы на прахе моем не тяготело имя преступника».[196]