Гай Себеус - Гости с той стороны

• Название: Гости с той стороны
• Автор: Гай Себеус
• Жанр: Русское современное

Пустоты, провалы в реальности, образованные нереализованными вероятностями, – самая страшная вещь! Одни затягиваются быстро. Но другие, злобно мстя, превращаются в настоящий источник бед. И чем мощнее желание, мечта, тяга к несбыточному, тем опаснее дыра в реальности…

---

Раб трясся от страха, но вытягивал шею, не в силах совладать с любопытством. Полная луна, криво выйдя из-за тучи, осветила его уродливое чёрное лицо. Он облизывал сухие губы и, приплясывая от напряжения, старался рассмотреть тайное действо. Но как ни хотелось ему подойти и принять более активное участие, он не решался. Видимо, запрет был строжайшим!

Как яйцо в курицу не вернётся,
Как колесо палкой не разогнётся,
Сухой сук живым тополем не станет,
Моя молитва до небес достанет!

Вывихнутый стих заговора был понятен лишь настолько, чтобы уловить, что здесь имеет место очень чёрная магия.

Тонкая женская ручка требовательно махнула в сторону переминающегося раба. Тот немедленно подбежал и начал по-звериному быстро рыть яму на перекрёстке трёх дорог.

Женский голос всё закручивал-закручивал колдовское бормотанье. Голос то нисходил до самого шёпота, то визгом ввинчивался в тёмное небо, бурлящее облаками, светом и ветром. Только слышно было:

– Трёх смертей! Трёх смертей! Трёх смертей!

Наконец жертва была брошена в выкопанную яму, и над ней начал расти земельный слой. Раб грёб и руками, и ногами, поливая работу собственным потом.

Женщина всё бормотала и металась кругами, пока под леденящий душу волчий вой над холмиком вдруг не засветилась фигура, сотканная будто из лунного света. Она имела три тела, смотрящие в три разные стороны. Раб в страхе бежал, потом упал на землю, накрыв голову руками. А женщина, с восторгом воздев руки к луне, обратилась к Белоглазой Богине Ночного Колдовства.

Когда она закончила говорить, лунный столп достал до туч и погас.

О чём просила хозяйка богиню, от какой любви она просила избавления и почему желала целых трёх смертей тому, в кого была влюблена, для чёрного раба осталось тайной.

6

– Пожалей ты себя! Боги всемогущие! Вразумите дитя моё!

– Няня, не вой. Я всё равно сделаю так, как решила.

– Но это ведь на всю жизнь! Один раз и на всю жизнь! Ты, глупое дитя, хоть понимаешь это? Что ты застыла, как стеклянная?

Лунный свет обтекал тонкую девичью фигурку в белом. Лия и в самом деле была похожа на один из изящных стеклянных бальзамариев с душистыми маслами, украшающих её девичий столик.

– Да что же это за напасть! Столько парней за тобой увивается! Красива, умна, богата! Столько женихов, готовых хоть завтра явиться! А ты что надумала!

– Не шуми, няня. Отец узнает, тебе же хуже будет. Мне-то всё равно уходить отсюда.

– Да чем он тебя так взял? Да, хорош собой. Но он же больной, Лия! Ты посмотри, лекари в доме просто поселились! Да и странный он какой-то!

– Не надо, не говори ничего о нём. Ты знаешь. Мне другой никто не нужен, – равнодушный голос звучал механически.

– Он околдовал тебя!

– Я была бы рада, если бы он околдовал меня. Это хотя бы значило, что я не безразлична ему. Но это не так. Меня просто нет в его жизни.

– А ты всё ждёшь.

– А я всё жду.

– Ты ведь не глупая. Понимаешь, что ждать уже бесполезно. Сколько лет прошло?

– Три года, пять месяцев и двенадцать дней…

– Боги! Он всё-таки околдовал тебя! Ты совершенно лишена воли! И гордости!

– Зачем мне гордость? Мне нужен он. Я это поняла ещё тогда, когда мне было тринадцать. Мы были детьми. Вместе играли. Родители уже начали одевать меня во взрослые одежды. Но мы были ещё совершенными детьми. Кувыркались как глупые щенки. Я была самая быстрая из всех детей. И страшно этим гордилась.

– Не догонишь! Не догонишь!

Бласт, как и все мальчишки разгорячённый беготнёй, никак не мог поймать эту юркую девчонку. Она была одета во взрослое платье. Это не то чтобы мешало ему. Но было как-то странно, разрушало ощущение безмятежности. От взрослых только и жди неприятных напоминаний и всяческих одёргиваний. А эта ещё и задирает!

– Не догонишь! Не догонишь!

Бласт сделал вид, что ему совершенно не интересно её догонять. В это время к ней подошёл толстый увалень с цветами. Начал что-то говорить, и у девчонки растаяло лицо. Стало противно взрослым. Ах, так! Ну, он им устроит!

Крадущейся походкой он обошёл вокруг. Примерился. И звериным броском… почти настиг её!

Девчонка вывернулась непонятно как! Только цветы не удержала. Они рассыпались прямо под ноги, и нежные стебли сломались от его бешеного натиска. Яркий цветочный узор оказался раздавлен в уродливую кашу под его небрежной сандалией.

Толстяк ахнул. Как же жалко ему было своих цветов! И как же он ненавидел того, кто ему так помешал!

А девчонка неслась, как ветер!

Бласт поднажал. По прямой не догнать. Тогда он начал хитрить, теснить её к деревьям. Здесь нужна не только быстрота, в которой он проигрывает этой длинноногой. Среди деревьев нужна ловкость.

И он схватил её. Грубее, чем можно было. Но очень уж он разозлился!

Ему хотелось зафиксировать свою победу. Он привык побеждать. А тут пришлось нелегко. Но она должна понять, что победитель он!

Одного поцелуя для этого будет достаточно!

Он приготовился к отпору, внутренне поджавшись. Но странная девчонка вцепилась в него, как будто ждала именно этого грубого поцелуя!

Не стоять же здесь, пока не увидит кто-нибудь! Толстяк уже несётся, что-то крича. Зовёт куда-то.

Бласт второпях предложил встретиться вечером, даже сам не запомнив, где и когда.

7

А она ждала.

Ждала, сначала скрывшись в листве. Надеялась неторопливо выйти, когда он придёт и будет искать её.

Но его всё не было. И она решила, что что-то перепутала. Время или место.

Вышла на полянку, освещённую луной, чтобы быть виднее, если он потерял её. Но он не потерял. Он просто забыл о назначенном свидании.

Так горько она не плакала ни до того, ни после. Нянька растерянно хлопотала вокруг, осознавая свою вину, что пропустила важный момент в жизни порученного её заботам дитяти.

Но было уже ничего не поправить.

Любовь вломилась в неё, изменив течение всей жизни…

С тех пор прошло три года, пять месяцев и двенадцать дней…

А у неё было ощущение, что она так и не уходила с той, освещённой белым лунным светом полянки. И никак не могла избавиться от ноющего чувства ожидания и надежды, что ещё не всё потеряно…

Несколько раз после этого они встречались на городских праздниках, в домах общих родственников. Но он всегда был в кругу шумных подростков, демонстрирующих лихость и независимость.

А Лия к тому времени приобрела странную робость и неуверенность. Стала бледной и молчаливой. Словно шмыгающие по углам тени впитали в себя её резвость.

Её тянуло к нему. Она изучила привычки его семьи. Храмы, которые они посещали. Праздники, значимые для них. Всеми возможными хитростями пыталась бывать там, где бывает он.

Но он просто не видел её. Будто она была пустым местом.

Её бешено жгли его привычки свободного обращения с девушками. Однажды вечером ей даже пришлось запустить в него горшком с цветами, чтобы не дать разорваться собственному сердцу.

Но тут при странных обстоятельствах умерла его мачеха. И по городу разошёлся слух о том, что вдовец не собирается горевать чрезмерно долго и подыскивает себе молодую жену. Вот только сын выздоровеет – не играть же свадьбу, когда в доме больной!

В своих чарах она была уверена. С зеркалами, которых у неё было несчётное количество, она дружила.

***

Свадебный пир был великолепен.

Жених, несмотря на седины, был восторжен и неописуемо, по-молодому щедр! Музыканты и артисты, фокусники и факиры, сменяя друг друга, устроили праздник до небес! Приглашённых гостей, большинство из которых были ей незнакомы, совершенно очаровал и изобильный стол, и изукрашенный двор с новым фигурным фонтаном, и, конечно же, радушный хозяин с молодой красавицей-женой.

А ей все эти толпы только мешали. Они были подобны мешку досадной шелухи, в котором затерялась одна искомая светящаяся луковица. На протяжении всего заполненного событиями дня она пыталась приблизиться к Бласту. Но он подошёл к ним только раз, поздравить. И быстро отошёл к своим шумным друзьям.

Подсознательно Лия пыталась сымитировать ту самую детскую ситуацию, когда-то родившую в её душе эту больную любовь. Она не выступала торжественно, как положено невесте, а постоянно пыталась бегать: в танцах, в поисках родственников… Но ей так и не удалось разбудить его память.

Впрочем, тщеславие её было удовлетворено. На лицах подружек она увидела зависть к подаркам, к нарядам, к дорогому представлению. Это всё лечило её неутолённую обиду от оказанного Бластом пренебрежения.