Максим Лаврентьев - Воспитание циника

• Название: Воспитание циника
• Автор: Максим Лаврентьев
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016

Действие романа происходит в Москве 1990-х годов и наших дней. Молодой человек, закомплексованный, но полный честолюбивых планов, поступает в Литературный институт. Там он знакомится с однокурсницей Наиной, которая становится его первой женщиной. Вскоре между ними происходит конфликт: юноша обнаруживает интимный дневник девушки, полный шокирующих откровений…

---

– С чего ты взяла! Я просто иду к метро.

– Но ты ведь мог бы и обогнать меня.

– Я этого не хотел. Я никуда не спешу.

– А может, тебе просто нравится идти за мной и смотреть мне в спину?

– Нет.

– Да брось! Неужели ты и вправду думаешь, что я не заметила, как ты сегодня на меня таращился?

– Ничего я не таращился.

– Хорошо, ты смотрел.

– Да, я смотрел, но ты ни разу не взглянула в мою сторону, поэтому не могла ничего заметить.

– Наоборот, я внимательно наблюдала за тобой. Как, разве ты не знаешь, что у женщин развито периферийное зрение? Так вот, говорю тебе, женщина не обязательно должна заглядывать всем в глаза, чтобы видеть все, что ей нужно. Например, когда женщина идет по вагону метро, то мужчины поворачивают на нее свои головы, оглядывают сначала спереди, потом сзади. Это так смешно! Мне часто кажется, что меня в метро все время раздевают взглядом… А женщина краем глаза видит мужчин и других женщин, этого ей вполне достаточно… Не хочешь зайти со мной в «Макдональдс»?

Смущенный и взбудораженный, я последовал за ней.

– Итак, – сказала она, когда мы, взяв по биг-маку и по стаканчику «кока-колы», уселись за свободный столик, – итак, расскажи о себе. Ведь я знаю только твое имя, а этого, извини, недостаточно.

Что я мог рассказать ей? Я пристально глядел на нее, когда она отводила свой взгляд, и представлял ее голой, лежащей на белой крахмальной простыне с раздвинутыми и задранными вверх ногами. Представлял себе ее волосы рассыпанными на подушке, воображал ее призывно изгибающуюся спину в капельках пота… Я рассказывал ей о своей семье, о Новосельцеве, где в детстве обычно проводил лето, о своих немногочисленных знакомых, а между тем хотел поведать ей о Маше, о Крымском мосте и Нескучном саде, о том, как ноет у меня между ног, и еще о том, что она мне чертовски, да, просто дьявольски нравится.

В ответ она рассказала свою историю.

Наина была родом из небольшого городка на границе Московской области, Протвино. Ее родители имели какое-то отношение к тамошним научным разработкам. Все детство она провела на живописном берегу Оки, училась в школе, и там познакомилась с будущим мужем – да-да, она уже успела до института побывать замужем! Более того, в девятнадцать лет у нее был почти двухгодовалый ребенок!

На бывшего мужа мне было плевать. Только наличие ребенка, признаюсь, несколько огорчило меня. Но он был далеко, с ее мамой, а Наина сидела здесь, со мной, напротив меня, такая молодая и уже такая опытная, – именно то, что мне надо, достаточно только протянуть руку и взять.

О существовании Литературного института она, как и большинство первокурсников, узнала всего год назад. Были у нее к этому времени какие-то рассказы, написанные в старших классах школы. Так почему бы не попытаться? Институт все-таки, высшее образование. Москва, в конце концов.

На город быстро наваливался еще почти по-летнему душный вечер. Наина сказала, что живет далеко, в общежитии МГУ, и я тут же вызвался проводить ее в метро, хотя бы до «Университета».

Пока ехали в раскачивающемся вагоне, приходилось почти кричать, особенно на перегонах, друг другу на ухо, и мне удалось несколько раз коснуться губами ее волос. Перед «Фрунзенской» поезд резко затормозил – и Наина (мы стояли возле дверей, она опиралась спиной на поручень), сдерживая мой опрокидывающийся на нее торс, ткнула мне пальцами в ребра.

Потом дошли, болтая, до высотки на Воробьевых горах, покрутились у фонтана в сквере, постояли на широченных ступенях. Наина предложила зайти с ней в Главное здание – для этого нужно было показать индифферентному охраннику на входе студенческий билет, не раскрывая. Так я и сделал. Мы поднялись в лифте куда-то очень высоко – здесь располагалось небольшое кафе, а за окнами расплескался город в вечерних огнях.

Не помню, были ли произнесены какие-то важные, определяющие слова, но мы как-то договорились, может быть, и молчаливо, что теперь мы вместе. Сейчас, глядя в прошлое, я думаю, что дальше поступил бы так: спустился бы с девушкой в ее комнату и начал раздевать, не дожидаясь пока она запрет хлипкую дверь. Я бесконечно повторял бы настойчивым, не терпящим возражений шепотом, как та оперная дива, заслуженная артистка, вот так же соблазнявшая меня перед тем, как бешено, по-лошадиному отдаться в своей гримерной на разноцветной куче сброшенных платьев: «Ну, давай же, давай, давай-давай, давай-давай, давай-давай-давай…».

Странная штука – любовь, она совмещает две совершенно, вроде бы, разные вещи, два противоположных взгляда на мир. С одной стороны, тебе очень нравится девушка, ее нежная, шелковая кожа, и ты боготворишь ее, лелеешь в мечтах целомудренный образ, готов кидать под ноги этому образу цветы, мягкие игрушечки, разные там милые безделушки. А с другой – только и ждешь случая, чтобы стянуть с этой грязной шлюхи трусы и, навалившись всем своим угловатым телом, вбивать и вбивать в нее, словно сваю, свое мужское достоинство.

Об этом или почти об этом думал я, трясясь в вагоне метро, уносившем меня по «красной» ветке на север. Вернулся домой во втором часу ночи и еще долго не мог уснуть – предвкушение быстрой победы бодрило меня.

Но на пути к счастью имелось одно препятствие, одна, так сказать, яма. И довольно глубокая. Дело в том, что я не имел по сути никакого более-менее точного представления о том, что конкретно надо делать с грязной шлюхой после того, как трусы с нее сняты…

В институте между тем продолжалась осенняя сессия первого курса – лекторы читали или бубнили свои лекции, студенты делали вид, что внимательно слушают. Впрочем, не все вылетало из другого уха, кое-что из услышанного запомнилось надолго и вспоминается до сих пор. Например, на лекции по литературе двадцатого века Владимир Палыч Вольнов интересно заметил, что поэзия должна быть прозрачной, как вода в Байкале, но одновременно и глубокой – до дна рукой не достать. А перед перерывом на обед, завершая лекцию о средневековье, Владислав Александрович Контрин напутствовал студентов словами «До встречи в аду!» – следующее занятие должно было начаться разбором Дантова «Ада».

Бесплатный обед, которым так гордился наш вечно чему-то ухмыляющийся усатый ректор, оставлял желать лучшего. На первое обычно давали скучные щи или – верный признак дешевизны – суп из перловки, на второе – макароны с зеленоватыми сосисками, да еще был набивший оскомину теплый компот из сухофруктов. Я чаще всего воздерживался от принятия такой пищи или отдавал что-нибудь Наине по ее просьбе – она уплетала институтские обеды за обе щечки.

После занятий я провожал ее в МГУ (от литинститутской общаги уважающей себя девушке лучше было держаться подальше), или мы отправлялись бродить по окрестностям – на улицу Строителей (через несколько лет я ездил сюда к одной своей любовнице, фригидной студентке-заочнице высоченного роста), проспект Вернадского, куда-то еще. Шли, держась за руки, почти не разбирая дороги, уходили от Университета в любую сторону, возвращались, кружили у здания Второго гуманитарного корпуса, где Наина время от времени подрабатывала у старшего брата, бритоголового амбала, державшего в фойе книжный развал. Темнело все раньше, и на смотровой площадке, куда мы обычно забредали, чтобы целоваться, вечерами дул уже сильный, пронизывающий до костей ветер.

У меня все сильнее болело в паху, а долгожданное событие никак не происходило. То у Наины ночевал ее брат, то в соседней комнатке происходила драка, и мы убегали на лестницу. В выходные Наина всякий раз уезжала в свое Протвино, к матери и сыну я несколько раз сажал ее в междугородный автобус у метро «Южная». Загвоздка была еще и в том, что мне никак не удавалось выпить с Наиной – она при мне не притрагивалась к спиртному, а я оказался совершенно не способен без него обрести должную решимость.

Так продолжаться дальше не могло. К тому же опытная и смазливая Наина знала гораздо больше о поцелуях и объятиях, чем неуклюжая Маша. Она обвивалась вокруг меня змеей и засовывала свой язык так глубоко в мой рот, что чуть ли не облизывала гланды. И она не стояла, как пень, а все время двигалась, двигалась, елозила промежностью по моему выставленному вперед бедру. Разумеется, и речь ее была совершенно другой. Раскрасневшаяся, безумно желанная, она шептала мне в горевшее огнем ухо о том, как обмажет мой член сладкой пеной для кофе и начнет его медленно облизывать… В такие-то моменты я терял всякое представление о пространстве и времени, и если бы тогда кто-нибудь вдруг спросил, как меня зовут, боюсь, я лишь с трудом смог бы вспомнить свое имя.

В один из последних теплых дней мы с Наиной отправились в ДК имени Горбунова на концерт любимого обоими «Аквариума». Пока Гребенщиков, сексапильный дядька с длинными волосами и в клетчатом пиджаке, стоял над нами на сцене, как аист, на одной ноге, мы извивались в меломанско-половом экстазе вместе с плотной толпой внизу, подпевая: «С ними золотой орел небе-е-есный, чей так светел взор незабыва-а-е-емый!». В это время Наина с силой прижималась своей попкой к моему члену, крепко упертому в брючный пояс.