Павел Рупасов - Записки санитара

• Название: Записки санитара
• Автор: Павел Рупасов
• Жанр: Русское современное

Что происходит с людьми в приёмном отделении больницы? Всё движется человеческим терпением! Удивление – основной мотив этих рассказов. По современной тактике ведения рекламной кампании нужно написать: «Здесь Вы узнаете, что с Вами будет, и мы расскажем как с этим бороться». Я разочарую читателя. С Вами будет всякий раз своя история. И как с этим бороться – придумаете вы лично, самостоятельно и в одиночку. Но руку подам. Наука сокращает нам опыты… Читайте, врастайте. Чаша сия не минет никого…

---

Так что лифтеры в одиночестве своем все люди-отшельники и очень на ласку отзывчивые, и очень оригинальные – об этом я как-нибудь в другой раз расскажу.

Руки надо мыть. Руки здесь желательно мыть после каждого больного. То есть о больных сегодня здесь не буду рассказывать, а только о медперсонале. По дороге в отделение я каждый раз держу ручки каталок, открываю с добрый десяток дверей, временами держу (грею) руки в карманах, надеваю резиновые перчатки (а внутри у них белый порошок – тальк). Одеваю рабочие теплые вязаные перчатки, когда на улице холодно… Так что после такой разнообразной встречи твоих рук с поверхностями, на которых оставили свои следы многие здоровые и больные, СПИДом, гепатитом и еще не весть чем, – руки здесь моют все. У нас в комнатушке есть раковина, жидкое мыло и даже крем, чтобы кожу оберегать. От бессчетного количества «помывок» кожа становится шершавой и склонной к… в общем, к чему-то нездоровому склонной. После мытья руки вытираются полотенцем, которое висит здесь же. Полотенце это всегда меня несколько смущает. Дело в том, что об это большое махровое полотенце вытираем руки все мы, целые сутки подряд, а в смене нас пять-шесть человек санитаров, и вытираем мы руки целые сутки, и люди мы все разные, и моем руки мы тоже по-разному… Брезгливость и образование подсказывают мне, что здесь какой-то организационный недочет, касающийся общей культуры, гигиены и эпидемиологии вместе взятых, так что я (больше ничего не остается) всегда вытираю руки с замиранием сердца. Это полотенце, руки, перчатки, дверные ручки, наши карманы и очень и очень многие другие детали тоже можно характеризовать как моменты, которые могут способствовать инфицированию персонала (о больных я в этом месте и не думаю даже… и как их защитить – не знаю). Именно поэтому, наверное, нас – весь персонал – здесь ежегодно прививают от всяческих инфекционных заболеваний, примерно с такой же серьезностью, с какой прививают уезжающих на работу в тропические страны и очаги опасных инфекционных заболеваний… Чтобы человек «мог хоть грязь есть», и ему за это «ничего бы не было».

Здесь еще есть моменты моему пониманию непосильные.

Одноразовые перчатки в XXI веке это повседневность – сделал свое дело, снял перчатки и выкинул. А если дело связано с переходами по улице, когда ты держишь каталку за железные рога и вынужден (от мороза) надеть теплые перчатки, а тебе потом на морозе нужно открывать железные рукоятки, дергать двери рефрижератора, который у нас стоит на улице и выполняет роль хранилища – холодильника для морга. А потом, простите за подробности, труп умершего больного нужно закатить на каталке в этот холодильник и переложить (сдвинуть) его на стол или на «моргачевскую каталку», а потом все нужно выполнить «в обратном порядке», то есть выбраться из холодильника, и двери закрыть, и железяки рефрижераторские эти провернуть на морозе, чтобы рефрижератор закрыть (еще и замок там был висячий, до недавних пор, который нужно было закрыть), – что мне после этого думать о моих теплых перчатках? Только выкинуть. А эту процедуру достается выполнить за дежурство и два раза, и пять раз…

Заведу специальные «моргачевские» (для посещения морга) перчатки… и специальную моргачевскую куртку.

– Я не пьяный, – уверяет всех человек в рабочей грязной одежде. – Меня электрическим током ударило. Я пятнадцать минут не мог отлепиться от трубы – так меня шандарахнуло. Я не пьяный – у меня руки не работают! Помогите штаны поднять и застегнуть, а то стыдно, а руки не работают.

Человек был определен в грязную смотровую (был с алкогольным запахом), мне его нужно одеть и увезти на КТ (компьютерную томографию головного мозга). Помогаю ему одеться. Человеку, видимо, очень важно, чтобы его не считали пьяницей, потому что он очень много раз по дороге повторяет, что он не напился:

– Это меня электрическим током ударило, я думал, что все, конец мне. А пить я не пил, в рот не брал, куртку помогите одеть…

Мы движемся среди белого снега. Среди белого снега очень грязно одетый человек – брейгелевская картина, «Охотники» – от всех средневековых людей пахло, как от бомжей? Они ведь там в своем Средневековье неделями не мылись… «…здесь три сложенных перста коснулись его лба, где так долго зрели сомнение и мука».

Я иду и думаю о том, что недавно прочитал: «В 1950 году в СССР впервые возникли идеи защиты леса от уничтожения – от вырубки». Впервые возникли идеи защиты природы – экологии как таковой. За шестьдесят лет в это направление было вложено, видимо, очень много сил и средств нашей страны, институты созданы, работают уже более шестидесяти лет, целые производства, способствующие ограничению и предотвращению загрязнения среды. Одновременно я читаю у того же автора: «Сегодня лес вырубается в десятки (это не метафора) интенсивнее, чем в 1950 году…»

Институты уже шестьдесят лет работают, разрабатывают нам всякие полезные науки о гигиене питания, водоснабжения, жилища, – а что мы об этом знаем? Что все продукты стали рафинированными, модифицированными и ухудшилось их качество и чистота. Это как итог работы науки и прогресса произошло? Почти нет абсолютно здоровых родов в наших родильных домах, почти нет абсолютно здоровых призывников в армию среди наших юношей. Это характеризует здравоохранение? Что это характеризует, – я не знаю… К этому всему быстро привыкаешь и живешь – это твоя среда обитания, ты, как муравей, не можешь повлиять на положение дел в лесу.

Может быть, я не прав, человек дезориентирован. Человек не может жить нормально, чувствуя себя в постоянной опасности от окружающей среды и социума, честные академики молчат, – они должны были бы делать обзоры в газетах. Институты?! Биологи говорят, что мы увидим конец биологической природы (ее коллапс – смерть), может быть, через двадцать лет, а может быть, через десять. Что автономность всех систем космического корабля, над которой уже пятьдесят лет бьются ученые, нужна не для полетов на Марс, а чтобы выжить богатым на безнадежной уже планете.

– Это кто лежит (чья история болезни?) – на КТ, это пьяный, пусть лежит, пока не проспится, везти его бесполезно – он беспокойный и лежать под рентгеновской трубкой смирно не будет… Этот парень пролежит у нас полдня, в 23 вечера я его повезу, и он устроит нам еще приключений – вывалится после КТ из кресла на асфальт, разобьет себе нос, у него разовьется гемосинус (кровь в синусах – пазухах), сломает себе нос и какие-то там решетки, я вызову второго санитара с каталкой, отвезем его после падения снова к «лорикам», и на КТ, и госпитализируем его к лорикам, завязав на нем простыню на манер смирительной рубашки и привязав ноги к кровати в палате с тяжелобольными стариками – пусть наши отцы поспят с ним. Рот-то ему не заткнешь – а он все время мямлит какие-то угрозы в адрес какого то Генки… А казалось ведь всем, что он проспался – по стенке уже сам ходил в туалет…

На прошлом дежурстве я, находясь возле вшивого больного, – завшивленных нужно обрить и обработать репеллентом в комнате санобработки (ее здесь называют «сифонка»), – вдруг отчетливо понял, что как бы больной не умирал, если он очень завшивлен, сначала бесчеловечная санобработка, а потом уже в палату – лечится… Диалектика… Люстрация – очищение социума путем жертвоприношения. Термин, которым описывается сталинский террор, где приступы доносительства (как классовая борьба) зашли и в сферу семьи…

Жестоковыйное время…

Культурная бабушка с двумя большими «фингалами» под глазами. Сама упала и сама ударилась… Сидим на КТ – она инженер института оптики, шесть тысяч рублей пенсия и 5 тысяч зарплата. Здесь, на КТ, со мной рядом сидели и хранитель органов (в смысле музыкальных инструментов), и профессорская семья (профессор стукнулся) из консерватории – все родственники его тоже профессора. Это частая для Питера история – человек возвращался домой, и в подъезде его собственного дома его ударили по голове с целью ограбления. Путем длительных наблюдений я понял, что «ударяют» и ночью, и утром, и днем, и вечером… Сегодня у нас поступил с хроническим панкреатитом Владимир Ульянов.

Женщина из оптического института оказалась с большой опухолью мозжечка:

– Да, я знаю – уже лет пять я с ней, предлагали оперировать… Да, какой там… Пью капли Цинь-Линь…

Здесь часто вывозят в морг вечером тех, кто поступил днем или утром. Постепенно я перестал им сочувствовать – это просто тяжелые куклы, так проще, иначе психика постоянно угнетена, во всех чудятся твои родные и близкие. Везде, всегда…

«…Люди – ошибка бога, судьбы и программы. Человечина. Хотение смерти – есть тоска бога о неудаче своего творения», «и это есть единственное, в чем человек превосходит бога, который не смог бы упразднить себя, если бы даже пожелал», – говорит писатель Леонид Леонов устами своих героев. Леонов демонстрирует плохое богословие – примитивно не понятое, совершенно совпадающее с ересью гностиков…