Наталия Кугушева - Проржавленные дни. Собрание стихотворений

• Название: Проржавленные дни. Собрание стихотворений
• Автор: Наталия Кугушева
• Жанр: Поэзия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91763-052-6

В последний раз Наталья Петровна Кугушева (1899–1964) увидела свое стихотворение напечатанным, когда ей было тридцать лет. Вторая половина ее жизни вместила многое: пятнадцатилетнюю добровольную ссылку в Казахстане, куда она последовала за репрессированным мужем, одиночество, почти полную нищету, забвение. Но все эти годы она продолжала писать стихи, чудом дошедшие до наших дней. Большая часть их впервые печатается в настоящем издании.

---

Песенка

Посв. Вячеславу Ковалевскому

Струится белый балахон,
Бубенчики звенят.
Скажи, скажи, каким стихом
Ты воспоешь меня?
Декоративная заря.
Горят гвоздики губ. —
Не надо сердце укорять,
Пускай часы бегут.
А в сердце тонкая игла.
Бубенчики звенят. —
Моих ты не забудешь глаз
И не поймешь меня!
Струится белый балахон,
На нем след красных губ.
Я больше не хочу стихов, —
Я сердце берегу.
Глаза придвинулись к глазам,
Гримаса губ больней.
Ты лентой пестрой обвязал,
Любуясь, косы мне.
Твое усталое лицо,
Бровей больных излом.
Звенит жених мой бубенцом
И весело, и зло!

«На влажный берег выйти…»

На влажный берег выйти,
Росой промыть глаза.
Тоскует сердце выпью
В болотистых низах…

Над головой прозрачный
И розовый восход,
И берег зыбью схвачен
Под старою ольхой.

Осоки звонкий шелест
Качает берега.
И грязью голубеет
Расхлябанная гать.

Курятся сосны тонко
Смолистым янтарем
И перепевом звонким
Сплетаются с зарей.

Иду. Хватают травы
И стелются у ног.
Двойник мой плавит заводь
Зажегшейся волной.

«Над звоном нив моя ль тоска тоскует…»

Над звоном нив моя ль тоска тоскует,
Не мой ли голос гулкий крик подков.
Веду, веду я песенку простую,
Ношу на пальце медный ободок.

Бегу к реке девчонкою веселой,
В моих глазах не зелень ли волны?
Поют в руках некрашеные весла,
Шумят леса полдневные псалмы.

Я затерялась в золоте осеннем,
Не знаю, где пределы для меня,
Во мне душа деревьев и растений,
Моей душою травы прозвенят.

Волна и я – мы зыблемся от ветра,
Во мне и в ней разгулы вольных дней,
В нас отражаются восходы и рассветы,
Мы музыкой качаем путь луне.

«Мой голос скрипкой векам проплачет…»

Мой голос скрипкой векам проплачет,
Чуть слышной скрипкой в большом оркестре,
И скажет миру чуть-чуть иначе,
Что непорочна душа невесты,

И, может, кто-то в веках далеких
Приникнет к плачу душой влюбленной
И переложит тот отзвук в строки,
А строки снова векам уронит.

И так вот будет на веки вечно,
И не умру я с последним часом —
В пространствах странных мой путь отмечен
И голос тихий мой не напрасен.

«Остались только имена…»

Остались только имена,
И больше – ничего.
Живым усталым нам
Последний темный звон.

И долго ль будем на земле
Тащить ярмо минут,
Не находя к любимым след,
Звено ковать к звену?

Когда какой придет пророк
И разгадает дни,
И этот лучший из миров
Пойдет на смерть за ним?

Остались только имена,
И больше – ничего.
Живым усталым нам
Последний долгий звон.

«Не по хребтам сожженой Иудеи…»

Не по хребтам сожженой Иудеи
Сухих олив немотствующий хруст —
В глухих монастырях зажатые раденья,
В тоску и удаль кинувшие Русь.

Вам сохранившее от Ветхого Завета
Печать отверженных и сокровенных глаз —
А с волжских берегов степные плачут ветры,
Скрипит полей взволнованная гладь.

Громящий Судия, карающий Егова,
Под пеплом скорби гнет седых отцов —
Здесь дол и даль, слинявшая часовня,
И в каплях терна тихое лицо.

«Не ляжет снег на длинные недели…»

Не ляжет снег на длинные недели
И не запорошит холодных вечеров,
Мои шаги застыли на пределе
Немыслимых и несказанных слов.

Твоих ли глаз прочитаны страницы
И мне ль сберечь их невозможный смысл —
Клоню беспомощно усталые ресницы
Над грудами декабрьских грозных числ.

«Опять любви сухие весны…»

Опять любви сухие весны
Кропит капелью синий март,
А имя мертвое уносит
Такая ж мертвая зима.

Опять смотрю в глаза печали,
И Ваша смуглая рука
Качель весны моей качает,
А парус алого заката

Опять плывет над городами,
Цепляясь за тенета крыш.
Свою любовь несу как дань я,
Ларец души для всех открыв.

Кропят кропилами капели
Живой и пьяною водой,
А ветер туже лук свой целит,
Мой путь стрелой тугой ведет.

«Жизнь ставлю томиком на полку…»

Ты молодость пропоешь

По этой книге, как по нотам –

Здесь имя милое твое

Ex-libris’ом на переплете

Эпиграф из меня

Жизнь ставлю томиком на полку
Среди других веселых книг,
И пыль покроет втихомолку
Ее шагреневый парик.

Пусть время желтым ногтем метит
Тугую кожу корешка
И прорисовывает ветер
В листах заставками века.

Когда-нибудь найдут на полке
Не повторяемый никем
Мой стих отравленный и колкий
И жизнь в старинном корешке.

1921

«Вы тихий, как бывают тихими зори…»

Б. Кисину

Вы тихий, как бывают тихими зори,
Опрокинутые вглубь колодца.
Я пишу Вам, милый Боря,
Что надо любить и бороться.

Лапы тягучей и старой Рязани
Над головою мученическим ореолом,
А в мутные стекла робко влезает
Выжитых дней переплавленное олово.

Беспомощными пальцами мнете глину
И плачете над неудавшейся жизнью, —
Какой ветер сумеет кинуть
В каменных богов шальною джигой?

Так чтоб разлетелось! и звякнули стекла
И загорелось сердце до боли!
С мудростью, достойною Софокла,
Изглаголаю Вам мою последнюю волю.

31 мая 1922

Москва

«Прощай, подруга. Вечер сух и ясен…»

Марианне Ямпольской

Прощай, подруга. Вечер сух и ясен,
Вызванивают ржавые листы,
Скучая, музыка спускается с деревьев,
И горизонта пламенный браслет
Замкнулся хладно. Строгий
И величавый час над миром наступил.

Прощай, подруга. Загляни в глаза мне —
Там тот же холод, тот же пламень там,
Как будто все века, все жизни, все любови
Я вобрала в единственную душу
И эту душу проношу по жизни
И в этот час передаю тебе.

18 декабря 1923

«Седой Бузулук и пыль…»

Седой Бузулук и пыль,
Улиц сухие русла.
Иконы. Теплый ковыль
И за Самаркой пустынь,

«Тоска по родине» в саду.
Тихие дни и ночи.
Ленивые жизни идут,
Не зная бессонниц и одиночеств.

За степью путь на Москву
У сгорбленного вокзала,
Вековая родная тоска
В кочующем сердце прижалась.

По шпалам года наугад
Спешат лабиринтами линий, —
Но память хранит навсегда
Степное татарское имя.

1923

Москва

«Проползают одинаковые вечера…»

Проползают одинаковые вечера
Грузными дилижансами.
Жизнь скупая, как Никкльби Ральф,
Не знает ни любви, ни жалости.

Над конторкою прилежный клерк,
Вижу улицы сквозь стекла пыльные, —
Так записывать еще немало лет
Мелким почерком чужую прибыль.

Ньюмен Ногс, товарищ мой и друг,
Кружкой грога из таверны ближней,
Мы смягчаем грубую игру
Джентльмена, что зовется жизнью.

1923

Москва

«Я о тебе пишу. И знаю, эти строки…»

Я о тебе пишу. И знаю, эти строки
Здесь без меня останутся и будут
Печальной книгой в черном переплете,
Печальной книгой о земной любви.

И ты припомнишь медную кольчугу
Сентябрьских дней, и медный звон ветвей,
И пахнущую яблоками свежесть
Простых и величавых утр.

И жизнь мою суровую ты вспомнишь,
Глаза мои и губы, и любовь —
И грешную мою помянешь душу,
И всё простишь, полюбишь и поймешь.

Я не умру. Глазами этой книги
Я видеть буду милый, страшный мир;
Я буду слышать, как звенят трамваи,
Как город голосом густым гудит.

И спутницей внимательной и нежной
Я жизнь твою с начала до конца
Пройду, и передам неведомым потомкам
Великолепный дар – любовь мою к тебе.

Пройдут года по шпалам черных точек,
Железные года – страницы пробегут, —
Но милой лирики прозрачнее прохлады, —
Как старого вина всё драгоценней вкус.

1923

«Вкус моих губ ты забыл, забыл…»

Вкус моих губ ты забыл, забыл,
Губы другие теперь полюбил.
Косы ее тяжелей и черней,
Сердце ее и добрей и верней.
В комнату вашу неслышно вхожу,
В очи жены твоей тихо гляжу.
Хуже была ль я, лучше ль она? —
Друга покинутого жена.
Что ж ты читаешь жене своей
Горькую повесть любви моей?
Ты расскажи ей о страшных днях,
О поцелуях моих, стихах,
Ты расскажи, как была я зла,
Как осенью раз навсегда ушла.

<1923>