Коллектив авторов - Идеи и числа. Основания и критерии оценки результативности философских и социогуманитарных исследований

• Название: Идеи и числа. Основания и критерии оценки результативности философских и социогуманитарных исследований
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Философия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-89826-448-2

Что такое «результат» в философии, в гуманитарном знании, можно ли его замерять и оценивать так же, как в позитивной науке? Какие ограничения при этом необходимо иметь в виду, оценивая результат, а тем более принимая управленческие и даже политические решения, касающиеся науки? Как можно сделать такого рода оценки более корректными? Насколько можно доверять зарубежным базам данных, их репрезентативности в отношении российских исследований? Эти и ряд смежных вопросов поставили перед собой авторы данного издания.

---

Все это имеет самое прямое отношение к философским и социогуманитарным исследованиям в стране. Не будет преувеличением сказать, что в свете таких изменений социогуманитарное знание должно было бы выйти на первый план как в русле общей переориентации, так и с известной долей прагматики: смена курса такого рода нуждается в основательном интеллектуальном обеспечении.

Однако ситуация здесь может оказаться более сложной. Сопровождение нового курса в публичной активности власти вовсе необязательно может опираться именно на социогуманитарное знание и именно в его профессиональной, научной, академической ипостаси.

Часто такого рода идеологические и «концептуальные» заготовки делаются на совсем другом уровне, силами интеллектуальной самодеятельности, результаты которой подчас проще усваиваются и созидателями разного рода документов, и спичрайтерами, и самой публикой. В этом случае интеллектуальный эскорт власти может рассматривать академическую философию и социогуманитарную науку не как источник поддержки, а наоборот, как сильного и нежелательного конкурента. В таких случаях срабатывает главный принцип идеологии: представлять частный интерес как интерес всеобщий. Тогда критика пущенных в дело содержательных заготовок оборачивается не критикой качества обслуживания, а критикой самого клиента. Полемика, направленная на «экспертное» сопровождение, переадресуется самой власти, представители которой, как правило, не являются специалистами в вопросах идеологии и социогуманитарных разработок, а потому вынуждены довериться тем, кто либо и в самом деле в этом разбирается, либо всего лишь удачно представляет себя в качестве эксперта.

Возникает конкурентная коллизия, в которой конкурирующие стороны занимают отнюдь не симметричные позиции. Академическая наука, как правило, отнюдь не рвется напрямую обслуживать власть и ее критика официальных текстов и заготовок для них носит в основном незаинтересованный, беспристрастный характер, не претендующий на оргвыводы. Но с противоположной стороны иногда это воспринимается как угроза и едва ли не как претензия занять место в интеллектуальной свите власти. Отсюда понятное желание поставить на место опасного конкурента, подавить его, а в идеале самим занять позиции в области академического знания, с тем чтобы по-своему использовать этот немалый ресурс.

Особенно уязвимы в этом плане именно философия и социогуманитарные науки, поскольку, в отличие от позитивного, точного и естественнонаучного знания, в этой сфере особенно много понимающих со стороны и претендующих на самостоятельные откровения. При этом фракция власти в состоянии навязать сколь угодно неграмотную оценку результативности профессиональной науки, в том числе методами формализованной наукометрии, статистики публикаций, цитирования и пр., в то время как окологосударственная самодеятельность в сфере философствования и социогуманитарных изысканий подобной, да и вообще никакой экспертной оценке не подвергается. Здесь можно продавливать идеи, которые не станут публиковать не только ваковские, рецензируемые и т. п. журналы, но и вообще любые сколько-нибудь уважающие себя издания. В результате в официальных и программных текстах руководства периодически появляются откровенные ляпы, а то и странные сентенции с далеко идущими последствиями.

Описанному выше гуманитарному развороту способствует и переориентация официальной идеологии во времени и даже в самой онтологии мировосприятия.

Теперь место светлого будущего занимает выдающееся прошлое, место инноваций – традиция. Там, где прочили движение, хвалят устои. Это сказывается и на «метафизике» официальной идеологии.

Прагматика чаще толкает человека вперед, поэтому идею прогресса можно строить на материализме. Развернуть человека вспять может скорее нечто идеальное. Прогресс эмпиричен и приземлен, его составляющие можно пощупать руками и инструментом. Ценности прошлого обычно все в сфере высокого, возвышенного, заоблачного – святого. И даже когда России прочат нравственную миссию именно в новом, будущем мире, ничего свежего изобрести не выходит и остается рекламировать свои тонкие духовные ноты на фоне Запада, который опять разлагается – как в лучшие времена, когда этими миазмами у нас затягивались через железный занавес.

Таким образом, сдвиг интереса к идеальной составляющей автоматически повышает интерес к идеологии, а с ней и к философской и социогуманитарной составляющей знания.

В связи с этим нынешний всплеск идеологической активности интересно наблюдать в глубоком историческом разрезе. Если начать с советского периода, то здесь видны «качели», бросающие страну из материализма в идеализм через паузу деидеологизации, а также раскачивающие ее между культом идеологии, идеологической идиосинкразией 90-х и новым увлечением идейными играми.

В СССР был диалектический материализм, но особого свойства. В вопиющем противоречии с передовой научной теорией в реальности здесь доминировала идеология, тогда как экономика, да и материальная жизнь в целом находилась в служебном положении. В 90-е и в начале 00-х не было ничего (точнее было все, что угодно, а с точки зрения идеологии государства это практически ноль). Теперь в жизни доминируют сугубая прагматика и голый меркантилизм – но государство порой напоминает идеалиста, верящего в то, что хорошие слова отвратят людей от нехороших дел, когда жизнь ни к чему хорошему не располагает.

В СССР секретарь по идеологии был вторым человеком в государстве. В любой практической развилке выбирали самый непрактичный вариант, если это был вопрос «политический» (то есть идеологический). Всеобщий аскетизм в такой конструкции – замковый камень. Стоит свернуть с правильного пути на дорожку «растущих потребностей», как идейное меркнет как таковое. Поэтому к концу 80-х идеологию открыто высмеивали, а пауза 90-х оказалась закономерной и выстраданной. До сих пор у средневзвешенного российского интеллигента при слове «идеология» рука сама тянется к тяжелым предметам.

Надо правильно оценивать эту инерцию. В наших условиях потреблять и верить – две вещи несовместные. Это в Штатах вполне себе меркантильная «американская мечта» не противоречит патриотизму, устоям морали, духовности и религии. Но главное, ей не противоречат реалии жизни и политика государства. Все, начиная с президентского послания и заканчивая стилем низового администрирования, насквозь идеологично, как и продукция Голливуда, но и вписано в реальные отношения. Поэтому даже там, где есть проблемы с короткой историей и юной культурой, они затягиваются «дымом Отечества».

Теперь достаточно отзеркалить это на нашу реальность, чтобы понять всю глубину различий. Духовные скрепы не надстраиваются над разделяющим людей богатством. Здесь разбудили консьюмеризм, усиленный вынужденной аскезой всей советской истории, – а теперь думают, будто кого-то можно увлечь идеями, явно противоречащими тому, что видно наверху пока еще не вооруженным глазом.

Вообще говоря, деидеологизация это миф (точно как в «Рудине» – как можно быть «совершенно убежденным»… в отсутствии у себя «каких-либо убеждений»?). В этом смысле запрет на госмонополию в идеологии – сам по себе ход вполне идеологический. И плохо как раз то, что идейный смысл этого запрета не разъяснен и не усвоен. Отсюда вся эта самодеятельность при власти, в которую бросается любой обученный набирать буквы и слова, а лучше сразу чужие куски. Высшие лица государства будут удивлены, узнав, откуда их советники тянут сентенции про идеологию и сколько раз уже дезавуирована идея про миссию и полномочия администрации как распорядителя госзаказа в культуре, искусстве, гуманитарной науке и пр.

Это место пусто не бывает: либо общество имеет идеологию – либо идеология имеет общество как внушаемую массу Но именно общество, а не администрация. Как и с госзаказом, который финансирует не «государство», а налогоплательщик. Если функционер не понимает этой разницы и не знает, как общество должно контролировать средства, идущие на «идейную продукцию», значит ему лучше сменить сферу приложения усилий, творческих и управленческих.

Далее надо понимать, что идеология это не только система идей, но и система институтов. По нашей Конституции их быть не может. Поэтому до сих пор проблему пытались решить «теневой идеологией», контрабандой. Теперь, когда людей не всегда устраивает то, что власть делает руками, возникает желание отличиться умом, душой и сердцем, причем заранее и открыто присвоив себе эту миссию, роль и должность. Но без «машины идей» это дело обреченное (как Суслов без Идеологического отдела ЦК), а заново ее создать – и вовсе утопия. Остается выходить на «идеологический рынок», а это уже совсем другие навыки и компетенции.

В СССР идеология жила до тех пор, пока в марксизм могли верить и лучшие люди. И она кончилась, как только ее стали сочинять по схеме «лишь бы нравилось самим». В нынешних опытах тоже слишком много от юношеского самоудовлетворения – и это обнадеживает.