Мария Беркович - Нестрашный мир

• Название: Нестрашный мир
• Автор: Мария Беркович
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4212-0305-6

Эта книга – дебют молодого писателя Марии Беркович – документальное повествование в письмах, дневниках и рассказах. Её герои – дети с нарушениями развития, их родители, волонтеры и педагоги, работники детских домов. Её предмет – методы помощи, способы взаимодействия с другими, особыми, детьми. Её сюжет – любовь как мера вещей.

Для широкого круга читателей.

---

В начале марта 2004 года мне позвонил знакомый и говорит:

– Не хочешь посмотреть на детей-аутистов?

– А зачем? – спрашиваю.

– Ну, как… Узнаешь, кто такие аутисты и как выглядят те, кто с ними работает, – и рассказал мне про объявление:

Требуются:

психолог, врач, логопед, педагог, работники творческих специальностей (возможно студенты) для работы с аутичными детьми.

Условия:

Волонтерская работа сроком до двух месяцев. В дальнейшем возможно трудоустройство. Летом выезд в интегративный лагерь на берегу Онежского озера.

Контактное лицо: Ирина Борисовна

Я тогда училась на втором курсе дефектологического факультета. Работать с детьми мне почти не приходилось, и я испытывала потребность в любой практике. Гадала, смогу ли я работать по специальности? Может быть, я ошиблась в выборе? Нужно поскорее это выяснить, пока ещё не поздно сбежать.

И вот тут такая возможность. Надо воспользоваться. В конце концов, почему не аутисты?

Я позвонила Ирине Борисовне.

– Здравствуйте. Я учусь на втором курсе факультета коррекционной педагогики. Видела ваше объявление. Можно мне прийти?

– Приходите.

Я пришла.

2. Начать

Нельзя сказать, что я тогда совсем ничего не знала об аутизме. Время от времени о нём упоминали в лекциях. В детстве я любила читать американские «книжки для родителей» – по семейной психологии, где автор нет-нет да затрагивал тему аутизма. Но всё это было случайно и вскользь. Иными словами, я слышала звон, но не знала, где он. Представляла, что аутисты сидят в углу спиной ко всем и каменно молчат. И больше ничего.

«Ну ладно, – думала я, – на месте всё объяснят».

Но вместо того, чтобы объяснять, меня отправили смотреть занятие.

Это занятие было как сон.

Я вошла в игровой зал следом за психологом и села на стул в углу. Оттуда было хорошо видно и слышно всё, что происходило в комнате.

Первое, что меня поразило, – тишина. В комнате нас было пятеро: трое детей лет пяти-семи, психолог и я. И при этом было очень тихо. Дети двигались по залу и что-то делали, но я не понимала, что. На мой тогдашний взгляд, в их действиях не было никакого смысла: они бесцельно бродили по комнате, брали какие-то игрушки, крутили в руках, бросали. Садились на качели и неподвижно сидели, не пробуя качаться. Подходили ко мне, но, казалось, не замечали. Время от времени они произносили какие-то слова (или слоги? или звуки?), которых я тоже не понимала.

«Как на космическом корабле», – подумала я.

Действия психолога были ещё загадочнее.

Что конкретно входит в его обязанности?

Почему психолог подолгу наблюдает за тем, как ребёнок вращает перед глазами красную телефонную трубку, и не вмешивается?

А сейчас почему вмешался?

По какому плану или программе он работает? Какова цель занятия? Задачи?

Нам в нашем педагогическом без конца внушают, что у всего есть чёткая цель, задачи и план.

Здесь я этого не вижу.

Единственное, что я поняла: и психолог, и дети находятся в неизвестном мне мире. Этот мир существует по своим правилам; в нём иные закономерности, другая логика. Я вижу только внешнюю сторону процесса. Суть от меня спрятана, поэтому я ничего не понимаю. Всё происходящее в комнате кажется мне диким – как пришельцу с другой планеты.

Как только я почувствовала себя пришельцем, сразу стало неуютно. Что я здесь делаю?

И чтобы хоть как-то оправдать своё пребывание в комнате, я подошла к качелям, на которых сидел ребёнок, и стала их качать.

3. Делать

Диалог с психологом:

– Мне казалось, что наша задача – заставить их сделать что-то конкретное. Например, сложить башню из кубиков.

– Конечно, нам так легче.

– Твоя ошибка в том, что это не ребёнок делает, а ты. Ты делаешь через него…

Когда я начала качать ребёнка на качелях, я сразу почувствовала себя увереннее.

Моё место в процессе определено. Я делаю. Я ведь пришла сюда для того, чтобы что-то делать, разве нет?

Это меня воодушевило, и на следующих занятиях я только и делала, что делала.

Я считала, что если я покатала ребёнка на качелях, дала ему в руки куклу или его руками сложила пирамидку, я оправдала своё присутствие в игровом зале. А если я просто стояла в стороне и наблюдала, время потрачено зря. Всё это усугублялось страхом сделать что-то неправильно. Но когда я ничего не делала, страх усиливался в несколько раз.

Конечно, делать было проще, чем чувствовать. Я не пыталась понять ребёнка, а заставляла его. Как для аутиста первой группы человек может служить каруселью и подставкой для лазанья, так для меня аутичный ребёнок был инструментом действия.

Негативизм этого ребёнка (который не мог не усилиться в процессе такого взаимодействия) и его сопротивление были мне только на руку: от борьбы я уставала, а усталость доказывает, что ты что-то делал.

Таким образом, у меня совсем не оставалось времени наблюдать, приглядываться и анализировать. Время проходило в лихорадочном поиске «дел» и в страхе ошибиться.

Представьте себе человека, который попал на другую планету и сразу оказался в оживлённом месте. Он видит тамошних жителей, которые выполняют непонятную для него работу и говорят на неизвестном языке.

Существует две тактики: первая – выжидательная. Ты не включаешься в незнакомую деятельность, пока не поймёшь её смысла. Когда поймёшь – включишься в работу полноценно.

Вторая – найти более-менее простую и понятную операцию и сразу же начать её выполнять, не вникая в цель и суть работы.

Для первой тактики мне не хватало ни терпения, ни уверенности.

4. Не делать

Одна мама:

– Мы с ребёнком сидим и ничего не делаем. Думаете, это просто?

Чем дольше я «делала», тем меньше эта «деятельность» меня удовлетворяла.

Я начала понимать, что прохожу мимо главного, что моя работа механична.

Теперь, даже если я находила себе «дело», страх не отпускал.

Я чувствовала, что ошибаюсь. До сих пор я скользила по поверхности, теперь потянуло вглубь. Но я не спешила идти вглубь, потому что боялась ошибок и знала, что чем глубже опускаешься, тем больше неразрешимых задач.

Но оставаться на поверхности было ещё тяжелее.

Тот уровень взаимодействия с детьми, который я уже освоила, перестал меня устраивать, а строить взаимодействие на другом уровне я не умела. Оказавшись в середине такого противоречия, я сделала всё, что могла: впала в ступор.

Я входила в игровую комнату и по привычке использовала проверенное средство против дискомфорта: «деятельность».

Например, начинала качать ребёнка на качелях. Дискомфорт усиливался. Я бросала одно «дело» и шла искать другое. В конце концов моё поведение на занятии превращалось в «полевое»[12].

Тогда я не замечала разницы между моим бездействием и кажущимся бездействием психолога.

«При достаточном осознании и опыте работы можно говорить о создании такого терапевтического альянса, когда появляется бытие с клиентом. Состояние бытия связано с созданием кажущейся неактивности. Если терапевт активен, то он ведет ребёнка за собой, не давая ему свободы, но это должно, как минимум, совпадать с его готовностью следовать».[13]

До готовности к созданию «такого терапевтического альянса, когда…» мне было очень далеко. Моё бездействие просто было оборотной стороной моих «действий».

5. Видеть и слышать

Как было сказано выше, я оказалась в безвыходном положении. А чем положение безвыходнее, тем ближе оно к разрешению. Сама того не замечая, я начала переходить на следующий уровень под названием «видеть и слышать».

Чтобы увидеть и услышать аутичных детей, этих жителей «другого мира», мне пришлось войти в этот «другой мир» и действовать на свой страх и риск.

Мне предстояло сделать важнейший шаг: попробовать заговорить с аутичными детьми на их языке.

Для этого нужно было только одно: смотреть, слушать, запоминать и подражать.

Подражать их стереотипным движениям, странной вокализации, ходить за ними по комнате, копировать выражение лиц, играть в их непонятные игры.

Следовать за ними. Побыть ведомой.

Такое взаимодействие тоже сложно назвать полноценным, но на тот момент это было для меня неважно. Мне хотелось заглянуть в мир ребёнка-аутиста, ощутить себя им. И не просто хотелось – это было необходимо. Общение на моей волне не получалось. Значит, нужно настроить себя на другую волну.

Так я увидела неизвестный мир во всей его красоте и страхе. Поняла, как можно часами наблюдать за бликами света на боках кубиков. Узнала, что такое панический страх перед хлопаньем двери.

Самое странное, что я знала это и раньше.

Попасть в мир «другой стороны» (аутичного ребёнка) – важное условие для налаживания отношений.

Важное, но недостаточное.

Чтобы общение стало действительно ценным и для меня, и для аутиста, я должна одновременно находиться в двух мирах – аутичном и обычном. Если я буду только в обычном мире, то не смогу понять ребёнка, и он откажется со мной взаимодействовать.