Вадим Сургучев - Меня расстреляют вчера (сборник)

• Название: Меня расстреляют вчера (сборник)
• Автор: Вадим Сургучев
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-93682-814-0

Книга питерского автора содержит роман и несколько рассказов. Роман описывает конец 20 века, непростые отношения двух любящих людей, их попытки не дать остыть чувствам, как это часто происходит на втором десятке совместной жизни. Старая страна отжила, новой общество пока лишь задумывается забеременеть. Нужно пытаться сохранить имеемое, ничего важнее больше нет.

Из рассказов необходимо выделить первую попытку в литературе изложить события восстания В.М. Саблина в 1975 году.

---

Я как вспомнил всё это, как увидел, что академики мои вчитываются, потея, в морские каракули, так и съёжился весь. Сижу, слушаю, смотрю. Ничего, вроде. Кажется, никто стыдливо не краснеет. Читают, передают журнал дальше. Вот он уже перешёл к дедушке, что рядом со мной сидел. Долго тот его вертел. Всё искал чего-то, запись какую-то важную. Пролистал до последней страницы. И замер.

И на меня глаз скосил испуганно. Заметил, что я словил его испуг, и тут же захлопнул журнал, сделав вид, что всё, что ему было нужно, он уже нашёл. Передал мне.

Я нашёл нужное и сделал выписки по аварии. Моряки действовали чётко, грамотно и отважно. А на последней странице, так смутившей дедулю, кто-то ручку расписывал. Всего лишь. При выполнении такого привычного действия, естественно, уходишь мыслью глубоко в подсознание. Оно же после пустых борозд и выдало то, что в нём и находилось в тот момент у моряка. А именно – троекратное повторение названия мужского полового органа.

А на корабль нас всё ещё не пускают. Говорят – неделю ждать. Если так, то, возможно, через пару недель куплю билеты домой. Билеты к тебе. Так и скажу в кассе Аэрофлота: «Мне, пожалуйста на ближайший рейс Северная база – любимая моя». И пусть там все думают, что я идиот. Они просто никогда не видели тебя.

Ты молчала. Уже целых два дня невыносимо молчала. Не отвечала, не брала трубку, не писала писем. Во мне вскипело безумие из-за такого тотального отсутствия тебя. Я ходил, плавал полумыслью, полурёвом-полустоном надрывал сердечную мышцу – половина я! Без тебя – одинокая заброшенная половина! Сам виноват – зачем вспомнил о твоих прошлых любовях недавно в телефонном разговоре? Обидел рыком раненного зверя, закапканенного самим собой. Дурью своей, ревностью обидел. До слёз.

Когда же домой? Когда же к тебе? Постучусь в порог осторожно, буду стлаться змеёй по твоим следам, буду молить о пощаде-прощении, твердить, что дурак, что труден порою мозгами, что люблю тебя жизни всей больше, что гибну.

Когда же домой?

Глава 6

Как пронзительно холодно оказаться на краю Земли без тебя, да ещё порвать по дурости нить, связывающую с тобой. Без тебя ничего не желается, холод колет и рвёт ткани моего неуклюжего тела.

Ты где-то далеко, не географически, а совсем далеко от меня. Настолько, что мысль моя не пробивается сквозь толщи ледяные. Холод снаружи, холод внутри меня.

Как глупо получилось: я разбирал файлы в ноутбуке, увидел снимок, резанувший по глазам, и понеслось… Кто поймёт природу стихии, место рождения смерча кто укажет? И никто не знает, как с этим бороться.

Мне кровь хлынула в щёки от этого снимка, а рикошетом ударило по тебе, заковало в лёд тело, душу, сердце. Холод огородил тебя белым, сверкающим накатом до неба, до солнца, до космоса – обжигает красотой холода дворец твой. Сидишь в красоте безмолвия белой ночи, без движения, без счастья, без любви.

А я снаружи, отрезанный от тебя.

Но любовь не позволит вырвать тебя из моих сведенных болью пальцев, побелевших так, что на фоне ледяного дворца твоего они незаметны.

Как невыносимо тяжко вслушиваться в твоё молчание, перепонки лопаются от тишины твоей немоты.

Я, повисая в клубах сигаретного дыма ночных гостиниц, продолжил придумывать Юрку, схватился за него, как за прибрежный камыш, чтобы не утонуть в омуте-без-тебя.

* * *

Живую, но почти не дышащую сестрёнку принёс на руках сосед. Юрке стало страшно. На всю жизнь самыми неприятными вещами станут те, чья природа будет Юрке непонятна. Сейчас произошло первое соприкосновение с чем-то именно таким.

Соседи рассказали, что девочка спокойно играла в песочнице, вдруг медленно начала оседать и повалилась на бок. Маленькое тело забилось в конвульсиях, изо рта пошла пена.

Какие-то слова грозно кричал, путано доказывал пьяный отец – обвинил во всем случившемся Юрку и выгнал его из дома.

Юрка ходил между домами и слушал сон города. Не плакал – считал себя уже взрослым. Под утро вернулся – замёрз очень. Холод сосчитанных на небе звёзд взял его изнутри.

Настало время бесконечных и бесполезных врачей, больниц и ночных дежурств у палаты. Время воткнутой в тело в области сердца здоровенной иглы, прилепленной пластырем. От иглы – длинный, прозрачный провод наверх, к перевёрнутой бутылке.

Девочка улыбалась брату и маме, говорила, что больно, но она уже привыкла. Катетер из-под сердца не извлекали, потому что днём сестра всё время была под капельницами. На ночь иглу вынимали, дырку заклеивали пластырем, а утром всё по новой.

Так продолжалось два длинных года. Больницы, врачи. Врачи, больницы, палаты. И разные диагнозы. Всегда разные. Каждый врач боролся со своей болезнью, а приступы продолжались.

Наконец все доценты и академики развели руками и сказали: единственное, что остаётся, – постоянный пожизненный прием сильнодействующего препарата, гарантирующего отсутствие приступов. Фенобарбитала.

После года такого «лечения» сестра стала сильно отставать в развитии. Во дворе над ней часто смеялись. И тогда Юрке приходилось драться.

В школу её всё-таки взяли. В класс для умственно отсталых детей. Кстати, в городе была только одна школа, где имелись коррекционные классы. Юркина школа. Теперь над ним смеялись и в школе.

В очередной раз кончилось Юркино детство. А было ли оно? Создавалось впечатление, что некто чёрный ворвался и перемешал все краски, превратив некогда чудную картину мира в безобразное творчество опьяневших держателей власти. Будто свежий, непросохший, написанный маслом шедевр смазала закопчённая ладонь шахтёра.

Со временем у Юрки проявилась взрослая манера легко высказывать вольные мысли – манера, поражающая одноклассников и учителей. Мысли он ронял небрежно, совсем не заботясь о том, что их можно подобрать и присвоить себе, напугаться или пугать других. Они, мысли, звучали так, словно в пустой огромной зале кто-то ронял на мраморный пол монетки, по одной.

Предметом трепетной любви стала математика. А формула разложения суммы квадратов даже возвела его на пик школьного математического олимпа.

Дело было так. Однажды Юрка, отсидев привычные полночи над любимыми цифрами, восстановил математическую справедливость.

– Вот, – положил он на стол учительнице исписанный мелким, аккуратным почерком листок, – Посмотрите, Валентина Ивановна, я придумал формулу разложения суммы квадратов.

– Интересно, я взгляну после занятий.

На следующий день Юрка ожидал ответа Валентины Ивановны, но когда настал наконец любимый урок и он влетел в любимый кабинет к любимой учительнице за неизбежными похвалами и внеочередным званием умнейшего умника, то всё случилось не так, как ожидалось.

– Я посмотрела, – сказала тихо Валентина Ивановна. – Всё верно. Только, видишь ли, в разложении ты использовал радикалы и дробные степени, отчего ценность сделанного тобой сильно снижается ввиду трудности использования.

И вернула листок расстроенному Юрке. После этого он разлюбил учительницу математики, не оценившую по достоинству его труды.

Прошло два года и Юрке – уже десятикласснику – поручили вести факультативные математические занятия с девятым классом. Факультатив посещали очень грамотные ребята. И поначалу Юрку встретили скептически. «Ну чему, спрашивается, может научить человек, который всего на год старше?» – так примерно думали парни.

Тогда-то и настало время достать из рукава ту припрятанную «сумму квадратов».

– Вот простая система из двух уравнений. Если решите, откажусь от занятий и скажу учительнице, чтобы освободила меня, поскольку не справился, – предложил своим подопечным юный учитель.

Система уравнений показалась простой, и девятиклассники охотно согласились. Но прошёл день, затем неделя, другая, а результата всё не было. Несколько раз к нему подходили сияющие ученики с исписанными формулами тетрадями в руках, но всякий раз в решении находились ошибки. На третьей неделе сдались все, кроме троих, самых упорных. Но и у них ничего не получалось. Наконец не выдержали и они и попросили показать решение.

А всё оказалось просто. И строилось решение на том самом разложении квадратов. И когда Юрка, краснея, сказал ещё, что формула принадлежит ему, то подопечные признали: этот парень имеет право учить их – отличников и победителей олимпиад, лучших учеников школы.

* * *

Я, видимо, так и уснул за столом, лбом в исчёрканные листы, левая рука под скулой, а правая зажала авторучку. Разбудил будильник – на работу, которой конца не было видно.

Кажется, в тот день я кому-то нахамил. Источать добро и свет вокруг себя желания не было – коллеги своей хвалёной военной дисциплиной отдаляют встречу с тобой. Не до благодушия мне.

Вечером, без особой надежды на ответ, отправил всё написанное о Юрке тебе. И снова не спал ночь, от злости занимал себя придумыванием матерных стихов. А утром пришёл, пришёл от тебя ответ.