Владимир Хрулёв - Пентархия Генералиссимуса

• Название: Пентархия Генералиссимуса
• Автор: Владимир Хрулёв
• Жанр: Русское современное

Со смертью Сталина наступила эпоха развенчания культа личности Вождя Никитой Хрущевым, в которой сам развенчатель не кажется героем времени, тогда как он единственный, но всё ещё трепещущий перед его именем. Вождь оставил след у всех в сердце и душе.

---

– Да поди ты куда подальше! – оттолкнул от себя только что любимую голову и любимое лицо и не сказал, что сейчас едет в Кунцево и хочет взять его, сына, с собой, приблизить к власти, но не сказал, ибо такой сын был ему не нужен постоянным присутствием где то рядом, пропахший не лимонами, мандаринами, а какой то мерзостью.

Первым прибыл Министр иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов. Под усами скривил добрую улыбку и собрал морщинки

в уголках глаз. Вождь понимал это выражение лица и в ответ тоже сдержанно улыбнулся и трубкой зажатой в руке указал на кресло рядом с собой:

– Присаживайся рядом.

– С-с-спасибо Иосиф В-в-виссарионович.

– Сейчас подойдут другие товарищи и мы сядем за стол в узком кругу, обсудим, как думаю, важный вопрос в управлении государством.

Возникла, как всегда в подобных случаях, когда бонза оказывался наедине с Вождём, тишина, исходяшая от Иосифа Виссарионовича. Человек ждал чего то, чего сам себе объяснить не мог. Что в этой тишине прячется, может гром грянет и не успеешь перекреститься? И страх невольно заморозит голову и сердце. Но ничего этого не происходило с Вячеславом Михайловичем, казалось бы. Руки его не

холодели без причины, сердце билось ровно и «кондрашка» не туманила голову. Вячеслав Михайлович молчал потому что был молчалив поневоле – он очень сильно заикался. А Вождь зная этот его недуг и был снисходителен и не переставал быть к нему уважительным и сейчас, сегодня и больше никогда спросит тихим голосом, затянувшись своей трубкой:

– Ты когда к Рузвельту ездил?

– Гм – м. З-з-зима к-к-онч-чилась. В-в-в-н-нач-чале л-лета с-с-сорок в-в-второго. К-к-кажется, что в м-м-мае.

– Забудь об этом, Михайлович – о нашем разговоре. Я просто спросил тебя о наших государственных делах в годы войны. Написал бы мемуары, а народ бы прочитал о всей правде. Кстати, ты и к Черчиллю

наведывался о второ фронте договариваться в это же время?

– Д-да, Иосиф В-в-ви-сса-рионович, так.

Вячеслав Михайлович Молотов, 55 летний министр иностранных дел, сидел перед Вождём свободно, без потливости от напряжения, вовсе не ожидая и не боясь от него вопросов и ничто не подползало, не покрадывалось к нему в этой ярко освещённой комнате, не хватало его за горло и не душило косматой лапой. Но в то же время Вячеслав Михайлович, чувствовал, что не имеет силы первому вступить в разговор с Вождём, а если бы Вождь обратился первым, как сейчас, то ничего бы не изменилось в его поведении – в обморок не упал бы со страху и не взвился бы в любовно-патриотическом возбуждении. Да и не привык он этого делать – заметно заикался и не хотел свой недостаток лишний раз напоминать Вождю.

Вождь неожиданно рассмеялся по-доброму, не рассмеялся, а хохотнул по-приятельски, а Вячеслав Михайлович приготовился внимать.

Но вдруг всё изменилось и всё стало по-прежнему. Вождь тихонько ласкал трубку, грел в ладони и осторожно прибавлял жару в горении табака, негустой приятно пахучий сизый дым улавливался Вячеславом Михайловичем как запах, как суть самого Вождя и он умильно смотрел на него и думал: Иначе решить не могу. Не могу вернуться в мир оскорбляющий бездействием, что бы жить, как все живут, без служения ему, и партии, и отечеству, что может погубить не только Советский Союз, но и всё его дело. Нет, я не покину его, не предам. Хоть я сейчас как на острие ножа, который разрезает меня пополам под собственной тяжестью. Знаю, что раз ошибёшься, второй раз не поправишь. И он, второй раз, тебе не потребуется. Нет, очевидно, что я уверен в этом человеке, он мне, определённо, нравится. И я люблю его, как гениального моего товарища, который уже возвратился после бесовских дней и ночей красным солнышком со своей ратью, только что показавшей себя на Красной площади возле Мавзолея и далее он восстановит всю истину в Европе, потом в мире. И все народы придут к нему поклониться и вот все они уже при дверях.

Вячеслав Михайлович не заметил своей благостной улыбки на лице – так был увлечён тихим общением с Вождём.

Наконец за дверями в столовую, где то при входе в дачный дом послышались осторожные шаги не одного человека и тихие голоса.

Дверь в столовую бесшумно отворилась и в столовую бочком как то не вошёл, а проник генерал Власик. Осторожно закрыв за собой дверь, он и шага не сделал вперёд, а вытянувшись в струнку, начал было декламировать: Ожидают приглашения войти …. Но Иосиф Виссарионович остановил доклад Власика, всего лишь подняв руку и коротко сказал: Пусть входят, не стесняются. Мы заждались.

И вереницей, один за другим, стали влезать в столовую и, сразу останавливаясь перед глазами Вождя, образуя толпу из постаревших и ожиревших бонз. Иосиф Виссарионович рассматривал каждого из них как портрет и после каждого рассмотрения кандидатуры (куда нибудь, наверное, сгодится), делал еле заметное движение рукой с зажатой в ладони трубкой – здравствуй, проходи. Здравствуй, проходи. Здравствуй, проходи.

– Я сижу вот здесь. – Сказал Иосиф Виссарионович, подойдя к торцу стола, который был давно сервирован. – На противоположном торце никого нет. Нас здесь не так много, что бы занять и то место. А вот здесь, слева от меня сядет Лаврентий Павлович. Справа – Георгий Максимилианович. Остальные по своему выбору. Присаживайтесь, товарищи.

Все расселись по своим местам и обратили взгляды на Вождя, который, казалось, не собирался садится, а продолжал стоять возле стула, задвинутого под стол.

– Ну что же, товарищи. Я не устаю поздравлять всех вас с одержанной Великой Победой человечества над фашистской чумой.

Сказал эти слова Вождь и шагнул мягким шагом в сторону вокруг стола, за спину усевшимся. И остановившись за спиной Лазаря Моисеевича добавил к сказанному: Поскольку к человечеству я отношу и весь наш советский строй и всё наше советское общество с его Армией и Флотом, то я в первую очередь поздравляю их, Армию и Флот, и весь наш народ, во главе с великим русским народом, а значит и вас, товарищи, представляющие руководство нашим Государством – Союз Советских Социалистических Республик. Прошу наполнить ваши бокалы и под этот тост выпьем за нашу Победу. Ура, товарищи!

Ура получилось нестройным. Вождь и не ждал за столом воинственного атакующего крика, но получилось какое то то жалкое и не убедительное ура. И Вождь крепко поставил свой фужер на стол с недопитой хванчкарой и ему захотелось что то говорить и говорить этим непонятливым людям. Но почему то непонятными для них словами. И он продолжал с обидой на них, непонимающих: Говорят: в конце концов, правда, восторжествует. Но это неправда! Вот ведь фокус. Этого, в конце концов, не дождаться, кроме того, что это неправда. Говорить правду – скорее всего это привычка, приобретённая где то в детстве? А сей час правде тебя никто не научит, правду в тебе никто не воспитает. А много ли правды в нас? В каждом из нас, руководителях государства? Можно сказать, что почти её нет. Но зато много, с избытком, лжи. А разве вы думаете по другому? Вот вы, Михаил Иванович, что думаете о наших лжецах?

Михаил Иванович, похожий на сельского старосту из какого —нибудь ивановского села Ильинское в неглаженной рубащке из хлопчатобумажной чесучи под плохо сшитым мешковатым пиджаком из той же ткани, выделялся своим благообразным видом, а небольшая бородка, свисающая клином придавала ему вид затрапезный и требовала удивления присутствующей публики. Но никто удивления не проявлял, знали и не понимали Вождя, зачем этот скоморох ему понадобился?

– Я бы спросил у Михаила Ивановича, может я зря помиловал его жену Лорберг Екатерину Ивановну, осуждённую на 15-летний срок пребывания в исправительно – трудовой колонии и отбывшую наказание лишь менее половины назначенного? – Сказал Вождь у «всесоюзного старосты», стоя у него за спиной. – Не помиловал, так и не знала бы Екатерина Ивановна о любви Михаила Ивановича к кардебалету Большого театра.

И тут все оживились. А Лаврентий Павлович осмелившись, потянулся за бутылкой «Столичной».

– Ну, староста, поделись девочками!

А Михаил Иванович вспомнил свои ночные мысли и почувствовал в душе спокойную решимость не поддаваться колкостям Лаврентия и этим презрительным ухмылкам за столом. Но его выручил Вождь.

– Может оставим в покое нашего любвеобильного старосту. Вы же все забыли о накрытом столе перед вами, вы же сами не откажитесь от какой нибудь молоденькой пастушки. Не так ли? – спросил Иосиф Виссарионович. Не называя и не выделяя никого.

И все разом примолкли.

6

Посетителей ни кремлёвской квартиры, ни кунцевской дачи Вождя вообще не предполагалось. Однако кунцевская дача была свидетелем многочисленных застолий с участием ближайшего окружения Вождя в различных персональных интерпретациях. В квартире же. расположенной на первом этаже первого корпуса Кремля никогда никто не бывал и в ней не было ничего интересного, кроме того, что Вождь бывал в ней очень нередко даже после того, как во время немецких бомбардировок бомба угодила во двор Арсенала прямо в гараж, где погибли все солдаты кремлёвского полка шестой роты за исключением одного, который был у Иосифа Виссарионовича на виду после этого трагического случая, приближённым к нему, и служил у него в личной охране. Здесь, в квартире, время, казалось, остановилось и всё навеки было неподвижно – так, как оставил Кремль Владимир Ильич, в неотличимом времени от екатерининского и таким же неотличимым, когда время стало сталинским. Было сонно в этой квартире и Вождь здесь очень любил спать, как медведь в спячку и не любил приходящих до ненависти. Это была его берлога. Весь уют его жизни.