Галина Сафонова-Пирус - Ведьма из Карачева

• Название: Ведьма из Карачева
• Автор: Галина Сафонова-Пирус
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Ведьма из Карачева» – рассказ моей матери о своей жизни. А была она ровесницей века (1903—1994), и все перипетии его прошли через её судьбу. Читатель узнает, как жили крестьяне до революции 1917 года и после неё (раскулачивание, коллективизация), о жизни в оккупации во время Великой Отечественной войны, о тяжелых послевоенных годах. Особенностью повествования является то, что я старалась сохранить слова и местный выговор (Брянская область).

---

Вот и дадуть за это кто по копейке, кто по две, а богатые… те и по три давали. В вязенку сунешь эти денежки и бяжишь, бяжишь дальше. Целая улица детей! Потом праздновали на эти деньги, и кто больше нахристославил, тот заливных конфет покупал…

А во-от таких. Делали их прямо с кулак, обсыпали маком, орехами и каждая цельную копейку стоила, но вкусна-а была!

А какие еще праздники были… Да праздников много праздновали. Рождество светлое пройдёть, Святки начнутся, святые вечера. Этими вечерами ничего не делали, бабы не пряли, не шили, а девчата только гадали да гуляли. Потом Крещенье. И какой же это праздник торжественный был! Отслужуть, бывало, молебен в церкви, а потом и движется ход к речке. Хоругвь несуть, певчие поють, ну а мы, девчонки, идем следом и смотрим. Ох, и холодина ж всегда была на Крещенье! Самое лютое время зимы, синим аж все кругом станить, а батюшка голой рукой крест высоко-о несёть, и мы всё дивилися: как же это можно на таком холоде голой рукой крест столько держать? Дойдёть этот ход до речки, отслужить батюшка молебен возле проруби, а потом окунёть в нее крест, и уже после этого считалося, что вода теперь в реке освещенная, иорданская, и все начинали ее черпать. Бросимся и мы за ней, зачерпнем и тут же домой ла-та-та, мы ж настынем на морозе-то, когда с ходом идем, вот теперь и побягим сразу.

Да этой водой крешшенской потом всё опрыскивали: скотину, какая заболеить, корову, когда телиться начнёть. Если захвораить кто, этой водички выпить дадуть, умоють ею, побрызгають. Был у нас такой веничек из обмолоченной ржи и дед возьмёть его, окунёть в эту воду, побрызгаить… тебе, вроде, и лучше станить. Что ж, докторов, чтолича, звали? Всё на Божью помощь только и надеялися.

А что в Карачеве… В Карачеве на Крещенье всегда войска собиралися, парад устраивали и говорили, что сходилися там солдаты в фуражечках и сапожках…

Нет, увидать мне их не довелося, одёжа-то пло-охая была, куда нам! Только всё дивилися, когда подруги рассказывали: и как можно терпеть в фуражечках да сапожках такой мороз?

Ну да, еще и гадали под Крещенье. И сколько ж гаданий разных было! Но самое первое для нас считалося вот какое: в двенадцать часов ночи берем кувшин, привязываем к нему веревку и идем к колодцу. Черпаем воду из него и приговариваем: берем воду на ворожку, замочи, чёрт, ножку, берем воду на ворожку… И так три раза, а потом отливаем ложкой каждый под своей дверью и опять: чуй, чуй, собачка, где, в каком краю мне замужем быть? А в нашем карагоде гуляла Шурка, сестра моя троюродная, и такая боевая была! Раз так-то зачерпнула воду, начала ташшыть её из колодца да к нам:

– Девчат, помогите скорей! Никак кувшин не выташшу, видать чертей нацеплялося!

Мы как завизжали!.. да бяжать. И кувшин этот бросили, и веревку.

Как ишшо гадали… Да вот так: пойдем, сымем курицу с нашести, принесем в хату, положим перед ней ржи, пеньки, шшепок каких, а потом сидим и смотрим: если она начнёть рыться в пеньке, значить, муж прядильшыком будить, в зерне – хлеборобом, ну а если сидить эта курица и ни на что внимания не обрашшаить, значить – пьяницей или больным окажется.

Ну, да, ишшо и на колы… У нас же горка колами была огорожена, и вот подбяжишь к ним да как со всего размаху обхватишь эти колы!.. А потом и шшытаешь: молодец, вдовец, молодец, вдовец… Кто последний, за того и замуж выйдешь. Еще и обувку с ног бросали, сымешь да через забор и бросишь, а потом подскакиваешь к ней и смотришь: в какую сторону носом смотрить, в ту замуж и пойдешь… А раз так-то побросали, вышли смотреть, а смотреть и не на что… ребяты посхватали нашу обувку и унесли. Ну, потом манЕжили30 нас, манежили да говорять:

– Этот – туда-то смотрел, этот – туда-то…

Но самое-самое гадание было такое: ставишь перед собою и позади по зеркалу, зажигаешь две свечки по бокам и смотришь… Шура Кулабова раз так-то сидела-сидела да как хлопнить по столу:

– Видела! Луг, луг зеленый и Митроха по нём идёть. – А Митроха этот был такой здо-оровенный и буралОмный31 малый! – Неужто, за Митроху выйду?

А ну и не за Митроху вышла… И моя мать рассказывала, что так-то раз гадала по зеркалу и видела своего мужа…

Да нет, глаза там, лицо отчетливо не видела, а вот пасмурно видела: выходить будто из какого-то лесу в красной рубахе и боком, боком из кустов-то лезить…

Не, мне ни-икогда ничаво не мирешшылось, сколько ни смотрела. Правда, раз так-то и рошша вдруг заблистала… а то, бывало, смотрю-смотрю, пока голова не закружится, и ни-ичего не увижу.

Много праздников было. После Крещенских Сретенье подходило, потом – Масляная. Блины жарили, рыбу, игры на улицах разные затевали, ребяты по хатам ходили, молодых водой обливали. Придуть, вот и готовь им угошшение, а если муж скупой попадется и заартачится, то выволокуть его молодуху на улицу и водой обольють. Вот тогда сраму-то!.. А возле церкви «Всех святых» столько народу сходилося и такие кулачные бои устраивали!.. Да мало ли чего ни придумывали!

Потом Загвины начнутся, тогда уже семь недель скоромного не ели, а незадолго перед Пасхой, в Чистый Четверг, к вечерне ходили, стоянием это называлося, и со свечками обязательно, для них еще фонарики такие делали, чтобы огонек домой донести, и если сберегуть, то им на вериИ32 и прокоптють крестик… от сатаны что б… или враг какой не пролез бы.

Ну, а под Пасху до того, как вынясуть плащенИцу33, в церкви можно было и часы почитать. На аналою обязательно Евангелие лежало, и кто грамотный, тот и подойдёть, и почитаить полчаса, час, громко, вслух… у кого голос хороший. На Пасху мно-ого народу сходилося к церквам со всех деревень, но не было такого, чтоб подралися, не-ет, такого не было. Ну а мы, девчонки, пообегаем все церкви, а потом обязательно в город побегим, в Казанскую, она же я-ярко освешшалася! Как раз напротив нее Кочергин жил, купец первой гильдии, он-то и подвел к ней электричество. Ох, и красива ж она была! Как придешь в эту церковь, так вся полыхаить! А иконы какие были, а певчие! Помню, так и дожидаешься, когда «Аще во гроб» запоють, ведь тогда над царскими воротами выходили три мальчика и как запоють!.. Аж душа замирала!

После Казанской церкви опять к Тихонам своим направлялися. Прибяжим, да и забьемся где-нибудь в уголок. Мы же наморимся за ночь-то и так спать захочется! А в ней тепло, певчие поють, да и освещена была еле-еле, вот и поспишь в уголке. Потом освятим пасхи и пойдем на кладбишше разговляться. Придешь, покрышишь яичка на могилочку, от пасхи кусочек отломишь и тоже покрышишь, там же много птиц было, вот они и помянуть.

Ну да, и Вознесенье хороший праздник был. Взрослые друг к другу в гости ходили, песни пели, а мы, девчонки, кукушку хоронить отправлялися. Соберем денег, конфет купим, пряников и пойдем ватагой за этой кукушкой на Петлин луг… И какой же он прекрасный был, на нем же столько цветов разных цвело, счету нет! Ищем-ищем в траве кукушку, найдем, наконец, выроем это растеньице…

Да корень у него был… ну, как человечек какой! Человечек и все тут. Нарядим эту кукушку в платье, в фату и станем хоронить. Похороним, придем домой, а ребятишки отроють, прибягуть следом, расскажуть, а бабки ишшо зашумять на них: какой грех то, мол, вы сотворили! Вот нам и опять надо её зарывать.

Потом Троица подойдеть, наш девичий праздник, и к нему обязательно всем девкам белые платья шили с разными бантами, а в хаты убирали березовыми ветками, они ж как раз к тому времени только-только распускалися и такой запах от них стоял!.. Светлый, радостный праздник был. А за Троицей – Тихоны подходили, потом – Петров день, Ильин день, Большой Спас… это когда яблоки можно было убирать. Так что сколько ж праздников праздновали!..

А что после революции…

После революции расправилися с ними… как и с буржуями. Помню, тогда я уже снова на фабрике работала, было голодно, холодно и как раз Пасха ранняя подошла. Но приоделися мы, в церковь сходили, приходим домой, глядим: бяжить с другого края деревни Наташки Моськиной сестренка:

– К нам солдаты пришли! Наташку забирають!

Гляжу, и к нам идуть с винтовками за плечами:

– Почему на работу не пришла?

– Праздник же, – говорю. – Как же?..

– Значит, молилась? В церковь ходила? – заорал один! – Теперь праздновать будешь тогда, когда советская власть тебе назначит! Ну-ка, собирайся.

Вот и повели нас с Наташкой.

Как куда?

Да в тюрьму. В ту самую, которую после революции распустили. Привели, посадили… Комнатушка, правда, как и комнатушка, не такая уж и страшная, лавочки вдоль стен стоять, стол посередке, только на окошке – решетка. И вот как дали мы там реву! Уж так ревели, так кричали, часа два, должно.

– Будете еще молиться? – опять какой-то солдат вошел.

– Не-е, не будем, дяденька.

– Ну, тогда идите. Пока отпускаю вас.

Выскочили оттудова опрометью да домой! Прибежала я, а мамка: