Джон Карр - Расследования доктора Гидеона Фелла. Первая улика (сборник)

• Название: Расследования доктора Гидеона Фелла. Первая улика (сборник)
• Автор: Джон Карр
• Жанр: Проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-966-14-9555-4, 978-966-14-9115-0, 978-5-9910-3287-2, 978-966-14-9559-2, 978-966-14-9558-5, 978-966-14-9557-8, 978-966-14-9556-1

Многие мужчины в роду Старбертов погибают, сломав шею. По преданию, это месть повешенных ими заключенных – Старберты издавна служили надзирателями в старинной тюрьме, теперь превратившейся в руины. Та же участь постигает и молодого Мартина Старберта – его находят со сломанной шеей возле тюремного колодца. К расследованию подключается доктор Гидеон Фелл. Он понимает, что кто-то использовал старую легенду для того, чтобы присвоить богатства Старбертов…

В издание также вошла повесть «Загадка Безумного Шляпника».

---

Почему люди не могут сохранять тишину в присутствии смерти? Почему надо непременно сказать что-то вроде «Как живой!» и другое в том же духе, что заставляет всех вновь плакать? Непонятно. Что ему особенно не нравилось, так это привычка Сондерса, общаясь с девушкой, становиться воплощением доброты и дружественности (Сондерс любил эту роль). Не нравился ему и Бадж: его отлаженные и взвешенные фразы, построение которых было доведено у него до автоматизма. Рэмпол понял, что не может больше здесь сидеть. Что бы ни думали остальные, он должен быть немного ближе к ней. Рэмпол вышел из комнаты.

Но куда ему идти? Очевидно, что не наверх, это будет чересчур. Но он не может бродить по коридору, как человек, который ищет газовый счетчик или другую идиотскую вещь. Есть ли у них в Англии газовые счетчики? Вот находка! Прохаживаясь по мрачному коридору, он увидел приоткрытую дверь у лестницы. Чья-то фигура загораживала свет, и он узнал в ней Дороти Старберт, которая манила его…

Он встретил ее в темноте лестницы, плотно прижал к себе и почувствовал, как она дрожит. Поначалу он даже боялся взглянуть ей в лицо: боялся, что у него вырвется что-то вроде: «Я подвел вас, но совсем не хотел этого». Или нет. Он мог сказать: «Я люблю тебя» здесь, в тени, под тикающими большими часами. Мысли о том, что он мог бы ей сказать, засели глубоко внутри и больно ранили.

Но нужных слов он так и не нашел, и только часы тикали в церковной тишине, внутри же него что-то пело. «О Господи, это абсурд, что таким, как она, непременно нужна прочность и самостоятельность. Я не стал бы ей этого желать. Это хрупкое тело, которое я могу сжать руками, я мог бы беречь и охранять. То, что она мне тихо шепнет, будет звучать как вопль о помощи среди ночи. Я прижму ее к себе навеки, и за мной она окажется словно за щитом, перед которым будет бессильна даже преисподняя». Однако он понимал, что свои душевные терзания надо сдерживать. Ему в голову лезли только мысли сумасшедшие, смешные, поэтому он решил сохранять самообладание, уйти от грез и остаться пусть неуклюжим, но собой. Рэмпол сказал:

– Я знаю…

Он шепнул эту глупость и потрогал ее руку. Затем они оказались за дверью в маленькой комнате, затемненной занавесками.

– Я слышала, как вы вошли, – сказала она низким голосом. – И слышала, что мистер Сондерс поднялся наверх, но я не могла говорить с ним. Поэтому я попросила миссис Бандл остановить его – уж она навешает ему лапши на уши – и спустилась сюда.

Дороти села на старую софу, подперев подбородок руками, ее взгляд был тяжелым и мрачным. Тишина… В закрытой темной комнате было достаточно жарко. Когда она вновь начала говорить, судорожно жестикулируя, он дотронулся до ее плеча.

– Вам не стоит ничего рассказывать…

– Я должна. У меня такое ощущение, будто я только что проснулась. Но я обязана взять себя в руки немедленно и пройти через все это вновь.

Она сжала руку в кулак и подняла голову.

– Вам не стоит так уж переживать, – мягко сказала она. – Вы, наверное… Вы, наверное, не поверите, но я не могу сказать, что очень уж сильно любила Мартина. Вероятно, не очень правильно так говорить, потому что он умер. Но, понимаете, он никогда не был особенно близок кому-либо из нас. Я могла бы испытывать более глубокое чувство, чем сейчас.

– Ну, тогда…

– Мне все это кажется ужасным! – Она плакала, ее голос дрожал. – И мы никак не можем помочь себе: нас преследуют, мы прокляты по крови, каждый из нас; возмездие… мне до сих пор не верится, я не хочу в это верить. И еще…

– Успокойтесь! Вы должны взять себя в руки.

– И еще. Как мы можем знать, что есть в крови каждого из нас? В вашей, моей или чьей-либо еще? Возможно, убийца как-то связан с призраками. Эта дверь закрыта?

– Да.

– У любого из нас в крови… Почему? – Ее голос стал более весомым, она сложила руки, как будто это было естественное их положение. – Я могу убить вас. Вот так просто достать пистолет из стола – только потому, что не отдаю себе отчет в этом… – Она вздрогнула. – Если все те люди не покончили с собой и не были сброшены… призраками… я не знаю, тогда получается, что кто-то из семьи приложил к этому руку…

– Вы не должны так думать! Посмотрите сюда! Послушайте!

Она учтиво кивнула, притронулась кончиками пальцев к векам и подняла взгляд.

– Вы думаете, что это Герберт убил Мартина?

– Нет! Конечно, нет! И не какие-то там призраки. И… вы знаете, думаю, ваш кузен не мог убить Мартина. Он восторгался им, ведь тот был надежным человеком.

– Герберт разговаривал сам с собой, – сказала девушка серьезным тоном. – Сейчас я вспоминаю это. Таких вот скрытных и спокойных людей я боюсь. Как раз такие люди наиболее подвержены сумасшествию, если уж говорить о том, что в нашем роду что-то нечистое течет в крови… У него большие красные руки. Его волосы остаются непослушными, как бы он их ни причесывал. Телосложение у него такое же, как у Мартина, но руки уж очень большие. Я очень удивилась бы, если бы узнала, что он ненавидел Мартина.

Наступила пауза, девушка нервно ковыряла край софы.

– Он всегда пытался что-нибудь изобрести, но ничего не работало. Маслобойка, например. Он считал себя изобретателем. Мартин любил смеяться над этим…

Темная комната была полна ду́хов. Рэмполу представились две фигуры, стоящие посереди белой дороги во тьме. То, что они там стояли, было очевидно, но ни в чем не убеждало. Пьяный Мартин с повисшей на губе сигаретой. Герберт, имевший глуповатый вид, возможно, из-за плохо сшитой шляпы, тем не менее надетой ровно и как следует. Можно было подумать, что Герберт будет курить сигарету в той же манере, однако она располагалась у него посередине рта.

– Кто-то открыл стенной сейф в библиотеке прошлой ночью, – сказала Дороти Старберт. – Было еще кое-что, о чем я не сказала доктору Феллу. Я не сообщила ему многого, что могло быть важным. Я не рассказала ему, что за обедом Герберт нервничал больше, чем Мартин… Человек, который открыл сейф в библиотеке, – Герберт.

– Но…

– Мартин не знал комбинацию. Его не было здесь два года, и ему никогда не представлялся подходящий случай. Только три человека знают пароль: я, Пейн и Герберт. Я видела, что вчера ночью сейф открывали.

– Что-то забрали?

– Не думаю. Там никогда не лежало ничего ценного. Когда мой отец построил этот кабинет, то не стал им пользоваться. Я уверена, что его никто не открывал годами, никто из нас. Там лежали какие-то старые бумаги… Вряд ли что-то из них пропало. Ну, по крайней мере, из того, что я знаю. Но зато я сама нашла там кое-что.

Рэмпол решил, что ее состояние близко к истерике. Она встала с софы, открыла шкаф ключами, висевшими у нее на шее, и взяла оттуда груду пожелтевших бумаг.

– Прочтите это, – сказала она, задыхаясь. – Я доверяю вам и не хочу рассказывать об этом другим. Мне хочется с кем-нибудь поделиться… Читайте.

Он взглянул на бумаги, сосредоточился. Сверху было написано: «3 февраля 1895 года, моя копия стихотворения – Тимоти Старберт». Здесь чернила сохранились хуже. Содержание было такое:

Как назван был Гомера труд,
Скажите-ка, друзья?
Что сможет уберечь тебя
От вражьего копья?

Кто первым улетел с земли,
И друга он имел?
Кто в преисподней грешных ждет,
Но ты здесь не у дел?

Народ, что выжил после мук,
Что длились сорок лет?
И, чтобы не было разлук,
Скорей его налей!

Страна, что к Корсике лежит
Совсем недалеко.
И если видишь славно ты,
То береги его.

Что путнику среди песков
Увидеть не дано?
Тебе откроется вся суть,
Она на дне его.

– Мда, – сказал он, пробегая взглядом по строчкам. – Плохо сложенный текст, и я не нахожу тонкого смысла в написанном, насколько я вообще могу судить о поэзии… Что это?

Она серьезно посмотрела на него:

– Вы обратили внимание на дату? Третье февраля – это день рождения отца. Он родился в 1870 году, а в 1895 году ему исполнилось…

– Двадцать пять лет, – бросил Рэмпол.

Оба замолчали. Рэмпол уставился на притягивающие внимание слова с уже бо́льшим пониманием. Все самые дикие предположения, которые он и сэр Бенджамин выдвигали и которые доктор Фелл не поддерживал, обретали под собой почву.

– Позвольте мне продолжить, – сказал он. – Если, как тут написано, это «копия», то подлинник находится в комнате надзирателя. Да?

– Там находится то, что должен увидеть старший сын.

Она забрала листы из его рук, как будто ненавидела их. Дороти уже готова была скомкать их, но Рэмпол отрицательно покачал головой.

– Я много думала об этом и пришла к выводу, что это единственное объяснение. Похоже, что я права. Я представляла себе самые разные вещи, которые могли бы там находиться. Но, так или иначе, ничего не изменилось. Люди по-прежнему умирают.