М. Велижев - Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой

• Название: Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой
• Автор: М. Велижев
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91674-129-2

Монография посвящена начальному периоду становления российского присутствия в Средиземноморье – Архипелагской экспедиции российского флота 1769-1774 гг. Авторы монографии обращаются к документальным и повествовательным источникам (в том числе из российских и западноевропейских архивов), российской и иностранной прессе, проповедям и литературным произведениям с целью выявления скрытых механизмов утверждения влияния екатерининской России в Восточном Средиземноморье, роли Архипелагской экспедиции в установлении культурных и политических контактов России с населением Греции, с правящей элитой итальянских государств, с правителями Ближнего Востока и Северной Африки. В подобном ракурсе средиземноморская политика Екатерины II ранее не изучалась. Специально в монографии исследованы пропагандистские стратегии Екатерины Великой, а также западноевропейское и российское восприятие средиземноморской акции России. В приложении публикуются новонайденные рукописи и архивные документы.

---

Деятельность Маруцци не вызывала особенного энтузиазма и у венецианских властей[919], хотя сам он изначально рассчитывал на плодотворные взаимоотношения с ними. Маруцци прибыл в Венецию из России в конце октября 1768 г., перед этим проведя около полутора месяцев в Вене, в частности в переговорах с Д.М. Голицыным[920]. Вслед за этим ему предстояло вручить свои верительные письма Сенату, который собрался лишь в конце ноября 1768 г. Ноябрь 1768 г. – начальная точка в деятельности Маруцци в Венеции, совпавшая с началом русско-турецкой войны, что сразу же сделало его миссию особенно важной [921].

23 ноября/4 декабря 1768 г. Маруцци был аккредитован республиканским Сенатом[922]. В письме к А.М. Голицыну от 29 ноября/10 декабря 1768 г. русский поверенный отмечал «благосклонность» венецианских сенаторов. Маруцци боялся, что в результате нового назначения мог измениться его статус венецианского подданного, в частности, ему могли запретить посещать местное дворянское общество[923]. Однако этого не случилось: Маруцци было разрешено вращаться среди венецианских аристократов и дарованы привилегии при подаче дипломатических нот и записок, что он приписывал усилиям своих друзей в Сенате. Более того, успехи Маруцци, как он отмечал, вызвали зависть других агентов и поверенных – в частности, французского и прусского[924].

Тем не менее, вскоре отношения Маруцци и венецианских властей испортились. А.М. Альберти, автор специального исследования о русско-венецианских связях того времени, справедливо отмечала, что некоторые поступки Маруцци вряд ли могли вызвать доверие к нему со стороны венецианского Сената. К числу таких деяний относилась его попытка организовать прогулку некого русского офицера по венецианскому Арсеналу. Кроме того, в декабре 1768 г. Маруцци заставил капеллана греческой церкви в Венеции исполнить ораторию, посвященную Екатерине II и ее войне против турок, чем вызвал особенное недовольство: во-первых, подобной чести удостаивался в Венеции лишь дож, а во-вторых, открытые призывы к войне с Турцией могли скомпрометировать республику в глазах султана, с которым Венецию связывал мирный договор[925].

Негативное влияние на русско-венецианские отношения оказало вмешательство России в черногорские дела. В депешах еще от 28 ноября и 5 декабря 1767 г. (по нов. ст.) флорентийский консул в Венеции Коттини информировал тосканские власти о самозванце Стефано «Пикколо». 14 декабря посланник разъяснял, что, согласно недавно полученным более точным сведениям из Далмации от венецианских властей, в Черногории объявился некий человек (Степан Малый – Пикколо), объявивший себя Петром III, по его собственному утверждению, тайно избегнувшим смерти и преследований и уже несколько лет живущим среди православных черногорцев. «Пикколо» собрал отряд последователей и во главе их появился на границах Далмации близ города Каттаро (Котор), где вел себя как хозяин венецианских владений[926].

30 апреля 1768 г. Коттини писал во Флоренцию о реакции императрицы Екатерины II на события в Черногории и оживление ее почившего супруга. Так, русский посол в Вене князь Голицын сообщил венецианскому посланнику Реньеру, что императрица после тщетных обращений к черногорцам и к их «Прото-папе», главе местной православной церкви, решила отправить в этот регион специального советника Мерка (Merch). Обманщик, называвший себя Петром III, несмотря на поддержку, которую Россия оказывала Черногории в XVIII в., лично оскорбил Екатерину, Россию и Венецию. В случае неуспеха специальной миссии российская императрица грозила лишить Черногорию своей милости и щедрости.

Важно, что Екатерина II попыталась воспользоваться общностью интересов России и Венеции в Черногории для координации совместных действий. Она предлагала венецианскому Сенату поддержать активность русского агента в Черногории, деятельность которого, как была уверена императрица, послужила бы к обоюдной пользе государств. Однако осторожная республика поспешила – при посредстве Реньера – вежливо отклонить предложение России, ссылаясь на мир с Оттоманской Портой[927]. Кроме того, венецианское правительство предписало своему посланнику сообщать о ходе переговоров с Д.М. Голицыным венским властям, которые, как отмечал в своей депеше Коттини, остались довольны занятой Венецией позицией[928].

Недовольство активностью Маруцци, продемонстрированное Оттоманской Портой, а также действия агентов русской императрицы в Черногории, значительно осложнили отношения Венеции с Россией к зиме 1768-1769 г.[929]10 декабря 1768 г., т.е. непосредственно после аккредитации Маруцци при венецианском Сенате, тосканский консул Коттини писал во Флоренцию, что Турция дала знать венецианскому правительству (через посла в Константинополе), что крайне отрицательно смотрит на открытие дипломатических отношений Венеции с Россией, говоря о необходимости точно следовать статьям мирного договора в Пассаровице 1718 г. В своем ответе венецианцы заявляли об уважении подписанных прежде трактатов и строгости избранной ими стратегии нейтралитета в начавшейся войне[930]. Что же касается русского посланника, то его присутствие в Венеции не должно было волновать Турцию: в сферу компетенции Маруцци входили исключительно торговые дела, политики никак не касавшиеся. Далее венецианцы отмечали, что статус Маруцци точно определен не был, поскольку маркиз имел одни и те же бумаги для представления во всех итальянских государствах. Кроме того, посланнику Венеции в Константинополе были даны указания лично разъяснить визирю истинное положение Маруцци в Венеции: якобы богатый православный купец Маруцци получил в России титул посланника в награду, между тем как подобного рода титулы не имели в Европе никакого значения.

Именно в этом смысле венецианское правительство интерпретировало беседу Д.М. Голицына с Паоло Реньером, о которой последний писал из Вены в уже упоминавшейся депеше от 30 апреля 1768 г. Маруцци, со ссылкой на Голицына, аттестовался венецианцами как «безродный, бесталанный, непосвященный в дела и не имеющий занятий»[931].

Итак, из письма Коттини видно, как деятельность Маруцци, которая должна была обеспечить поддержку России в русско-турецкой войне, изначально была двойным образом замаскирована: сфера компетенции русского посланника как бы резко ограничивалась, лишалась политического подтекста, и более того – русскому министру в Вене якобы были даже даны указания на фактическую дискредитацию Маруцци при возникновении конфликтных ситуаций[932].

Беспокойство Константинополя относительно возможного союза Венеции и России усиливалось в связи с распространением самых невероятных слухов о русско-турецкой войне. В марте 1769 г. в Венецию поступило сообщение о том, что Англия совершила «диверсию» в Средиземном море и напала на турок. Греки из числа венецианских подданных тогда же находились в полной уверенности, что Россия заключила с Венецией дружественный союз, целью которого было изгнание турок из Морей. Ходили слухи даже о конкретных договоренностях: за участие в войне на стороне России Венеция якобы получила Морею и Крит. Источниками ложной информации исследователи называют находившегося тогда в Тоскане Алексея Григорьевича Орлова и связанных с ним русских эмиссаров в Греции, которые таким образом стремились спровоцировать масштабное греческое восстание[933].

Венеция, понятно, старалась любым способом сохранить нейтралитет в начавшейся войне. Как утверждал Реньер в беседе с Кауницем, боевые действия грозили Венеции многими опасностями: спадом в торговле с Левантом, восстанием греческих подданных республики, подозрениями со стороны Турции. Сообщения о готовящемся отплытии русской эскадры из Кронштадта также не способствовали оптимизму венецианцев, и Екатерина II через венского посла Д.М. Голицына была вынуждена постоянно заверять Реньера в дружеском отношении русских к республике.

В 1769 г. во ряде европейских государств распространился запущенный голландской прессой слух уже не о союзе, а о враждебности Венеции по отношению к России. Несмотря на ложный характер информации, в Европе многие готовы были поверить и в его истинность. В Константинополе же вновь звучали обвинения в адрес самой Венеции, что она все-таки содействует России (венецианский посланник их многократно опровергал). И хотя от Венеции ждали активных действий, республика старалась сохранять нейтралитет[934].

А.Г. Орлов в Венеции. Венеция и итальянские государства 27 ноября/8 декабря 1768 г. в Венецию прибыли Алексей и Федор Орловы[935], которым предстояло выяснить, возможно ли использовать Венецию как плацдарм для русских кораблей в Средиземноморье. Екатерина снабдила А. Орлова следующей рекомендацией:

«До времени надобно вам будет более всего непроницаемую в сем деле иметь тайну; ибо секрет всем делам душа, а в настоящем случае тем он еще нужнее, что Мы в мыслях и поступках республики Венециянской до времени надежны быть не можем, доколе не увидит она, что дело прямое действие возъимело, и что вся туча обратилась на Турков, в чем, конечно, собственный ее интерес осязателен, ибо она тут способный случай найтить может к возвращению себе потерянной Морей, которая ей по сю пору толико на сердце лежит. Дотоле, по обыкновенной своей перетоненной политике, будет она опасаться всякого при границах ее движения, по предубеждению, чтоб не раздражить безвременно Турков, коих она чрез меру боится, и чтоб опять Черногорцы и другие с ними смежные народы, помирясь с ними, а обыкши единожды навсегда пребывать в войнах и питаться добычей, не ударили на собственные ее границы. Из чего уже само собою следует, что все Наши как здесь, так и у вас распоряжения и приготовления так маскировать должно, чтоб они не инако как с самым делом вдруг открылись»[936].