М. Велижев - Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой

• Название: Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой
• Автор: М. Велижев
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91674-129-2

Монография посвящена начальному периоду становления российского присутствия в Средиземноморье – Архипелагской экспедиции российского флота 1769-1774 гг. Авторы монографии обращаются к документальным и повествовательным источникам (в том числе из российских и западноевропейских архивов), российской и иностранной прессе, проповедям и литературным произведениям с целью выявления скрытых механизмов утверждения влияния екатерининской России в Восточном Средиземноморье, роли Архипелагской экспедиции в установлении культурных и политических контактов России с населением Греции, с правящей элитой итальянских государств, с правителями Ближнего Востока и Северной Африки. В подобном ракурсе средиземноморская политика Екатерины II ранее не изучалась. Специально в монографии исследованы пропагандистские стратегии Екатерины Великой, а также западноевропейское и российское восприятие средиземноморской акции России. В приложении публикуются новонайденные рукописи и архивные документы.

---

Сенату казалось сомнительным, что греки и албанцы православного вероисповедания могут отказаться от контактов с русскими представителями в Италии, однако это неизбежно возбудило бы подозрения Порты. В итоге, Сенат принял и опубликовал специальный эдикт, воспрещавший венецианским подданным участвовать в боевых действиях России против Турции и приравнивавший нарушение устанавливаемого правила к государственному преступлению. Эдикт был отправлен в Лондон, Вену и Константинополь, венецианским властям в Леванте, Далмации, Албании[959], а также переведен на греческий и хорватский языки. Тем самым Венеция старалась избежать обвинений в сочувствии ее граждан одной из воюющих сторон и подтвердить собственный нейтралитет[960]. В сложившейся ситуации особая ответственность ложилась на Франческо Вики, венецианского консула в Ливорно, в задачи которого входило следить за подданными республики и, по возможности, отправлять их обратно в Венецию[961].

Если в Тоскане Орловым удалось создать необходимые условия для пребывания там флота Екатерины, то венецианские власти по-прежнему опасались русского военного присутствия в Италии. Тосканцы старались уверить венецианцев в том, что герцогство будет соблюдать нейтралитет, однако сами факты свидетельствовали, что контроль за русскими со стороны чиновников Пьетро Леопольдо не был строгим[962]. Почти одновременно, 27 мая 1769 г. флорентийский консул в Венеции Коттини сообщал о страхах венецианцев в связи с проводившимся в Генуе оснащением русских военных судов[963]. Сухопутные победы русских войск лишь усугубляли возрастающую тревогу венецианского правительства за судьбы принадлежащих Венеции колоний в начавшейся морской войне[964]. Россия же – посредством ее посланников при европейских дворах (в частности, в Лондоне и Вене) – продолжала уверять венецианцев, что их владениям в Средиземном море русский флот не причинит никакого вреда[965].

Еще в 1915 г. Роберто Чесси ввел в научный оборот весьма любопытный источник: хранящиеся в Государственном архиве Венеции записи разговоров Маруцци с неким Драганичем (эти записи Драганич переправлял в секретную полицию – «Inquisitori di Stato»). Драганич являлся своего рода «официальным» посредником между Маруцци и венецианскими властями: русский поверенный знал, что его беседы дойдут до сведения сенаторов, и в то же время по настроениям Драганича мог судить о позиции венецианцев в отношении его персоны. Как показывал Чесси, одним из ключевых эпизодов дипломатической миссии Маруцци стал 1770 г., когда его задачей было втянуть Венецию в конфликт с Турцией на стороне России.

По мнению Чесси, деятельность Маруцци имела следующие границы: с одной стороны, венецианский Сенат, в силу дипломатического статуса маркиза, не мог препятствовать ему частным образом защищать интересы своего двора[966], с другой – Маруцци никак не мог повлиять на решения Сената касательно сближения с Россией. В итоге, он вынужден был ограничиваться тем, что тайно вербовал на службу России новых людей и обеспечивал финансовую поддержку флоту, а Сенат пытался ему в этом воспрепятствовать[967]. Кроме того, деятельность Маруцци осложнялась не только непростыми отношениями с венецианским Сенатом[968] и негативными отзывами о его деятельности в Австрии, но и исключительной зависимостью маркиза от русского посланника в Вене Д.М. Голицына, которого Маруцци в одном из разговоров характеризовал как «человека достаточно ленивого, склонного к удовольствиям и удобству, не заботящегося о делах, небрежного и безразличного в том, что доставляет ему беспокойство»[969].

Весной 1770 г. с высадкой российского десанта и началом военных действий в Морее война подступила к границам Венеции. И вполне можно отнести к венецианцам слова, написанные императрице Ф.Г. Орловым 22 апреля 1770 г.: «Сначала никто не хотел верить, чтоб мы дошли до сего места, а еще менее, чтоб атаковали нашего неприятеля. Все думали: пошатавшися-де по морю и ничего не сделав, назад воротятся. Узнали теперь свою ошибку. Открыли глаза, не знают что думать и что делать, с удивления окаменели…»[970].

Пано Маруцци в 1770-1771 годах

Неопределенность международной ситуации, как и нечеткость собственного статуса, характеризовавшие начало дипломатической миссии маркиза Маруцци, сменились периодом заметного усиления позиций российского поверенного.

Апогей же его деятельности по привлечению Венеции на сторону России пришелся на 1770 г.[971]

В марте 1770 г., накануне начала боевых действий в Греции[972], Маруцци сообщал венецианскому правительству посредством своего конфидента Драганича, что Россия надеется на сотрудничество с республикой. Как бы от своего имени Маруцци добавлял – и это станет его основным аргументом в споре с венецианскими политиками, – что Венеции следует немедленно связать себя договором с Россией, поскольку после завоеваний в Средиземном море Екатерина II уже не будет заинтересована в дружбе переживающих не слишком хорошие времена венецианцев. Кроме того, союз с Россией мог бы избавить республику от постоянных проблем с греческим населением венецианских островов, на которое Петербург имел определенное влияние[973]. Впрочем, в укреплении связей с Венецией нуждалась и Россия, поскольку отношения между русским и австрийским дворами в этот период значительно ухудшаются: в марте 1770 г. Вена фактически заблокировала назначение русского консула в Триесте (на это место Екатерина прочила грека Антона Папу)[974].

Развитие событий в Морее в апреле 1770 г. увеличило шансы Маруцци добиться своего: его доводы становились весомее, мнения венецианских политиков относительно союза с Россией стремительно дифференцировались. Основным противником Маруцци по-прежнему оставался венский двор, внимательно наблюдавший за развитием ситуации в Средиземноморье. В то же время поверенный надеялся, что успехи русского флота позволят склонить общественное мнение Венеции на сторону России и изменить вектор ее внешней политики. Получив информацию о колебаниях в венецианском правительстве, Маруцци в начале мая 1770 г. доводил до его сведения через Драганича, что готов послужить посредником в переговорах по созданию альянса, однако лишь в том случае, если будет уверен в серьезности намерений венецианцев. Тогда же Маруцци составил и подал специальное отношение к Сенату с изложением всех преимуществ от союза России и Венеции. В качестве одного из «сильных» доказательств Маруцци использовал возможные экономические последствия от ослабления турецкого влияния в Морее: Венеция могла бы претендовать на часть владений Турции в Европе и тем самым поправить свои финансовые и торговые дела. Ситуация в Архипелаге, по мнению Маруцци, делала такое развитие событий весьма вероятным, несмотря на статус кво, зафиксированный в 1718 г. миром в Пассаровице, по которому Венеция как раз потеряла свои земли на Пелопонесе. При всем том, документ был написан Маруцци в самых общих выражениях и, дабы предоставить Сенату необходимую свободу действий, содержал принятые в дипломатии формулы благодарности за расположение венецианцев к русским[975].

Однако усилия Маруцци оказались тщетны, и виной тому – дипломатическое противодействие Австрии. В решительный момент венецианских дебатов о преимуществах и недостатках союза с Россией австрийский канцлер Кауниц, обычно сообщавший венецианскому послу свое мнение о политике республики весьма уклончиво, выступил в беседе с новым венецианским посланником в Вене Д. Градениго с прямым осуждением любых дипломатических контактов Венеции с Россией. 18 апреля 1770 г. венецианский посланник в Вене писал Сенату, что Кауниц весьма скептически смотрит на экспедицию русского флота в Морею и сомневается в способности русских закрепиться как на Пелопонесе, так и в Молдавии и Валахии. Кауниц утверждал, что Екатерина II стремится лишь «идти напролом» («casser les vitres») и не будет соблюдать условий международного права. Кроме того, ресурсы России не безграничны, и турки сумеют этим воспользоваться и победить в войне. По сумме всех приведенных аргументов, заключал Кауниц, Венеции необходимо строжайшим образом придерживаться статей мирного договора с Оттоманской Портой. 5 мая 1770 г. Градениго доносил Сенату о словах Кауница по поводу того, что Венеции не следует бояться России, и о призывах не поддаваться на уговоры Петербурга[976].

Слова австрийского канцлера быстро возымели должный эффект: Сенат отказался от предложений Маруцци, которому лишь оставалось жаловаться в разговорах с Драганичем об упущенных Венецией возможностях и убытках от решения прервать переговоры о трактате. Аргументация Маруцци в мае 1770 г. не изменилась: он делал упор на скорое взятие русскими войсками Константинополя (хотя в это время Морейская операция терпела поражение) и на масштабную ревизию средиземноморской политики, в которой венецианцы будут занимать еще более скромное место, чем ДО ВОЙНЫ[977].