Олег Бушуев - Преображения Павла Волгина. роман в стихах

• Название: Преображения Павла Волгина. роман в стихах
• Автор: Олег Бушуев
• Жанр: Альтернативная история

Виртуальная Россия, описанная виртуальным Пушкиным. Что бы было, если бы дух Пушкина мог вселиться в современного поэта. Как бы мог Пушкин описать современную действительность? Может быть, вот так… Астрахань – место действия романа. Каждый астраханец просто должен прочитать эту книгу. И не только астраханец.

---

Познание жизни

Народа жизнь за эти годы
Вблизи увидев, он узнал.
Его проблемам и заботам
Сочувствовать невольно стал.
Хозяйка старая порою
Не зря поэмы сей герою
Про жизнь рассказывать бралась,
И получился так рассказ:

За немца Таня вышла замуж,
Хоть трудно было ей решить,
(Он из поволжских был, тех самых,
Кому Екатерина жить
В просторах русских разрешила.)
Татьяна близнецов родила,
И очень счастлива была,
Хоть с мужем в мазанке жила.

Но началась война, и немцев
Переселили в Казахстан.
И ей бы быть в переселенцах,
Но сельсовет как лист пристал:
«Не уезжай, в селе останься,
От мужа – немца откажись,
Как от чужого иностранца,
Без Родины какая ж жись?»

И в мазанку к ней зачастили
С советами, как надо жить,
В ход красноречие пустили,
Грозя доверия лишить,
Невзгодами её пугая,
Всем, что безвестное таит,
Тем, встретит чем земля другая,
Где жить ей с мужем предстоит.

И согласилась сквозь рыданья.
Так, без кормильца сыновей,
Без помощи и состраданья,
Воспитывать досталось ей.
Сын взрослый в Сталинград учиться
Уехал. Надо ж так случиться,
Убит подонками он был
За имя, что всю жизнь носил.

А бывший муж, узнав об этом,
Печаль один не мог сносить,
В колхоз богатый свой на лето
Её решился пригласить,
Чтоб лес и горные поляны
Ей залечили в сердце рану.
Другая, что нашёл он там,
Жена была добра к гостям.

Пришлось кусать Танюше локоть,
Патриотизм свой прокляня,
Но толку что, стонать да охать?
Во всём, во всём её вина.
Как за стеной была б за мужем…
Так мифам мы порою служим,
И верим обещаньям там,
Где надо быть умнее нам.

Калмычка старая одна
Ещё к хозяйке заходила,
Но Павла странно поразило,
Что русскою была она
Намного больше, чем иные,
Что в городах российских ныне
Манкуртами степными тут,
Не помня о корнях, живут.

Оставшаяся сиротою
Была взята семьёй простою
На воспитание она
Ещё ребёнком, и сполна
И скорбь и радость испытала
И русские черты впитала,
Став взрослой, двойню родила
И сироту ещё взяла.

Да, одного отнял Чернобыль,
Второго взял Афганистан.
На кладбище в могиле оба.
А третий выпивохой стал.
Такая уж жена досталась.
Будь поприветливее малость,
Быть может, и не стал бы пить,
На жён бы надобно учить.

Таких историй знал он много,
В которых не обида, – боль,
Их превратить в рассказы мог он,
Считая долгом пред собой
Их сохранить для поколений.
Он их записывал без лени.
В работе этой видя цель,
Он стать писателем хотел.

Не с тем, чтоб, Чацкому подобно,
Пороки в людях бичевать
И с боевым задором злобным
По—донкихотски воевать
С тем, в людях что неистребимо.
Считал он, что необходимо
Всем должное за всё воздать.
Притом, понять и сострадать.

Литературой в виде хобби
От скуки Павел занялся,
Читал, от дел отвлечься чтобы,
Потом пытался сам писать.
В немецких старых книгах рылся,
Где опыт магии хранился,
Те, что хозяйка берегла,
Но дать на время, всё ж смогла.

И очень странные ты книги
Мог видеть на его столе:
Из мифов, магий и религий
Намешанное крем-брюле.
Какой-то сор, и всё навалом…
Но как в поэзии бывало,
Из мусора стихи растут,
С Мариной я согласен тут.

И внутренне он изменился,
Над фолиантами трудясь.
Напрасно он меж строк учился
Явлений мира видеть связь.
Собрать мозаику не мог он
Из фактов, и как будто в кокон
В науки погрузился он,
Мечтая свой открыть закон.

Теорией единой поля
Он бредил, но потом остыл.
Он понял, что есть в мире воля,
Что правит сочетаньем сил.
Стремясь, как мог, сей мир принять,
Он ей покорно подчинился,
С несправедливостью смирился,
Чтоб с сердца груз тяжёлый снять.

Но к знаньям страсть не утолил он,
И тайны жизни не постиг.
Его бездействие томило:
Суть жизни не узнать из книг.
Что толку – знать строенье мира?
Ведь все теории эфира,
Пока не взял ты своего,
Увы! Не стоят ничего.

О, юность, юность, часто ты наивна,
И очень часто – простота сама.
Порой не видишь то, что очевидно,
Иль видишь аберрацию ума.
Теперь, когда свой опыт вспоминаю,
Я всё ясней и чётче понимаю:
Легко оценкам верим и словам
Мы в юности лишь тем, что лестны нам.

Стремиться людям в юности пристало
Все в мире ощущения познать,
И всё равно им кажется всё мало.
Романтикой мы это свойство звать
Привыкли, и повсюду в мире дети
С творения, вовеки всех веков
Стремятся всё попробовать на свете.
Смысл жизни в годы юности таков.

И потому в огромный мир манило
Его, и дома был он как в тюрьме.
В окошко глядя, думал он уныло,
Что жизнь пройдёт вот так без перемен.
И был в мечтах волшебным мир за дверью,
И вряд ли в те мечты теперь он верит,
Но, может, вспомнив сласть её и стыд,
О юности потерянной грустит.

И думает порой: О Юность! Где ты?
Уж радости всё выпито вино,
Мечты и сны в стакане жизни этой —
Лишь мутное белеющее дно.
Как будто тёмный дол, покрытый сном,
Сухой остаток, дно под белой пылью,
Но если стоящее что-то в жизни было,
То, может быть, оно там в белом, в нём…»

Намного зрелость юности разумней,
Ей сумасбродство страсти не дано,
Хотя в водовороте жизни шумной,
Как правило, залог побед оно.
И умудрённой зрелости, конечно,
Смириться надо с тем, что так беспечна,
Глупа, смешлива юность и резва.
Да, зрелость – и серьёзна, и трезва,

Но думаю, что, всё же, ей негоже,
Хоть в мире так давно заведено,
Ворчать на неразумность молодёжи.
Нам средь крестов не скоро суждено
Безрадостное справить новоселье,
И зрелость – безграничное веселье
Почувствует, хотя б на время пусть,
А юность ощутит заботы грусть.

Так зрелый муж, хлебнув чуть-чуть вина,
Хотел бы в жизни всё сменить на время.
Пусть пляшет зрелость, сбросив знаний бремя,
А юность? Что-там хмурится она?
Проходит в мире всё, и что грустить нам?
Пусть им сейчас обеим будет стыдно,
Что каждая в свой собственный черёд,
Одна в другой себя не узнаёт.

О будущем, паря в мечтах как прежде,
Давно наш Павел уж не говорит.
Из смутно замаячившей надежды
Кумира он себе не сотворит.
Смешны ему былые вожделенья,
Нелепы подвиги преодоленья,
И юность без улыбки светлой он
Давно не вспоминает словно сон,

А сколько юность знает искушений!
Всё новое для юношей магнит.
Тьма незнакомых новых ощущений
Всё в мире перепробовать манит.
Ценил когда-то Павел мненье света,
А не спокойствие анахорета,
Конечно же, для умудрённых лет
Уж ничего на свете лучше нет

Семейной дружной атмосферы тесной.
Так нам оценка черни и властей
Становится совсем не интересной,
И не влечёт уж нас игра страстей.
Мечты нам заменяет жизни знанье,
И все перегоревшие желанья
Спешит сменить анализ прошлых дел.
Ведь умудрённость – зрелости удел.

Но зрелости за то пенять не будем
В мелькании летящих мимо дней,
И жизнь учась воспринимать как чудо,
Одну нам радость нужно видеть в ней.
Уметь тем. что имеем, насладиться,
А то, чего привыкли мы стыдиться,
На то должны смотреть со стороны,
Не видя в прошлых днях своей вины.

Что ж делать, если юность не вернуть нам
И веру в чудеса и добрых фей,
Видений светлых и предчувствий смутных?
Бывает так на склоне наших дней:
Хотя бокал шипит вином игристым,
Набита трубка табаком душистым,
Но нет здоровья, чтоб вино допить
И трубку дорогую докурить.

На книги юности меняем время,
Стремясь постигнуть жизни суть и смысл,
Но знаний лишних ощущая бремя,
Дни юности потом жалеем мы,
Стирая с книжек пыль. Что толку в знаньях?
Не в них есть исполнение желаний.
И думаем: Ах, можно б было взять
И мудрость всю на юность поменять!

А как наш Павел? Верить в намеренья
И в рай, и в ад, в мечты и в идеал
Или в пространств иные измеренья,
Созрев душой, он рано перестал.
И домыслами о природе тайной
Пытливый ум свой он не забивал,
Как вещью просто иррациональной.
Порою легкомысленным бывал.

Считал: идти уж лучше за желаньем.
Мир этот создан так, что мы хотим
Того, что есть для нас уж в мирозданье,
Чтобы найти и насладиться им.
Нет смысла быть во всём максималистом,
Или единственным протагонистом
Добра. Не нужно наших жертв ему.
Оно, Добро, живёт назло всему.

Но жаль, что поздно понимают это,
Обогатившись опытом своим.
Хлебнув печали, побродив по свету,
Порою очаровываясь им.
Вдохнув в себя реальной жизни воздух.
Теперь он твёрдо знал, что Ад, он – в звёздах
И в том, что чёрным космосом зовём,
А Рай —Земля, то место, где живём.

И жизнь даётся нам для наслажденья,
И замысла в природе вовсе нет,
И все идеи наши—наважденье,
И тьма горячая – всего лишь, свет,
И «жизнь земная» – так зовётся чудо,
И всё берётся в мире ниоткуда,
И всё потом уходит в никуда,
И все науки – это ерунда

Без искренней и прочной нашей веры,
Что примиряет вечно нас с собой.
А что религии? Они – химеры!
Одарены с рожденья мы судьбой.
В свой гений, может, всем нам верить надо?
Лишь только в этой вере нам отрада.
Мир – пыль в круговороте вещества,
А мы на древе жизни лишь – листва.

Средь атомарных разных завихрений
Жизнь – это просто хаоса цветок,
Одно из многочисленных явлений,
Что смоет в бездну времени поток.
Он думал: «Вот и я как всё не вечен»,
В тот час когда рентгеном был просвечен,
И мельком череп свой увидел он,
И был как Гамлет видом удивлён.

Жизненный опыт