Олег Бушуев - Преображения Павла Волгина. роман в стихах

• Название: Преображения Павла Волгина. роман в стихах
• Автор: Олег Бушуев
• Жанр: Альтернативная история

Виртуальная Россия, описанная виртуальным Пушкиным. Что бы было, если бы дух Пушкина мог вселиться в современного поэта. Как бы мог Пушкин описать современную действительность? Может быть, вот так… Астрахань – место действия романа. Каждый астраханец просто должен прочитать эту книгу. И не только астраханец.

---

Жизненный опыт

Кто в жизни смог из нас, не знаю,
В дерьмо во тьме не наступить.
И Павел наш, ища признанья,
Хотел других не хуже быть.
И в иерархии фальшивой,
Где вождь картавый и плешивый,
Он, оказавшись, как в дыму
Не мог понять, чего ему

Искать среди жуков навозных,
Что в банке борются за власть,
Плетя интриги, строя козни,
Рискуя их же жертвой стать.
И, бывший бард и пересмешник,
Лишь он единственный был грешник
В той шайке бешеной «святых».
Но нет давно его средь них.

Он думал, что способен будет
Зло переделать изнутри,
Но ошибаются все люди —
И кто просты, и кто хитры.
Так, трансформации партийной
Он не дождался, в грязной тине
Жить и барахтаться устал,
И притворяться перестал.

Карьеру делать было тошно,
Что думаешь, не говорить,
Чтоб не сказать чего оплошно,
В поступках осторожным быть,
Идей гнушаться европейских,
Молчалин с мудростью житейской,
В неписанных законах спец,
Естествен тут, пусть и подлец.

Пропорция средь нас привычна
Циничной части к остальной.
Когда б ы были все циничны,
Мы все бы вымерли давно.
Неандертальцы -те, быть может,
Не знали сантиментов тоже,
Так что же, где они сейчас?
Есть, к счастью, «лохи» среди нас.

Для циника всегда так просто
Устроить жизнь за счёт других.
Мир этот словно бы и создан
Был специально для таких.
Нет справедливости, конечно,
И циники всегда успешны,
Цинизм хоть Павел не любил,
По-русски он разумен был.

И если раньше жил как инок,
То ныне денег он хотел.
Росли потребности, но рынок
В те годы быстро опустел.
И он одну имел заботу:
Побольше денег заработать
Не так, чтоб что-то накопить,
А зарабатывать, чтоб жить.

Вернувшись в город, он находит
Всего на свете дефицит,
В труде пустом проходят годы,
И призрак нищеты висит.
Но он в бездействии воспитан,
И хоть замучен бедным бытом,
Он жизнь не может изменить
Не зная, как иначе жить.

Евгений, помните, за дядей
Подушки ехал поправлять
И Павлу тоже было надо
Долг уважения отдать.
К старушке ветхой одинокой,
Нашедшейся родне далёкой,
Он часто должен был ходить
И в скуке время проводить:

Готовить, убирать. Стараться
При том старухе угождать,
Во всём согласным притворяться
И, грешным делом, так же ждать,
Когда получит он наследство:
Не бог весть что, но всё же средства…
Квартирку, старое добро
И накладное серебро.

Хотя капризная старуха Богата некогда была,
Согласно очень старым слухам.
В войну за хлеб распродала
Всю антикварную посуду,
Меха, серебряные блюда
И простыни. У степняков
 Меняя всё на молоко.

Вот потому жила аскеткой,
Молитвами кончая день,
И память мучила нередко,
Моим стихом сгоняя лень.
Почти до гробового входа
Слова, что вечная природа
Останется красой сиять,
Она любила повторять.

Его ж нередко попрекала
Она за леность и за нрав,
На клад бесценный намекала,
Лишить его грозилась прав
Наследовать по завещанью.
То вдруг давала обещанье
Сказать, в чём деньги все хранит,
Загадочный имея вид.

Но он не верил в эти сказки.
Едва её похоронив,
Всё ж пожалел, что не был ласков,
К наследству сразу стал ревнив.
Ища сокровища повсюду,
В чулане заглянул в посуду,
Кровати трубки распилил,
Сундук на части развалил,

Найти надеясь дно двойное.
Он всё перевернул вверх дном,
Пытаясь место потайное
Найти, мечтая об одном:
Разбогатев, заняться делом,
Стать независимым и смелым,
Чтобы достойно, честно жить,
Не унижаться, не просить.

Но были поиски напрасны,
Он даже книжку полистал,
Которую старинной вязью
В монастыре дьячок писал.
В былые дни за книги эти
Давали звонкую монету
Стада, поместья, табуны,
Но нынче нет у них цены.

Так думал он недальновидно,
Не видя в ней с богатством связь
Вот нынче было бы обидно,
Над книгой древнею склонясь,
Когда б почти в мильон зелёных
Знаток из самых умудрённых
Ту книгу б скромно оценил
И Павла б этим раздразнил.

Теперь, я думаю, вам ясно,
Что Павел много потерял,
Когда покойницы напрасно
Намёкам он не доверял.
Что мог он, цену книги зная?
Как и народ, невыездная
Та книга старая была,
И вряд ли б что она дала.

А вдруг, подобно Ко-хи-нору,
Став целью хищных богачей
Несла б владельцам смерть и горе
Сияньем мертвенных лучей.
И он звеном в цепи кровавой
Мог стать, когда б себе оставил
Сокровище проклятых лет,
Чей ныне потерялся след.

Но к лучшему всё в мире этом,
Хоть невезением подчас
Считать потерь и бед приметы
Неверье заставляет нас
И ходу жизни подчиняться.
Наш Павел мог сопротивляться,
Был и решителен и смел
И в бизнесе бы преуспел,

Да только бизнес пресекался
До Перестройки на корню
И преступлением считался,
Хоть мог бы прокормить страну.
И, может быть, ещё за это
Так не любила власть Советов
Рабочих собственников класс,
Что жил, как заводной, крутясь,

В нехудших странах, уж поверьте,
Толь к лавочке, толь к ремеслу
Раз приковавшись и до смерти.
Но лишь поэтов к их числу
Я б не причёл в моей Отчизне.
Им роль Христа дана при жизни —
Пред совестью святыми быть
И грех народа искупить.

Но не был он готов к той роли.
Он множество писак знавал,
Но не завидовал их доле.
Из тех, кто сносно рифмовал,
Не всякого считал поэтом,
Кто числился в сословье этом,
Но был рабом своей тщеты,
Предав надежды и мечты.

Поэт – он ненавистник власти,
Поэт свободен и в тюрьме,
Хоть сердце правда рвёт на части,
Он в убеждениях кремень,
Он, капли фальши не приемля,
Живёт, лишь этой правде внемля.
Как следует поэтам жить,
Чтоб это званье заслужить.

В Европе буржуа – писатель.
У нас же он – аристократ,
Идеалист, к тому же, кстати.
Любовь он воспевать бы рад,
Хотя готов он хлеб насущный
Работой иногда и скучной
В реальной жизни добывать,
И трудности одолевать.

Но труд простой от вдохновенья
Поэт умеет отличать,
Профессионализм и деньги
Не будет наш Поэт мешать.
Ну, хорошо, коли заплатят,
А не заплатят, это значит,
То, что читатель среди дел
До пониманья не созрел.

А что душа? Знать, свято место
Терпеть не может пустоты,
И при Советах в знак протеста
Надели многие кресты
В противовес партийной схеме.
Запретный плод он ел как все мы:
И в церкви веру стал искать
И схему тем ниспровергать.

Смысл жизни стал искать он в Боге,
В смиренье, службах и постах.
Пять книг прочёл он понемногу,
Вполне благочестивым став.
И с ними ум его мирило,
То, что описано там было
Противоборство высших сил,
Что он в фантастике любил.

В духовную реальность бегство,
Где вознесенье в высший мир —
Метафора, которой с детства
Как будто чуду верим мы.
Победу смерти мы не силах
Признать и верим – из могилы
Вознёсся тот, кто нас спасёт
И нам бессмертье принесёт.

Но церковь показалась тоже
Ему похожей на райком,
Секретари с попами схожи,
Те не стучали кулаком,
Но, всё ж, водили грозным оком.
Почувствовал он одиноко
Себя средь верной паствы их,
В ней братьев не признав своих.

Крестясь и пятясь от амвона,
Подсвечник с сотнею свечей
Чуть не свалил он у иконы.
То знак был лучше ста речей.
Раз в «Сён – Рикё» хотел уйти он.
Но был ленив и не активен.
В костёл порою забредал,
И веру греков он предал.

Его, конечно, задевали
Цинизм властей, покорность масс,
И он причину всех печалей
В системе видел, а не в нас.
Себя он винтиком не видел
Народа ль, партии ли, вида ль.
Он каждого творцом считал,
Чей час покуда не настал.

Он понимал, что гений людям
Способен дать лишь случай – бог,
Его же воплощенье- чудо.
Один лишь случай только б мог
Помочь создать такое средство,
Чтоб зависти и злобы вместо
В сердцах людских чужой успех
Восторг бы вызывал у всех.

Он верил, дело не в проклятье,
За первый грех. Знал, час придёт,
Когда Творец всех без изъятий
К себе на службу призовёт.
И уподобятся все Богу
В том, что творить хоть что-то смогут,
И будут, чтоб к нему идти,
Свободны в выборе пути.

Он видел власти лицемерье,
Словно рентген сквозь вещество.
И обещаниям не верил,
И горечь сознавал того,
Что далеко нам до свободы,
Которой мы слагаем оды,
И что анархия скорей
Придёт сменить тут власть царей,

Что графоманов поощряла,
Их рекрутируя в свой строй,
Войн ветеранов награждала.
Используя приём простой:
Заставить выразить согласье
С тем, что несут с трибуны властной,
Льстя этой массе молчунов,
В присутствии больших чинов.

Средь молчунов тех Павел не был.
Быть признанным позорно так
Ему бы запретило небо.
Уж лучше непризнанья мрак,
Уж лучше крики порицанья
Своя голгофа и осанна,
И вознесение своё
Над временем, где ложно всё.

Знал Павел: где царит свобода,
Там процветанье и прогресс,
Где нет её, власть сумасброда,
И разница большая есть:
Ты ли, чиновник ли решает,
Высокомерно разрешая
За взятку что несёт прогресс,
В ней только видя интерес.

Он понял: жизни смысл – в свободе
От предрассудков и невежд,
От изнуряющей работы
И безысходности надежд…
Он понял, что нет правды в книгах,
И что рабам привычно иго.
Пока не вырос средний класс,
Едва ль изменится что в нас.

Людей немало запивало
Тогда безверье и тоску,
В угаре пьяном пребывая.
У них слетала правда с губ.
Но это было лишь нахальством
Забывших страх перед начальством
Вдали от окриков тупых,
Чтоб утром страхом мучить их.

Холуйство никуда не делось,
Но Павел в мыслях встал с колен.
Как праздника ему хотелось
Средь серых будней перемен
И от холуйства избавленья,
А символ старого был Ленин,
Стоящий в центрах площадей
И вниз глядящий на людей.

Когда свободы нет, нет счастья!
И ей одною одержим,
Возненавидел Павел власти.
Порой мы этим все грешим,
Когда мы жизнью недовольны.
Когда ж ему бывало больно,
Шептал он с вызовом судьбе
На площади: « Ужо, тебе!»,

Кумир плешивый и картавый,
Что черни власть установил.
Его сочится кровью слава,
Он адвокатом чёрта был.
Он в Павле вызывал презренье.
Взорвать его он намеренье
Имел, но монумент – лишь тень.
Коль воевать, так уж не с тем.

Не знал он, в чём его призванье,
И беден был ещё тогда.
Но понял: дело не в сознанье,
Что унаследовал ты дар,
А счастье – с косностью боренье.
Оно – как пламени горенье,
 Куда бросают как дрова
Свои дела, а не слова.

Но не был он Наполеоном,
Ни Свердловым или Камо.
Идти по трупам миллионов
Не стал, считая, что само
Когда-нибудь всё разрешится.
Не смог он на борьбу решиться.
Направил внутренний огонь
На идолов вчерашних он.

Питая к ним такую ярость,
Что, стань подобным магам, он,
Меняться б миру лишь осталось.
Ему был Павел камертон.
Он, интуиции послушен,
И знаньями заполнив душу,
Которых в наших книгах нет,
Загадок многих знал ответ.

Толчка лишь и не доставало,
Чтобы таланты разбудить,
Чтобы природа даровала
Ему способность магом быть.
Был тем толчком несчастный случай,
И хорошо же быть везучим:
В аварии он не погиб,
Но год всё ж ощущал ушиб.

В его мозгу теперь рождались
Картины вдаль ушедших лет,
Его догадки подтверждались
 Открытьями, что шли вослед
Его шальным предположеньям.
Умел он выбирать решенья,
Как бы не то, чтоб на авось,
Но так, чтоб после всё сошлось.

По эвристическим законам,
Случайный выбор всё ж сулит
Нам выигрыш, и часто склонны
Мы все искать тот алгоритм,
Что ясновидящим известен.
Все ясновидящие вместе
Так выбрать не могли б вовек,
Как вдохновенный человек.

Так чудный дар предвосхищенья
Уже тогда проснулся в нём.
Но стоило ему решенье
Найти одним прекрасным днём,
Идее ли оригинальной
Порадоваться машинально,
Их в прессе, ты уверен будь,
Другой озвучил кто-нибудь.

Носились в воздухе идеи.
Такие были времена.
Он в мыслях памятник злодею
Взорвал, кумира прокляня,
И вскоре злобный дух покинул
Кремлёвский двор, хотя не сгинул
Ещё из душ, что совратил.
Наш Павел дар свой обратил

На то, чтоб знать эпохи мысли,
Держа вселенную за пясть.
К способностям его причислю
Уменье в яблочко попасть
На взлёт, не целясь, иль страницу
Найти вслепую умудриться
На нужном дне в календаре
Иль нужном слове в словаре,

Лишь на удачу полагаясь.
То не был навык иль расчёт,
А то, чем вечно восторгаюсь,
Что всех нас тайною влечёт:
Невероятная способность
Событий подмечать подробность.
Так чутко жизнь воспринимать,
Чтоб ей законы диктовать.

Не знаю, был ли Павел магом,
Но видно было из всего:
До ясновиденья полшага
От интуиции его.
Само, как будто, провиденье
К какому-то предназначенью
Его своей рукой вело
И этот дар ему дало,

То книжку нужную подкинув,
То от карьеры оградив,
То из беды за ворот вынув,
А то – терпеньем наградив.
Святых так небо защищает,
Их путь неясный освещает,
Тем загораживая путь,
Кто их обидит как-нибудь.

Когда третировать пытались
Его знакомые снобы,
То иль на взятке попадались,
Иль под ударами судьбы
Упав на дно, ужами вились
И на него за это злились,
В нём всех причину видя бед,
Из – за него кляня весь свет.

Казалось, что волхвам подобно
Он поворачивал страну.
О случаях таких подробно
Чуть позже я упомяну.
Но веры, веры не хватало,
И чудотворство не пристало.
Ведь сказано безверным нам:
«По вере вашей вам воздам!

Мир этот, как известно, тесен.
Среди житейских разных вех
Была одна: когда-то Мессинг
Сказал, что ждёт его успех,
Кивнув ему седой копною.
Про гениев таких давно я
В газетах наших не читал,
Наш мир без них скучнее стал.

Вольф Мессинг написал небрежно,
Что мальчику судьбой дано
Всех превзойти кумиров прежних,
Но недоступно лишь одно:
В безверье достигать успеха,
Оно способно стать помехой.
«Способен сгрызть безверья зверь
И самых сильных, ты поверь.»

У Павла до сих пор хранится
Автограф Мессинга – в строках,
Написанных им на странице
Мальчишеского дневника.
А Павел ощущал как счастье,
Когда держа его запястье,
По залу взглядом тот витал
И мысли мальчика читал:

«Взять книгу и открыть страницу,
Десятую строку найти,
Прочесть абзац, где говорится
Про выбор нового пути».
Что там за путь, уж он не помнил,
Но смыслом те слова наполнил,
Он в ожиданье чуда жил
И новый путь он заслужил.

Потом, он мог усильем воли,
Иль то казалось лишь ему?
Желая перемен до боли,
Творить историю саму,
Следя за балаганом съезда,
Когда, уж, не страшась ареста,
Громил систему демократ.
Был этому он очень рад.

Все измененья происходят,
В конце концов, и потому,
Что обстоятельства природе
Противоречат и уму.
И в чистых душах вызывают
Протест, что шлюзы открывает
Для тех, кто томится без дел.
И началось, что он хотел.

Но он считал, что дальше станет
Всё лучезарно и светло,
Лишь потому, что разум занят
Коррекцией фальшивых слов.
Когда ж райкомовское войско,
Не афишируясь, неброско,
В банкиры, в брокеры пошло,
Его взяло, конечно, зло.

Права гражданские ценил он,
И, несомненно, осуждал
Всевластье должности и силы.
Оценку ельцинизму дал:
Звал сущность к рынку перехода
Свободой власти от народа.
Либерализма в нём на грош,
Но в виде ширмы он хорош,

Звал Перестройку перекраской,
И цен Гайдаровский обвал
Он ограбленьем в чёрной маске
Народных властью масс назвал.
Багдадским рынок звал базаром,
Режима нового со старым
Различий он не находил
И всем друзьям своим твердил,

Что снова наш народ предали,
Как и в семнадцатом, когда
Закрепощение назвали
Освобождением труда,
Заводы посулив рабочим,
Мир, землю и свободу прочим,
Так всё при Ельцине опять
Сулили в собственность отдать.

Он говорил: лицо режима —
Производительность труда.
Пока ж основы нерушимы,
Все формы – это ерунда.
И в сущности, несовместимы,
Хоть в том признаться не хотим мы,
Капиталист и бюрократ,
Умноженный в десятки крат.

Он говорил, что править должен
Не добрый царь, а хитрый класс,
Который словно чует кожей,
Что выгодно для всех для нас.
Ему не дороги идеи,
Он важным качеством владеет:
Спрос предложеньем утолять
И без насилья управлять.

Без класса этого нет наций.
Национальный интерес
Без пустозвонных деклараций,
Без лишних действий и словес
Свой от чужого капитала
Всегда, во что бы то ни стало,
Буржуй сумеет защитить
И этим нацию сплотить.

На будущее он сквозь призму
Смотрел теории своей
Народного капитализма,
Но разуверился и в ней,
Когда пошли в капиталисты
Все пламенные коммунисты.
И весь возглавили процесс
Секретари КПСС.

А верить им давно устал он.
Ведь вера – лишь условье лжи.
Две стороны одной медали…
Не в том ли парадокс лежит?
Уверенность – другое дело,
Бог пред уверенным и смелым
Теряет силу. Что пенять,
Нельзя нам божество понять.

Да, человек – червяк. До бога
Ему миль’оны лет расти.
Для вечности – не так уж много,
Бог за надежду нас простит.
В себе уверенными были
Вожди, они других судили,
Забыв и стыд, и божий страх,
Увидев, что Бог в их руках.

И потому всё попирали,
Народы за овец сочтя,
Что эту тайну Бога знали.
И миром правили шутя.
И Бог служил им как орудье,
И славу блеяли им люди,
Но каждый раз Бог мир спасал,
Тем, что бессмертья им не дал.

Наш друг, воспользовавшись смутой,
Смог капитальчик сколотить,
Халифом став хоть на минуту,
Свои желанья воплотить.
Он в «пирамидах» деньги делал.
Скупая ваучеры смело,
В Газпромовский пакет вложил,
Продал и весело зажил.

Он изменился, стал циничней,
Не встретив в жизни идеал.
Он принципы из жизни личной
Как нудных менторов изгнал.
Теперь ему уж стало ясно,
Что молодые все прекрасны,
Он от своей мечты устал
И в жизни прелесть видеть стал.

Век нынешний придумал способ
Проблемы разные решать,
Готов ответ на все вопросы,
Лишь стоит клавишу нажать.
Иль Дьявол так закинул сети,
Используя открытья эти,
Чтоб «человеков уловлять»
И здешним миром управлять?

Наш Павел дал «обет безбрачья».
Заглядывая в Интернет,
Дам выбирал он наудачу,
Писал запрос и ждал ответ.
И сразу назначал свиданье.
А там и пылкое признанье.
Неделю продолжал роман.
Ну, чем он вам не донжуан?

До Интернета объявленья
На свете были, телефон.
Важно не знать в желаньях лени —
Секрет успеха понял он.
И был ли день, когда в постели
Он не был бы на чьём-то теле.
Да, были те, что как кремень,
Но и как воск по две на день.

Так годы шли, давая опыт
В приёмах, ласках и словах.
У многих дев под страстный шёпот
В те дни кружилась голова.
Он был везуч, его любили
И в сеть свою его ловили,
Но, добиваясь своего,
Не обещал он ничего.

Так приобрёл он ценный опыт
В искусстве ублаженья дам,
Сегодня я сравнил его бы
С тем, что когда-то наблюдал:
Есть Петергофские каскады,
Ступенчатые водопады,
Где крепко держит льва Самсон,
Фонтаном хлещет в небо он.

Собой владеть так мог и Павел.
Он был в приёмах молодец.
Лишь сам себя он мог заставить
Оргазмом кончить, наконец.
Как правило, в любом сношенье
Он соблюдал соотношенье —
Четыре раза к одному.
И всё – благодаря уму.

Лишь напоследок оставлял он
Освобождения черёд,
Когда желанье утоляя,
Струя преграды все прорвёт,
И завершая вечер томный
Его самсон размеров скромных
В восторге вдруг подбросит вверх
Фонтана мощный фейерверк.

Так он смысл жизни видел разве
Лишь в том, чтоб женщин ублажать.
Ища в любви разнообразья,
Умел себя не обижать.
И женщин образ идеальный
Слепил из множества деталей,
Все сладости любви испив,
Он был удачлив и счастлив.

Считая женщину кумиром,
Мужчина чрез её красу
Познать способен прелесть мира,
Гармонии постигнуть суть,
Форм и пропорций совершенство
И абсолютное блаженство
И, с женщиной сливаясь, он
Был от грехов освобождён.

А было то прелюбодейством,
Или невинным баловством,
Судить не нам, скорей то – бегство,
Чем просто плоти бесовство.
Попытка от тревог отвлечься,
И мути дать в душе улечься,
Свободу шкурой ощутить,
Чтоб просто знать, что стоит жить.

И тем с ним прошлое прощалось,
Когда он жил под колпаком,
И делал то, что разрешалось,
А выпивал и то тайком.
Когда уж потеряв надежду,
Что будет всё не так, как прежде.
Смирился, было, с жизнью он
И всё воспринимал как сон.

Стал торговать он запчастями,
Автокосметикой и тем,
Что спрос имело, мы б застали
Его в торговой суете.
Да, точно, именно в ту пору,
Душе своей ища опору,
Метался он меж разных вер.
И молится ли он теперь?

А если «да», какому богу?
Не ошибётся ли опять,
В исканьях истины дорогу
Пытаясь для себя избрать?
Он так умён. Хватило б баллов,
И в клубе интеллектуалов
У Менса был давно бы он,
Когда бы был ему резон.

Тщеславье тешить – род болезни,
И если б кто меня спросил,
Сказал бы я: сто крат полезней
Брать рубежи на грани сил
И побеждать! Нет выше счастья,
Чем, курс держа через напасти,
Плевать на приговор толпы
И не сворачивать с тропы.

Признаки магических способностей