Андрей Марковский - Принцип неопределённости. роман

• Название: Принцип неопределённости. роман
• Автор: Андрей Марковский
• Жанр: Современные любовные романы

Петербургский предприниматель плывёт по течению. У него были способности, но музыкантом не стал. Получил диплом инженера, но не работал по специальности. Всю жизнь занимался не своим делом. Однако он знакомится со странным человеком, от которого узнает, что мир не совсем таков, как его представляет большинство людей. В жизни Кирилла многое переменится, и сильно изменятся его взгляды на жизнь и бесконечность. Трудно преодолеть неопределённость и самого себя, сломать стереотипы и спасти любовь.

---

С родителями Кирилла хорошо общался покойный тесть, Павел Сергеевич. Он не выставлял себя ни коренным (родители его появились в Ленинграде после проведённой Сталиным «кировской» чистки партхозактива), ни особенно образованным (рабочий с незаконченным высшим). Кира даже подозревал, что тесть специально бросил институт, чтобы остаться пролетарием – тем в советские времена полагались разные преференции и льготы, да и платили гораздо больше инженеров; хитрый, понимающий и практичный был мужик. «Людей теряют только раз». Его тоже жаль, как жаль Таню, как жаль друга Витьку. Вдруг он понял, что жизнь и здоровье тёщи ему совершенно не интересны, и осознание этого факта не прибавило ни капли доброты в его опустошённую душу.

6

Дни тянулись по-прежнему, лето прибывало, белые ночи убывали, нашествие корюшки в Неву давно закончилось. Зелень кустов и деревьев сделалась из яркой изумрудно-зелёной, словно светящейся изнутри, просто зелёной и грязной, будто нарисованной плохими акриловыми красками. Хвойники выпустили весной на каждом кончике своих веток молодые почки-побеги с бледно-зелёными мягкими иголками, и пару месяцев простояли пушистые и нарядные. Сейчас новые иголки огрубели, потемнели и слились своим малахитовым цветом со старыми взрослыми ветками.

Буйство красок перешло к цветам, у них до самой осени будет время похвастаться людям своей расцветкой. Не всем людям это надо, да и не рассчитано на всех. Имеющий глаза – увидит. Простые слова не о зрении, а о желании видеть. Так же, как имеющий уши – услышит. Сколько хорошей музыки сочинили люди, на любой вкус. Но кому-то нужна не музыка, а ритм, кому-то слова про пахана и урку. Люди привыкли слышать музыку в качестве фона. Когда работают – ритм, под который можно подстроиться, он помогает шевелить лопатой и закручивать гайки. Когда отдыхают – в качестве суррогата веселья, примерно такого, как звук хлопушки с конфетти или взрывное разноцветье новогодних фейерверков.

Особый интерес у Кирилла вызывали люди, включающие музыку очень громко без особой на то нужды. Естественно, Кира к такой категории никак не относил любителей вникнуть в тонкости звучания металлического рока, рок-н-ролла и джаза; или жестокую необходимость обеспечить музыкальным ритмом большую толпу, например, свадебные торжества, рядовую пьянку в день рождения или бесшабашную молодёжную вечеринку. Но долго не мог понять тех, кто «заряжает на всю катушку», когда в этом нет вообще никакого смысла, кроме дешёвых понтов. Не понимал дребезжания железа старенького ВАЗа под грохотание мощного сабвуфера, выдававшего в итоге наполовину ритм, наполовину – ужасные звуковые искажения.

Не понимал любителей включить погромче и уйти подальше, ну никак не понимал – ради чего? Несколько позже догадался: эти люди настолько бедны внутри себя, что им приходится гордиться чужим так, словно это их собственное. Именно поэтому включают громче, они всем нам показывают: вот я какой, вот как я умею, вот она какая у меня громкая музыка! Притом что музыка как искусство их интересует не очень, они её не понимают, мало в ней разбираются, руководствуясь в выборе модой, популярностью, известностью, просто тем, как она совпадает с собственным внутренним ритмом.

Иначе чем объяснить пристрастие некоторых к иноязычному рэпу, который сам по себе – просто рифмованный текст, а музыкальный ритм присутствует параллельно, как камертон, чтобы чтец с этого ритма не сбивался. Однако отечественные современные дикари слушают музыку как призыв тотемных барабанов из прошлого, это требование генома их далёких пра-пра-пра-родителей.

Кирилл шёл от метро вдоль Выборгского шоссе к улице Композиторов, к дому, в котором жил старый музыкальный товарищ Серёга. Эта северная часть Санкт-Петербурга нисколько не походила на обласканный любовью многих старый центр города Петра и всех последующих царей, при которых Питер являлся столицей огромной империи. Здесь, в новом районе, высились мириады многоэтажек вперемешку с магазинами, школами и торговыми центрами, как в любом городе современной России, все одинаково бетонные, одинаково безликие, утилитарно-одинаковые по своей сути. Здесь, на севере города, чуть просторней, чуть шире дороги, чуть ближе Финляндия. Если работать недалеко и не стремиться к старине, к музеям, выставкам и театрам, всю жизнь можно прожить в Петербурге так, будто живёшь в Красноярске или Перми. С той лишь разницей, что намного проще, чем жителям материковой части страны, выехать за границу. Хотя приграничную Лаппеенранту, ласково называемую петербуржцами «Лапой», заграничным городом считать трудно – это большой город-магазин, точнее маленький городок – как один огромный магазин, вся разница с Россией состоит в ассортименте и качестве товаров, и необходимости расплачиваться за него не рублями, а евриками.

Серёге, которого иначе чем Серым в годы рок-н-рольной молодости не звали, Кира позвонил сам. Бывают такие моменты, когда хочется рубануть все узлы сразу. Новые. Старые. Все накопившиеся в кладовке памяти спутанные моточки, причудливо перепутанные друг с дружкой. Похоже на то, когда ты в поисках чего-то срочно нужного достаёшь из дальнего угла кладовки забытую коробку из-под обуви.

А в ней зачем-то хранятся выцветшие неудачные фотографии, не удостоившиеся попадания в альбом, открытки и письма от людей, с которыми ты давно не встречался и почти забыл, клочки ткани с пришитыми к ним запасными пуговицами от изношенных тобой много лет назад курток и костюмов, сувенирные ручки с высохшей пастой, пожелтевшая вырезка из городской газеты с заметкой о тебе. Всё это можно, не разбирая, целиком отнести в мусорный бак, но ты садишься и перебираешь, каждый предмет что-то значит для тебя, в каждом есть какая-то твоя частичка, твоя «резервная память», часть твоего «облачного хранилища».

Эти ничего сейчас не стоящие предметы ты скрупулёзно перебираешь, ты только что спешил, был очень занят, у тебя не было лишней минутки, но ты сидишь час, второй, неспешно разглядывая мутные лица на фото, читаешь поздравления к дню рождения двадцатилетней давности, щёлкаешь ручкой с надписью «Гостиница Турист». Ей ничего нельзя было написать уже пятнадцать лет назад, когда она была новой, эта ручка. Но ты её не выбросил, чтобы в дополнение к памяти о чудесных неделях в этой гостинице осталось маленькое материальное свидетельство. И перепутанные мотки ниток ты не выбросишь, просто отрежешь спутанное и, аккуратно всё упаковав, положишь обратно в коробку, а коробку в кладовку, чтобы через много лет снова наткнуться и вновь освежить приятные воспоминания. Ты не хранишь в этом тёмном углу, в старой коробке из-под обуви, воспоминаний неприятных.

Серый откликнулся на предложение встретиться с той радостью, что свойственна когда-то давным-давно близко знакомым людям, по каким-то не от них зависящим обстоятельствам не пересекающимися друг с другом. Что поделать? Так сложилась жизнь, повернулась другим своим боком. Планеты ведь тоже разбегаются.

Серый, игравший на ритм-гитаре в «Папаше Дорсет» больше шести лет, не стал для Киры близким другом, они были просто хорошие приятели. Скорей всего, помешал Серёгин характер: он был всегда и весь слишком бодрый, очень подвижный, из-за этого часто оказывался чересчур резким, грубоватым на язык, не ощущающим грани, когда и с кем так себя вести можно, а с кем и когда – нежелательно. Из-за него часто случались всякие неурядицы, он в простейших ситуациях неожиданно мог взорваться, как водородная бомба, стать в позу, грубо послать «по матушке» или засветить кулаком. Он всегда был таким, но Кира умел находить с ним общий язык. Вообще-то Серёга славился своей надёжностью, в отличие от лучшего друга Витьки, который мог забухать в самое неподходящее время.

Однажды им пришлось сыграть часть концерта как акустику, в две гитары, мелодихорн и бубен, пока Люся пыталась расшевелить в матину пьяного Витьку. Никто ничего не заподозрил, лишь какая-то выпившая весёлая компания всё время кричала с дальних рядов: «Хорош! Давай «Перекрёсток железных дорог!», начинали петь «Практикантку» и хором топать в ритм, но их удалось общими усилиями, без участия ментов успокоить, а ко второй половине Витёк очнулся и доиграли отлично, в том числе «на бис» Башлачёвский «перекрёсток».

Видимо, потому он и удержался, хотя после некоторых особо неприятных ситуаций ребята несколько раз пытались его уволить, особенно Алекс, но Кира ни разу не согласился. Хотя одна ночь на лавочках под открытым небом ему тоже очень хорошо запомнилась: Серый вместо извинений о почти суточном опоздании в гостиницу стал по своему обыкновению «качать права», и дежурная выставила их на улицу «до решения администратора», рабочий день которого начинался в восемь утра. Хорошо, что тогда накатило относительно тёплое лето, у Витьки в заначке оказался коньяк, сигарет тоже было в достатке, душевно проговорили почти до самого утра и даже немного подремали на жёстких досках скамеек.