Ксения Загоровская - Музыка моей жизни. Воспоминания маэстро

• Название: Музыка моей жизни. Воспоминания маэстро
• Автор: Ксения Загоровская
• Жанр: Музыка, танцы
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-083184-5

Музыкант и композитор Раймонд Паулс – самый знаменитый латыш. Он родился и живет в Латвии, однако его произведения исполняются в лучших концертных залах стран бывшего СССР и зарубежья. Он визитная карточка, национальная легенда, символ Риги, Юрмалы, Латвии.

Основное место в произведениях Паулса занимают популярные песни, музыка к кинофильмам и спектаклям – Паулс написал более пятиста песен, музыку к тридцати фильмам, двадцати театральным постановкам, трем балетам, создал множество инструментальных произведений. Его произведения объединяют в себе народные, джазовые, блюзовые интонации, современные ритмы и чувство гармонии.

Он – отец латышской эстрады и мюзикла, вырастивший целую плеяду музыкантов. Человек, который получает удовольствие от музыки и щедро делится этим счастьем с другими. Заслуженный деятель искусств и народный артист, лауреат многих премий, кавалер многих орденов… Но звания, должности и регалии рядом с его именем упоминаются очень редко, почти никогда.

Он – Раймонд Паулс. Маэстро.

Этим все сказано. Для современников и для истории.

---

Однажды, выступая на школьном вечере, я вдруг оказался во власти нового ощущения – почувствовал, что зал слушает меня затаив дыхание. Я королем себя почувствовал. И это было приятно. Иногда мне кажется, что это и был переломный момент в моей жизни.

…Через много лет, в 2012 году, выступая на благотворительном концерте в Латвийской музыкальной академии (раньше она называлась консерваторией), на сцене, на которой я сдавал государственный экзамен, я играл свое музыкальное посвящение Ольге Боровской, и в нем звучали ноты благодарности…

В ритма джаза

В 1949 году я окончил семилетку, и вместо двух школ у меня осталась только одна – музыкальная. Но свободного времени у меня стало еще меньше… Музыка занимала все большее место в моей жизни.

С 14 лет друзья отца начали брать меня играть на вечеринки. Бывало, они оставляли родителям записку «Взяли Раймонда. Вернем утром» и уводили меня с собой. Мы играли в ресторанах, на вечеринках, в кино – перед сеансом или аккомпанируя немым фильмам. Тогда фильмы еще были немыми, и, кажется, это не так уж давно и было! На следующий день после ночных концертов я клевал носом на уроках, но на усталость никогда не жаловался. Мне было интересно…

В это время я и полюбил джаз. Я думаю, он не занимает того места в мире музыки, которое должен по праву занимать. Это великая музыка.

Джаз появился в конце XIX – начале XX века в Америке, куда 200 лет назад эмигранты со всего мира приехали со своими песенными традициями. В то же время там продолжала развиваться народная музыка выходцев из Африки. В этом огромном плавильном котле и родилось новое яркое музыкальное направление – джаз. Оно привлекло внимание известных композиторов того времени. Ярким его представителем стал Джордж Гершвин, который на всю жизнь стал моим любимым композитором. Виртуозные музыканты Оскар Питерсон и Эрролл Гарнер – до сих пор мои кумиры. Лучшие произведения Фрэнка Синатры и Рэя Чарльза неподвластны времени.

По ночам я слушал «вражеские радиоголоса», пытаясь на слух записать нотами еле различимые в шуме «глушилок» мелодии зарубежных композиторов. Одноклассники, зная об этом моем увлечении, часто просили меня сыграть что-нибудь новенькое – Гершвина или мелодии из великолепного фильма Гленна Миллера «Серенада солнечной долины». Я играл ее по нотам, которые успевал записать, а «белые пятна» заполнял по велению сердца, импровизацией, и она постоянно звучала во мне.

Это сейчас джаз – классика, а в советское время эту мелодичную музыку можно было услышать только в ресторанах и на вечеринках. Для исполнения в консерватории и концертных залах джаз считался слишком низким жанром и, как все заграничное, даже подозрительной. Газеты были полны обличениями западной пропаганды, которая, как считалось, выражалась и в музыке. «Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст», – говорили в то время и не шутили. За пристрастие к идеологически чуждой музыке можно было вылететь из института или с работы.

Многие с большим сомнением и опаской относились к нашим джазовым экспериментам. Но мы продолжали играть… Очарование новой музыки было для нас сильнее неопределенной опасности.

Парадокс, но через несколько лет именно джазовые ритмы, исполненные на конкурсе в Эстонии, принесли мне победу, а с нею и первую премию Центрального Комитета комсомола Латвии. Затем я придумал джазовый фестиваль в Лиепае, гастролировал с джазовыми коллективами как пианист и композитор. А через 22 года после окончания консерватории объявил о наборе студентов на джазовое отделение и в течение нескольких лет преподавал там. Правда, тот набор так и остался единственным.

Душа джаза – импровизация. Наверно, этим он меня и покорил… Не уверен, что импровизировать можно научиться. Это дар, доступный не всем, даже великим музыкантам. Импровизировать – это не значит играть как Бог на душу положит. Вовсе нет! Нужно суметь «поймать» основную тему и вести ее, развивая и дополняя.

Великим импровизаторами были композиторы Лист и Шопен. Ноты их произведений не дают представления о том, как они звучали в авторском исполнении. Всякий раз эти музыканты играли свои сочинения по-другому.

Где граница между импровизацией и собственным сочинением? Не знаю… Но уверен, эта музыка будет жить вечно, потому что она – живая. Я в очередной раз убедился в этом весной 2015 года, будучи членом жюри международного конкурса «Riga Jazz Stage 2015».

Эстрадный секстет. За роялем Раймонд Паулс. Конец 1950-х годов.

«Трио-джаз» в Колонном зале Дома Союзов.

Когда умолкли звуки…

С Германом Брауном.

Вкус к импровизации я в полной мере почувствовал, играя в «кабаках»: мне было скучно из вечера в вечер играть одни и те же вещи. Тогда я, наверно, и понял, что игра по нотам, пусть даже виртуозная, это еще не все. Создавать собственную музыку – вот это настоящее. Дух сочинительства все больше увлекал меня.

Окончив в 1952 году среднюю школу, я еще целый год занимался только музыкой – готовился к поступлению в консерваторию. Теперь уже ни отцу, ни кому-либо еще не приходилось заставлять меня играть. Я даже никому дома не сказал, что иду поступать в консерваторию. Просто пошел и поступил…

На вступительных экзаменах сыграл Баха и Рахманинова. В 1953 году я уже учился в Латвийской консерватории по классу фортепиано у выдающегося концертмейстера Германа Брауна, которого считаю своим учителем с большой буквы.

Во время учебы продолжал подрабатывать – концертмейстером на полставки, пианистом в клубах. Эта привычка использовать каждую минуту тоже идет из детства. В то время студенты должны были получать разрешение на работу руководства вуза. Я ходил в деканат, писал заявления на совмещение работы с учебой, и мне их подписывали – с условием, что подработка не будет мешать занятиям.

Кажется, она и не мешала… Зачеты и экзамены я сдавал вовремя, часто лучше всех. Однокурсники шутили, для меня главное – прийти на экзамен, а дальше можно не волноваться – сдам. Но, бывало, и с этим возникали проблемы. Веселая «приработка» в ресторанах и на вечеринках затягивала, и я, случалось, пропускал зачеты и семинары. Удивительно, но преподаватели делали все, чтобы помочь нерадивому студенту. Часто выручал профессор Герман Браун, который даже посылал мне письменные напоминания об экзаменах. Зачем ему это нужно было? Не знаю. Но потом, когда уже меня просили о помощи, я обычно тоже не отказывал, памятуя долготерпение своих преподавателей.

Готовясь к новому, 1954, году студенты консерватории решили создать джазовый оркестр. Я в нем был пианистом. Планов на будущее никто не строил – выступим на Новый год и разойдемся. Выступили…

Но оркестр не распался. Мы продолжали играть, и вскоре о нас узнали и стали приглашать играть на танцах. Популярные в Риге танцевальные вечера проходили в клубе строителей, на нынешней улице Бруниниеку, в клубе МВД, на улице Базницас, в Малой гильдии, в Старой Риге. Играли мы с удовольствием, нам неплохо платили, но мы уже понимали, что хотим чего-то большего…

Славы? Вряд ли мы это так формулировали для себя. Но нам, конечно, хотелось играть для широкой публики. Наш первый коллектив распался.

В консерватории преподавал выдающийся композитор Янис Иванове. Одновременно он был и музыкальным редактором Латвийского радио. К нему мы однажды и пришли с моим однокурсником Эгилом Шварцем (мы с ним учились еще в музыкальной школе им. Эмила Дарзиня) и предложили создать инструментальный ансамбль по образцу гремевшего на Западе Бенни Гудмена. Этот американский джазовый музыкант был нашим кумиром. И хотя в то время его музыку по официальным радиоканалам не передавали, это не мешало нам ее слушать. Его композиции «Лунный свет», «Верь мне» кружили нам голову.

А наша идея состояла в том, чтобы записывать музыкальные произведения в нашем исполнении и передавать их по Латвийскому радио на всю страну. Идея для того времени была новой, но Янис Иванове сразу же поддержал нас и даже выделил небольшие деньги на создание эстрадного секстета.

С 1956 года музыкальные записи в исполнении нашего ансамбля зазвучали по Латвийскому радио. Вскоре мы стали популярными. Век телевидения тогда еще не наступил, и все слушали радио.

Несмотря на «железный занавес», мы часто давали в эфир музыку западных композиторов. Называть имя зарубежного автора, конечно, не разрешалось, но и отказываться от полюбившихся мелодий мы не собирались. И мы придумали хитрую штуку: называли «враждебные» композиции туманно – современные мелодии в нашей обработке.

Удивительно, но много лет нам это сходило с рук. То ли партийные боссы слабо разбирались в музыке и потому не почувствовали, откуда ветер дует, то ли по каким-то причинам решили закрыть на глаза на чуждые веяния.

Латвийское радио было филиалом Всесоюзного радио, и они обменивались записями передач, в том числе и музыкальных. Наши обработки современных мелодий услышали в Москве, и вскоре в Ригу приехали представители фирмы «Мелодия», чтобы записать музыку в нашем исполнении. Мы записали две пластинки американских мелодий. На них значилось – «Обработка Гунара Кушкиса», известного латвийского саксофониста. (Для «маскировки» мы называли его кларнетистом, потому что саксофон тоже считался идеологически сомнительным инструментом). И тут тоже никто не стал вникать, что и как Гунар обрабатывает – и пластинки большим тиражом разошлись по всему Советскому Союзу.