Ксения Сингер - Если Мельпомена выбрала тебя

• Название: Если Мельпомена выбрала тебя
• Автор: Ксения Сингер
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-00071-425-6

Даже в зеркале мы видим себя не так, как видят нас другие. Тем более, наши оценки событий или поступков очень отличаются от мнения окружающих. Насколько наша жизнь сложна и многогранна, какие краски в ее палитре преобладают, в основном зависит от нашего восприятия ее через черты нашего характера, наш интеллект.

Окружающие Алины вам расскажут о ней, что она родилась в 1970 году, училась, живёт и работает в Гамбурге, она успешный учёный-физик, профессор, уверена в своих силах, у неё прекрасная большая семья и, наконец, она не просто красива – она привлекательна.

Если вы сами не живете в Гамбурге, вам может показаться, что он далеко от вас, а возможно он ближе, чем кажется на первый взгляд. Познакомившись с Алиной, вероятно, вы решите, что совсем не походите на неё, но, кто знает, присмотревшись к ней, вдруг найдёте в ней черты свои или кого-то из ваших близких. Её жизнь, конечно, не такая как у вас. Если Вы так считаете, пусть так и будет.

Она же знает о себе, что сызмальства не укладывается в канву общества то со знаком плюс, то со знаком минус. Вот так и сражается всю жизнь с собой, с реалиями да ещё с фантазиями своими и чужими. И ничего тут не поделаешь, если Мельпомена выбрала тебя.

А когда она сама описала свою жизнь, получился приключенческий, психологический с политическим окрасом любовный роман.

---

– Для первого знакомства с ней ты уже готова, но ты вернешься к ней еще не раз.

Я очень удивилась, поскольку не читаю книги повторно. Я все помню, что я прочитываю. И она это знает. Название книги царапало в своем тревожном протесте – «Идиот».

Засыпая, услышала, как пришла мама. Она была не одна. Она почему-то все время смеялась. Ее счастливый смех меня коробил.

Крис стал появляться у нас сначала эпизодически, а потом и вообще поселился, эпизодически исчезая. Когда я сталкивалась с ним на кухне, в коридоре, на террасе или где-то еще, внутри меня красной лампочкой включалось чувство надвигающейся опасности. Я ощущала эмоционально: он готовит против меня какую-то гадкую агрессию. В голове рождалась ассоциация: он – охотник, мягко и неслышно крадущийся, а я глупая перепелка, затаившаяся в кустах, зная, что охотник рано или поздно выследит ее. У меня и с мамой было мало тем для общения, а с ее хахалем – тем более. Я старалась с ним не пересекаться. Пораньше поесть, пораньше уйти в школу. Уехать к бабушке и подольше побыть у нее. Бабушка видела, что у нас какие-то изменения, но я молчала – не хотела ее расстраивать, а она не спрашивала. Я чувствовала, что Крис, наоборот, старался встретиться со мной, заговорить. Я же его полностью игнорировала. Что-то толкало меня залезть в шкаф и подслушать, чтобы знать, что против меня замышляется. Это делалось на уровне инстинкта. Я понимала, что это нехорошо, но все равно делала. Я слышала, как он говорил:

– Получается, что я ее выживаю из дома. Почему она вечно где-то пропадает? В нормальных семьях дети должны общаться с родителями. Поверь мне, как опытному детскому психотерапевту, в этом возрасте ребенка нельзя предоставлять самому себе.

С первых же слов я узнала этот голос. Это он приходил тогда к маме, когда папа уезжал на полгода в Америку.

В начале ноября у меня вдруг поднялась температура, начался грипп, который перешел в бронхит; даже после двух недель приема антибиотика кашель сотрясал меня всю. Крис проявлял заботу, усиленно предлагая делать мне массаж. Я наотрез отказывалась от его услуг. Он обижался, высказывая маме свои неудовольствия. Я слышала, как он говорил:

– Не скрою, сначала Лина интересовала меня только с точки зрения детского психотерапевта. Ты знаешь, что я пишу научную работу об особенностях психики тинэйджера. Но чем ты становишься мне ближе, тем большую ответственность я чувствую за нее. Видишь ли, у меня никогда не было детей, и теперь ребенка моей любимой я хотел бы рассматривать как собственного. Я хочу, чтобы у нас была нормальная семья. Меня беспокоит, даже пугает ее враждебность по отношению к окружающим самым близким ей людям. Ну, к примеру, что я плохого ей сделал. За что она меня так ненавидит. За всю мою заботу я получаю от нее только грубости.

Я чувствовала, что мама где-то в глубине души понимала щекотливость положения, но, вынуждаемая им, обрабатывала меня. Я просто отмалчивалась. Но теперь я должна была ужинать вместе с ними.

Бабушка, волновавшаяся за меня, звонила время от времени, чтобы справиться о моем здоровье, и каждый раз предлагала забрать меня на время болезни к себе, чем приводила Криса в бешенство. Я слышала, как он говорил маме:

– Скажи старухе, чтобы она не лезла больше к нам. Скажи ей, что теперь у тебя и Лины другая семья. И ты, и Лина обойдетесь без нее. Ты же видишь, она хочет ее у тебя отобрать. Какая же ты мать, если ты позволишь это сделать.

Я почувствовала себя в западне. Если я сейчас убегу к бабушке, службы по защите прав ребенка вернут меня назад с помощью полиции, да еще и у бабушки будут неприятности. Мне надо продержаться всего полтора года. Да и мама никогда не посмеет сказать бабушке такое.

В четверг за ужином мама мне сказала, что больше я не должна ездить к бабушке, что она уже пожилой человек и ее надо оставить в покое. Она не реагировала на мои бурные протесты. Но в заключение, как бы подводя итог, сказала:

– Если ты нарушишь мой запрет, я подам на нее в суд, что она настраивает тебя против меня. И у нее будут очень большие неприятности.

Мне страшно и больно за бабушку. Ее слова означают, что она сказала бабушке то, что ей велел Крис. Я молча смотрю на нее. И вдруг понимаю, что этот мерзкий тип ей много ближе и дороже, чем я. Я ощутила, что на моем горле затягивается петля.

Внутри меня рождалось абсолютно новое незнакомое чувство презрения, неприязни, брезгливости к ней. У меня не было больше мамы. Да, формально оставалась мать, но которая предала меня. Она стала для меня не просто чужим человеком, а источником зла в этом чужом, окружающем меня мире, где я почувствовала себя такой одинокой. Я никогда не прощу ей слов, сказанных бабушке. Она их сказала в угоду Крису. Неужели она не видит, что он плохой человек. Я написала бабуле письмо, чтобы она простила меня, что я не могу повлиять пока на ситуацию. Но через полтора года мы все равно будем вместе – надо немного потерпеть. Я клянусь ей в этом. Я уговариваю не только бабушку, но и себя.

В субботу и воскресенье я просидела в моей комнате, запершись, не выходя ни к обеду, ни к ужину, ни к завтраку. Я продумывала возможные сценарии побега. Слышу в шкафу, как мать уговаривает Криса отпустить меня к бабушке. И обещает родить ему ребенка. А он смеется и говорит, что в ее возрасте уже не рожают. Он не позволит ей собой рисковать. Говорит:

– Поверь мне, как опытному детскому психотерапевту, у нее сейчас очень сложный возраст. Ребенок сам не знает, что ему надо. Иногда нужна жесткость, чтобы показать ему правильный путь. Она будет потом тебе благодарна за это. Мне это тоже тяжело, как и тебе, но надо выдержать, и вообще ее надо воспитывать, а то как с таким характером ей дальше жить. Вот увидишь, все образуется.

В понедельник я ушла в школу, до того как мать встала. Школа еще закрыта. На улице очень холодно. Рези в животе и голодная тошнота притупились. Болела голова и перед глазами временами появлялись темные пятна. На третьем уроке я потеряла сознание, и на машине скорой помощи меня увезли в больницу. В клинике сразу разобрались, что это был голодный обморок. Я лежала под капельницей. Все, что я только что съела и выпила, вышло из меня фонтаном. Медсестра, поменяв мне простынь, сняв с меня запачканную рубашку, ушла, чтобы принести чистую. В это время появились мать и Крис. Мать, увидев меня, начала рыдать. Я почувствовала похотливые эмоции Криса и увидела его липкий, алчный взгляд, бегающий по моему голому телу. Вот оно что. А она променяла и папу, и бабушку, и меня на него. Я повернулась к ним спиной. Зашла медсестра со свежей рубашкой:

– Ну вот, смутили девочку.

– Мы родители, нам можно.

Я ей говорю:

– Врет, это любовник моей матери.

Сестра надевает на меня рубашку и с сочувствием смотрит на меня. Я понимаю, большего она сделать не может. Но даже в рубашке я не разворачиваюсь к ним, лежу, не отвечая на их вопросы. Наконец они уходят. Я молча плачу, спрятавшись под простыней. В палате, кроме меня, лежит еще одна девочка. У нее очень короткие волосы на голове и большие подвижные глаза. Она постоянно куда-то убегает. Я прикована к постели капельницей. На следующий день, вернувшись перед обедом, она мне сообщает:

– К тебе, наверное, сегодня психотерапевт придет. Ты ей не верь, такая хитрющая баба. Сейчас видела, как она с этим мужиком, что у тебя был, в коридоре смеялась. Точно против тебя подговаривались.

Я лежу и думаю: «Как мне пустынно и больно в этой жизни. Да и жизнь у меня получилась такая короткая, а в конце еще и такая злая. Папа, папа, ты тоже никогда бы не подумал, что моя мать может меня так предать. Папа, я не забыла твоих слов – всегда дать человеку шанс исправить свою ошибку. Я дала ей шанс. Я дала ей время исправить все. Если бы еще сейчас она пришла и сказала, что прогнала его, и мы с ней поедем к бабушке извиниться, я бы ее простила. Но наступает момент, после которого возврата нет. Я выхожу на тропу войны против них, где в неравной схватке я, конечно, проиграю. Я бессильна что-либо изменить. Бабулечка, милая, мне очень жаль тебя, но я не в силах вырваться из этого капкана».

Я плачу молча, беззвучно. Пегги, посмотрев на меня, вздыхает и ложится в кровать. В комнату входит энергичной походкой дама материного возраста. По быстрому взгляду Пегги догадываюсь, что она и есть психотерапевт. Она приветствует нас обеих. Губы у нее улыбаются, а глаза холодные. Сначала она подходит к Пегги, справляется, как у нее дела, за что-то хвалит ее. Потом переключается на меня, но говорит на абсолютно отвлеченные темы. По-видимому, она хороший профессионал и быстро понимает, что душу оголять я перед ней не собираюсь. Я чувствую ее раздражение. Напоследок, явно неудовлетворенная, она спрашивает:

– Хорошо, а почему ты все же не ела?

– Не надо тратить на меня время. Я знаю, что вы не на моей стороне.

– Я слышала, да и вижу, что ты очень умная девочка. Ты должна понимать, что я хочу помочь разобраться в ситуации.