Даниэль Глаттауэр - Дар

• Название: Дар
• Автор: Даниэль Глаттауэр
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-89028-6

Герольд Плассек искренне считал себя неудачником: работа неинтересная, семьи нет, зато комплексов хоть отбавляй. Он бы и рад был что-нибудь изменить, но понимал бессмысленность этих попыток. И тут вмешался его величество случай. Бывшая возлюбленная огорошила Герольда известием, что у него есть четырнадцатилетний сын Мануэль и ему предстоит провести с мальчиком некоторое время – в конце концов, это его долг. С этого момента жизнь Герольда буквально перевернулась: Мануэль словно приманил для отца удачу.

Не обошлось и без детективной истории, в расследовании которой Мануэль оказал отцу неоценимую помощь.

---

– Послушай, София, побалуй себя свободным днем, возьми длинные выходные, выспись как следует, расслабься, сходи на шопинг, устройся дома поудобнее, займись йогой, прими настоящую ванну, почитай книгу, посмотри какой-нибудь дурацкий фильм…

– Я еще никогда не болела, – призналась она.

– Тогда тем более самое время для этого.

– Нет, Гери, так дело не пойдет, я не могу этого сделать, – сказала она.

М-да, отними у трудоголика работу, и он не будет знать, ради чего живет.

– София, я тебя еще никогда ни о чем не просил, я бы и сегодня не попросил, не будь это так важно для меня. Объяснить тебе, почему это настолько для меня важно?

– Нет, не надо, – сказала она.

Это я, при всей скромности, действительно бросил ей хорошую наживку.

– Тогда, пожалуйста, завтра в виде исключения заболей, просто скажи «да» свободному дню. Которого здесь мало кто заслуживает так, как ты.

Такому аргументу ей, разумеется, нечего было противопоставить. Я сам себе удивлялся, как четко я работал, чтобы не лишиться статуса «дяди».

– И когда я должна сказаться больной?

– Только не с утра.

– И чем я должна заболеть?

– Это может быть все, что угодно: мигрень, прострел, понос, гастрит, отравление, затруднение дыхания, проблемы с кровообращением, гипервентиляция…

Все это хотя бы по разу бывало и у меня самого.

– И ты сделаешь страницу репортажа?

– Да.

– В самом деле?

– В самом деле.

– Я могу быть в этом уверена?

– Можешь не сомневаться. София, ты ангел!

Шницель вместо спагетти

Одним из немногих известных мне изъянов алкоголя было то, что после часа умственной работы тебе казалось, что ты вкалываешь уже часов двадцать и что больше не можешь продержаться ни минуты, потому что все ясные мысли истрачены без остатка, остались только смутные, да и те сводятся к посещению ближайшей пивной. К счастью, я предвидел это и учел при составлении концепции страницы репортажа.

Сам я писал короткие комментарии. Это было всего тридцать строк, содержание мне нашептывал мой здравый смысл: нельзя – есть статус беженцев или нет – продержать семью с ребенком шесть лет и вроде бы даже принять в гражданство, а потом вдруг приговорить к диким чеченским пампасам, где семья к тому же подвергалась политическим преследованиям.

Работа Мануэля состояла в том, чтобы собрать все цифры и факты касательно судьбы семьи Паевых, то есть набросать эскиз ее становления, ее бегства и ее жизни в Австрии. Для этой цели он проговорил по телефону со своим баскетбольным тренером почти час, задавая один за другим умные вопросы и делая себе профессиональные пометки. Я наблюдал за ним и замечал, как сильно он продвинут в разыскном деле. С одной стороны, это заслуживало удивления, но с другой стороны, ведь он, может, и не был моим сыном.

Информацию по австрийскому законодательству, а также по чеченской войне и по волнам ее беженцев мы черпали из Википедии.

Я отвечал главным образом за осмысленный порядок слов в написанных фразах.

Но самая большая и важная история была заточена под Махмута, который должен был описать положение своими словами, выразив свои страхи и желания.

– Как он должен это сделать? – спросил меня Мануэль.

– Пусть пришлет тебе эсэмэску, примерно такую, как прислал, только раз в десять длиннее.

– И что он должен там написать?

– Все, что придет в голову, что ему кажется важным и исходит от сердца.

– И про баскетбол тоже?

– Естественно. Он должен написать, что бы его порадовало больше всего, если бы ему разрешили остаться, какие у него увлечения, что он хотел бы предпринять со своими друзьями, как хорошо в Австрии, как ему нравится говорить по-немецки, ходить в школу, кто его любимые учителя, что ему больше всего нравится есть…

– Спагетти и тирамису, – вставил Мануэль.

– Да? О’кей, тогда скажи ему, пожалуйста, что нам стоит исправить это на венский шницель и кайзершмаррн.

Мануэль засмеялся. Он понял меня, более того, он в принципе уже понял и журналистику, и это в четырнадцать-то лет.

* * *

Во второй половине дня мне позвонил Кунц и взволнованно сообщил, что София Рамбушек с подозрением на воспаление легких слегла в больницу.

– Ну, это она немного преувеличила, – заметил я.

– Что-что?

– Она в последнее время слишком много на себя берет.

– Да-да. Она уверяла, что у вас, господин Плассек, в случае необходимости всегда найдется история для страницы социального репортажа. То есть вы могли бы подготовить целый разворот?

– У нее, наверное, сильный жар, – сказал я в шутку.

– Что-что?

С людьми, лишенными чувства юмора, да к тому же находящимися в критической ситуации под стрессом, лучше не шутить.

– Да, это в самом деле так, я напишу разворот, у меня припасена одна хорошая история.

– Очень хорошо. И о чем же она? – спросил Кунц.

Этого я и боялся.

– Судьба одной семьи, эксклюзивная история, очень трагичная, очень трогательная, очень драматичная, очень… жизненная, судьбоносная, так сказать. И трогательная. И эксклюзивная.

– О’кей, господин Плассек, приступайте, приступайте же! Вы знаете, номер сдаем в семнадцать часов.

– Да-да, к семнадцати я управлюсь.

Дай пять

Эсэмэски Махмута и впрямь оказались не для слабонервных. Мальчик рассказывал так волнующе и натурально, что нам даже не пришлось много править. В качестве заголовка мы выбрали – для «Дня за днем» однозначно чересчур сложно, но Мануэль настоял на этом – «Я больше не хочу спасаться бегством». Рядом мы разместили крупное фото, которое нам предоставил тренер «Торпедо-15». На снимке был сияющий мальчишка с оттопыренными ушами, его несли на плечах ликующие после победы товарищи по команде – впереди всех Мануэль. Будь я ответственным политиком и попадись мне на глаза эта история да с этим снимком, у меня было бы только две возможности: либо эта семья останется в Австрии – либо я подаю в отставку. Правда, на практике, увы, ни один человек не становится политиком для того, чтобы потом лишиться места из-за четырнадцатилетнего чеченского мальчишки и его родителей, которых тщетные надежды завели на Запад.

Ровно к пяти мы управились, и я был уже на последнем издыхании. Я просто давно отвык от таких перегрузок и, честно признаться, больше не хотел к ним привыкать. Но с тех пор, как я познакомился со своим сыном, я еще никогда не видел его таким оживленным, пламенным, импульсивным и жизнерадостным, и уже одним этим окупались все затраты сил. Мы, без сомнения, переживали звездный час наших отношений, и даже неважно было, что в конце концов выйдет из нашего репортажа. Разочарования тут было не миновать. Ведь Мануэль был уверен, что мы, считай, спасли его друга Махи, что он вскоре появится из своего убежища и спокойно сможет готовиться к предстоящему через две недели важному баскетбольному матчу. Я, к сожалению, знал, что этого не будет. Разве что случится маленькое чудо. А опыт научил меня, что всякий раз, когда надеешься на маленькое чудо, оно гарантированно не происходит.

Как бы то ни было, прощались мы в этот раз исключительно сердечно, ведь Мануэль впервые мог гордиться своим новым «дядей». И я смог применить пару жестов, к которым мне и раньше очень хотелось прибегнуть, – я подмигнул ему, прищелкнув языком, и протянул раскрытую ладонь, по которой он с воодушевлением хлопнул своей пятерней. Так, наверное, когда-то начинали все отцы позднего призыва.

Крушение мира

Я уже был на пути к бару Золтана, как позвонил Норберт Кунц и попросил меня зайти к нему в кабинет.

– А это обязательно, а то я уже в пути? – сказал я.

– Да, господин Плассек, это обязательно.

– А мы не могли бы это обговорить по телефону?

– Нет, господин Плассек, это мы не могли бы обговорить по телефону.

Если он дважды подряд называет меня «господином Плассеком», а в промежутке между этими двумя «господами» задыхается так, как будто ему прямо сейчас без наркоза перерезают горло, это верный признак очень весомого события. И я нехотя поплелся назад в редакцию.

– Господин Плассек, поверьте мне, я не испытываю ни малейшего удовольствия от того, что должен вам сейчас сообщить, – сказал он, погружаясь в отвратительный кабинетный диван цвета хаки и зажигая сигарету.

А я и не знал, что он курит – может, правда, лишь в исключительных случаях, таких, как этот.

– Господин Плассек, мы вынуждены снять с номера ваш завтрашний репортаж.

– Да что вы!

– К сожалению, репортаж о чеченцах появиться не может. Приказ сверху.

Я инстинктивно глянул вверх, на люстру. В этот момент я был неспособен даже изумиться.

– Вы это серьезно?

– Можете мне поверить, я все испробовал, чтобы спасти эту историю. Я сражался за ваш репортаж. Потому что я лично считаю его хорошим, удавшимся, очень человечным, очень человечным. То есть это не критика вашей работы, пожалуйста, не воспринимайте это как критику вашей работы. С точки зрения журналистики вы все сделали правильно. Я был даже поражен, как хорошо вы…