Марк Гаврилов - Похождения Козерога

• Название: Похождения Козерога
• Автор: Марк Гаврилов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Вместе с Козерогом читателю предстоит встретиться с людьми, определившими судьбу автора и теми, кто повлиял на развитие литературы и искусства. Вы узнаете, кто такая Хана – пионерка и хулиганка, пообщаетесь вместе с автором с Василием Шукшиным, Владимиром Высоцким, Михаилом Ульяновым, Ириной Бугримовой, Марисом Лиепой… Узнаете о чернобыльской трагедии глазами очевидца, побываете в Лаосе и на острове Кунашир. И не раз улыбнетесь байкам, легендам, анекдотическим ситуациям.

---

Вот на каком идеологическом фоне, жена коммуниста, офицера погранслужбы, библиотекарь заставы Анна Гаврилова получила из центра директивную бумагу: список литературы, подлежащей уничтожению. Для неё, влюблённой с детства в книги, это было равнозначно смертному приговору, вынесенному близким, друзьям и родным, приговор, который необходимо привести в исполнение своими собственными руками. То, что она сделала, могло быть квалифицировано совершенно чётко, в рамках обвинительного приговора: Анна Гаврилова, в сговоре со своими подругами, изготовила ложный акт, подтверждающий уничтожение литературы по списку, определённому надлежащими органами. На самом деле книги, вредные в идеологическом плане, уничтожены не были.

К счастью, среди подруг, подписавших опасный документ, или просто знавших о нём, стукачей не оказалось, ибо в противном случае, судьба нашего семейства получила со-о-о-всем другое развитие. Напомню, что же подлежало изъятию из духовного мира советского человека: книги Бунина, Куприна, отдельные романы Достоевского, некоторые народные сказки, а так же – братьев Гримм, Гофмана и даже Андерсена. Список был убийственно длинным.

Есть подозрение, почти уверенность в том, что своё сколь безумно храброе, столь и безрассудное деяние по сокрытию «подрывной литературы», Анна утаила от коммуниста Гаврилова. Надеялась, наверное, что в случае, если всё вскроется, любимый Ванечка не пострадает. Тогда ведь вездесущее «сарафанное радио» доносило: мол, вот жену «Всесоюзного старосты» М.И.Калинина – Екатерину Лорберг посадили на длительный срок за антисоветскую деятельность, а сам Михаил Иванович Калинин ничуть не пострадал, остался на своём месте. Говорят, валялся в ногах у вождя всех народов, но тот, будто бы, сказал, мол, я не могу суду указывать, кого сажать, а кого выпускать…

А ещё был эпизод, не криминальный, безалкогольный, не политический, но который мама любила пересказывать при любом удобном случае. Я записал его так, как он отложился после многочисленных маминых изложений. Мне даже кажется, будто эта картинка запечатлелась в моей памяти непосредственно с места события.

Жарко. Вокруг меня столпились полуодетые, полураздетые и вовсе голые тётеньки. Они бесцеремонно и восторженно кудахчут над головой светловолосого дитяти в рубашонке:

– Что за чудо ребенок!.. Какие локоны! Мне бы такие!.. Ну, просто ангелочек!.. Русалочка… Херувимчик…

Ну, чем не девчонка?!

Это Памир, баня на горной заставе. Здесь поочерёдно: помывочный день для мужчин, помывочный – для женщин. Сегодня женский день. Папа на границе гоняется за басмачами, а мама привела маленького ребенка в баню, так поступали с мальчиками в те времена все мамы.

Понять раскудавшихся тётенек было можно – есть моё памирское фото – действительно, симпатичная мордаха, сильно смахивающая на девчачью. Когда же из этого бабьего базара прозвучал вопрос: «Девочка, а как тебя зовут?» – я не выдержал. Заорав:

– Я – мальчик Марик! – задрал рубашонку, обнажив свое скромное мужское достоинство. Видимо, уже в том возрасте догадывался, чем отличаются мальчики от девочек.

А потом мы покинули Таджикистан, и оказались в Москве, в квартире моих трёх тёток Гавриловых, сестер отца. По старшинству: тётя Оля, тётя Соня и самая младшая, тётя Женя. А кроме них, в коммунальной квартире на Сущёвском валу жили мужья двух старших тёток и древняя бабка Вера. Тут, наверное, наступила пора рассказать то немногое, что я знаю о семействе Гавриловых.

Волжане мы, но не из бурлаков

Малышня, надо думать, во все эпохи, если появлялась хоть малейшая возможность, придумывала себе красивую, героическую, либо романтическую, а то и трагическую родословную. В советские времена эта тяга к творческому переосмыслению прошлого собственного семейства очень усилилась. Ведь было просто опасно признаваться, что в роду есть дворяне или помещики, священнослужители или – хуже некуда – белоэмигранты. Вот и сочиняла ребятня, якобы своих, дедов-прадедов из бедняцкой рабоче-крестьянской среды, либо из революционеров, которые преследовались проклятым царским режимом. Чем я хуже? У меня тоже хватило фантазии напридумывать себе героических предков по отцовской линии: прапрадеда, волжского бурлака и деда-революционера, посаженного Временным правительством в тюрьму.

Самое интересное, что эти мои детские фантазии опирались на реальные биографические факты, правда, несколько видоизменённые и частично приукрашенные.

Мой прапрадед Гаврилов был, действительно, волжанин, но не из бурлаков, прославленных Репиным и Горьким, и причисленных мной в свою родословную, а из мастеровых, проще и точнее говоря, из сапожников. Но вот судьбу свою он закрутил до того лихо и отчаянно, что впору считать сию историю семейной легендой!

Влюбился в красавицу-татарку, да и умыкнул её из татарского улуса. Была погоня, но влюблённую парочку не догнали. Как и в нынешние времена, молодые отправились на поиски счастья в Москву. А поймали бы, считай, не получился бы род Гавриловых, поди, оборвался бы кровавой татарской местью. Впрочем, может быть, изловив беглецов, их всего лишь поженили, но, наверное, по мусульманским канонам. Да только тогда род Гавриловых укоренился бы на берегах Волги.

В Москве Гавриловы осели. Через какое-то время обзавелись собственной сапожной мастерской. А уж при втором поколении выбились в зажиточные люди. Говорят, перед революцией всем заправляла жена деда Дмитрия. Сам-то он крепко попивал, и любил вместе с мастерами из собственных сапожных мастерских пображничать, как только ускользал от строгого, надзирающего взора супруги. Но она отлавливала муженька, и, вроде бы, всыпала ему, под первое число. Ни дать, ни взять, вариант горьковской Вассы Железновой.

Прабабку Веру я застал в живых в доме по Сущёвскому валу, где жили Гавриловы. Подозреваю, что это доходное жилище принадлежало нашему семейству. Конечно, она уже ничем не напоминала властную хозяйку нескольких мастерских и грозную супругу, но это была мощная 90-летняя старуха.

Когда она совсем сдала, ослабела, то, лежа на высокой кровати, изредка звала меня к себе:

– Поди ко мне, внучек, я ведь помираю…

А я махал ручонками:

– Помирай, помирай, бабка! Не хочу я к тебе.

Прапрабабка Лиза, та самая легендарная татарка, не дотянула до моего рождения всего-то несколько годков, умерла в возрасте 103 лет.

По рассказам, у нее были черные густые волосы до пят, которые она сама расчёсывала и заплетала. В весьма преклонном возрасте она легко брала и несла к столу двухвёдерный самовар. Чаю выпивала – зараз не меньше дюжины стаканов.

Долго, и в детстве, и в юности, я гордился своим революционным дедом Дмитрием, ведь при Временном правительстве его засадили в тюрьму, и только пришедшие к власти большевики выпустили моего героического деда. Так гласило, доступное мне в ту пору, семейное предание. он подвергся репрессиям. Временное правительство издало указ о конфискации и переплавке для военных нужд церковных колоколов. Не всех, разумеется, а по списку. В злополучный «список» попала и колокольня храма, где Дмитрий Гаврилов являлся старостой церковного прихода. Но он, вместе с батюшкой, прознал о судьбе, уготованной их колоколам, и ничтоже сумняшеся, мол, «всё одно – пропадать добру», загнал их какому-то барыге. Должно быть, хорошо отметили два этих служителя «за упокой церковного звона». Вот именно за пропитые колокола и угодил мой «революционный» дед в тюрягу, что не лишает его моей к нему любви и почитания за широту души.

Прапрабабка Лиза с Ванечкой – моим будущим папашей.

Тётки мои, три сестры отца ничем особенным не выделялись. Но с двумя: старшей – Ольгой и младшей – Женей связана необычная история.

Женя Гаврилова (третья слева).

Женя – тонкая, изящная девушка, каким-то образом, попала в балет Большого театра.

О достижениях её на прославленной сцене мне не известно. Сохранилась лишь фотокарточка, где она заснята в группе балерин. Стало быть, скорее всего, Женя не пошла дальше кордебалета. Зато личная судьба этой милой, душевной и очень молоденькой моей тётушки, в её драматических подробностях, отложилась в детской памяти. Как сейчас вижу её в садике нашей дачи в посёлке «42-й километр» по Рязанской железной дороге. Она сильно кашляла. Как потом стало известно, у неё был скоротечный туберкулёз. Незадолго до этого мы с мамой вернулись из эвакуации. Помог сесть в поезд Чкаловск-Москва, который штурмовали огромные толпы беженцев, случайный знакомый, майор Илларион Барсуков. После госпиталя, куда он, раненный, попал с фронта, его отправили в Чкаловскую область, в санаторий, долечиваться. Теперь он возвращался в действующую армию, через Москву, где должен был получить направление. Если бы не этот энергичный военный, не известно, как и когда мы выбрались из эвакуации.