Ольга Клименкова - Кресло

• Название: Кресло
• Автор: Ольга Клименкова
• Жанр: Русское современное

Любовь, ревность, музыка и поэзия – всё это живёт в трёхминутных историях – песнях поэта-песенника Ольги Клименковой. История же под названием «Кресло» вышла за рамки трёх куплетов песенного формата. Но всё равно «Кресло» – это песня в прозе о любви и мистике, разочарованиях и надежде…

---

Вообще-то все в училище, особенно те, кто жили в общежитии, знали, что Борька Кругликов нырял в романтические истории и благополучно выныривал из них так часто, что сосчитать их было невозможно. Если из комнаты, где он проживал, доносится его пение —

– В кр-р-рови гор-р-рит огонь желанья,

Душа тобой уязвлена,

Лобзай меня, твои лобзанья

Мне слаще мирра и вина…, – все знают – Борька пригласил очередную барышню, как правило, продавщицу из соседнего магазина, и поёт ей свою коронку, против которой, по его мнению, устоять может только создание без сердца или без слуха. И частенько создание, покорённое Борькиным пением, в благодарность за концерт дарило будущей знаменитости свои ласки, они же «лобзанья», и какую-никакую любовь. При таком раскладе сосед по комнате «исполнял коридорного», то есть на неопределённое время выдворялся в коридор и далее, куда захочет. Святое дело – мужская солидарность.

Лора знала, что, конечно, и Юлю Боб уверял голосом влюблённого марала, что её лобзанья ему слаще мирра и вина, но до сколь-нибудь серьёзных лобзаний дело тогда не дошло, так как Юля, хоть и таяла сама от «огня желаний», но помнила, что за стенкой, в соседней комнате «общаги», Лора и виолончелист Севка Гимпельсон ждут её, чтобы прорепетировать трио. Они уже несколько раз проиграли свои партии без Юлиного участия и вот-вот начнут колотить в стену. Нежные уши скрипачки Лоры и виолончелиста Севы едва выдерживали испытание глухариным током, который упоённо демонстрировал Борька с известной целью. Ведь ладно б он только пел, это у него, кстати, неплохо получалось, а вот беда, он ещё и аккомпанировал себе на пианино. Борька громко колотил по клавишам, используя не более двух-трёх аккордов и не обременяя себя такими мелочами, как законы гармонии. Это было сущей мукой для любых мало-мальски слышащих ушей, а вот, поди ж ты, влюблённая Юля была глуха к вопиющим несовершенствам Борькиного аккомпанемента.

Как-то, после вечернего костра, Лора поняла, что к бабе Лене ей придётся идти одной, потому, что Юля куда-то исчезла. Не видно было и Боба. Не надо было обладать особым воображением, чтобы понять, что кроется за их отсутствием. Конечно, возможны варианты, но главное – ясно. Проходя мимо сельского клуба, Лора окончательно убедилась в своих предположениях. Из-за тёмных, раскрытых в лунную ночь окон раздавались звуки чудовищно расстроенного рояля и Борькино – «В крови горит огонь желанья…». Эх, Юлька, погрузившись сегодня в огонь, который «горит» в крови Боба, какой пожар ты разожжёшь в своём сердце, и на сколько бессонных ночей обречёшь свою задушевную подругу и мышку за обоями…

Но к вечеру следующего дня в сельсовет пришла телеграмма, из которой следовало, что Лору мама срочно вызывает в город. Что случилось? Почему она не сообщает, что случилось? А может быть, Лоре просто не сказали в сельсовете, а сами всё знают? С Юлькой толком не удалось поговорить о её ночной прогулке, да та и не стала грузить подругу, зная о телеграмме. Дозвониться домой не получилось, надо было торопиться на поезд, чтобы успеть в город до закрытия метро. Тревога и страх в виде зонтика, по обыкновению раскрывающегося вверху живота, ехали вместе с Лорой, завладев всем её существом. Она перебирала в уме все возможные несчастья, из-за которых её могли вызвать домой, и каждое из них представлялось ужасным. Под стук колёс и шелест эскалатора Лора пыталась вспомнить молитвы, которым когда-то их с Женькой учила бабушка, и это немного помогало ей справиться с душевной мукой. Припоминая слова «Богородицы» и «Отче наш», Лора как будто слышала бабушкин голос, её интонации, от которых всегда становилось спокойно и отрадно на душе. Чаще всего бабушка читала молитвы на ночь, старославянские слова монотонно и тепло проливались в душу и казались такими понятными в своей непонятности.

Когда, наконец, Лора вошла во двор, то увидела, что в их квартире светятся все окна. Перебежав двор и взлетев по лестнице, она не стала доставать ключи, а нажала кнопку звонка. Дверь открыл Женя, и первое, что увидела Лора, войдя в прихожую, – за распахнутой в кухню дверью, на кресле, на чёрном кожаном кресле, где же ещё? – большой траурный венок. Глаза и сознание отметили, что её вышли встретить все, кроме бабушки. Заплаканная мама что-то говорит, папа курит у форточки, Женя пытается снять с Лоры плащ, а Лора не может отвести глаз от кресла, от чёрного кресла… Вот и отправилась бабушка куда-то туда, к своему дедушке Жоржу…

После похорон Лора вернулась в совхоз, «на картошку», вернее на яблоки. До окончания совхозных работ оставалось четыре дня. Погода продолжала стоять тихая, тёплая и солнечная. Баба Лена приносила из леса грибы лисички и по вечерам жарила их с картошкой и луком.

Лора приехала под вечер и, войдя в дом, застала идиллическую картину – за столом, на котором дымилась сковорода с грибной жарёнкой, сидели Юля и Борька, а баба Лена расставляла тарелки. На столе также стояла миска с печёными яблоками и большая кружка, в которой торчком стояли алюминиевые вилки и ложки. Юлька и баба Лена запричитали, Лору усадили за стол. Баба Лена порылась в шкафчике и извлекла оттуда припрятанную для случая бутылку «Рябины на коньяке».

– Ну, давай помянем твою бабушку, – баба Лена разлила наливку по гранёным стопкам, – как её звали?

– Вера, – Лора проглотила ком в горле, сдерживая привычные в последние дни слёзы.

– Упокой, Господи, душу новопреставленной рабы твоей Веры. Остави ей вольные и невольные прегрешения. Сотвори ей Царствие Небесное и вечную память, – в голосе бабы Лены, читающей молитву, Лоре послышались бабушкины интонации. Притихшие Юля и Боря смотрели на неё участливо, с готовностью поддержать и помочь. Горько-сладкую наливку Лора выпила, смешивая её со слезами, которые больше не сдерживала, и от этого становилось легче и приходило сознание того, что кто-то Всесильный и Всемогущий лучше нас знает, как надо всё устроить в этой жизни…

– Да ты, девка, поплачь, не сжимайся, – баба Лена наливала по второй. Борька вспомнил и процитировал, разумеется, божественным пением, фразу из «Иоланты»:

– Ужели ты не знаешь, что от слёз

Печаль проходит легче и быстрее? – за что получил тычок локтем в бок от Юли. Баба Лена разложила по тарелкам грибы с картошкой. Борька выудил из кружки алюминиевую вилку, а Юля и Лора, переглянувшись, взяли ложки…

Чтобы сменить тему и как-то отвлечь Лору, ей рассказали, что в её отсутствие между руководством совхоза и студентами разгорелся скандал. Суть его заключалась в том, что яблоки с деревьев положено было снимать руками или специальным приспособлением-снималкой. Затем, пересыпая стружкой, их надо рядами укладывать в ящики. Однако, нашлись рационализаторы, которые трясли яблоню, а потом собирали осыпавшиеся, побитые яблоки и без всякой стружки наваливали их в ящики. Получалось быстро, но такие яблоки долго не хранились. Обнаружив халтуру, председатель снизил оплату, и кормить студентов стали гораздо хуже. Сердобольная баба Лена стала подкармливать постояльцев, благо в лесу в тот год было полно грибов, а картошка, лук и укроп выросли на своём огороде.

Поужинав, вышли во двор. Белые ночи кончились, только небо на западе мерцало зеленоватым, яблочным цветом. В сарайчике возился и похрюкивал поджарый поросёнок Дедок, время от времени со старой яблони падали перезрелые яблоки, мягко шлёпаясь и ломая хрупкие флоксы у заборчика. Юля и Боря закурили. Похоже было, что за время Лориного отсутствия их отношения поднялись на новый виток, когда кажется, что весь остальной мир существует только постольку, поскольку ему позволено прикасаться к этому витку. Во всяком случае, что касается Юли, с её лица не сходило какое-то новое выражение удивления и отчаянной решимости. Как будто она вот-вот прыгнет с парашютом. Борька снисходительно, как должное, принимал это её состояние и, даже, кажется, разделял его.

– Ну, что, девчонки, пора и честь знать. «Картошка» кончается, надо пилить домой. Ёлы-палы – четвёртый курс. Надо приналечь, рвануть, поднапрячься. Я лично буду в консу поступать. И, может, не в Питер, а в Москву, – Борька покосился на Юлю, проверяя, какое впечатление произвели его слова и планы.

– Я тоже, – только и смогла пролепетать она.

А Лора молчала, но все понимали, что если кому и надо поступать в консерваторию, так это, прежде всего, ей. И для неё это было само собой разумеющимся ещё с того времени, как бабушка Вера впервые рассказала о мечте дедушки Жоржа доказать «всяким бездарностям»…

5

В город приехали через три дня, а он уже был весь промокший и продрогший под внезапно навалившимися на него ветром, дождём и угрозой наводнения. Настоящая осень началась в одночасье. А в училище начались занятия, и покатил последний, четвёртый курс полный трудов, забот, волнений, тревог и… романтических историй. Собственно говоря, у Юли и Боба всё продолжалось. Они то расставались «навсегда», то вновь соединялись «на век». Лора должна была и мирить, и судить, и помогать разрешать их непрекращающиеся выяснения отношений. При этом самой Лоре надо было как-то, по возможности деликатно, отбиваться от ухаживаний Севы Гимпельсона, а также Борькиного приятеля-фарцовщика Максима, который вдруг взялся ей названивать по вечерам, произнося одну и ту же фразу: