Порфирий Лавров - SOLNЦЕЛЮБ. Шесть повестей для кино

• Название: SOLNЦЕЛЮБ. Шесть повестей для кино
• Автор: Порфирий Лавров
• Жанр: Русское современное

Если эту вещицу придумали два автора, Лавров и Порфирий, значит Покровский собор на Красной площади и в самом деле построили Постник и Барма. Сентиментальный романтик и ироничный скептик, они до сих пор не пришли к единому мнению, что же у них такое получилось – то ли вязанка церквушек, то ли собор головастый; то ли маленькая изящная повесть, высеченная из камня искрой Божьей, то ли большой корявый рассказ про то, как Казань воевать ходили. Хотя, некоторые уже начали склоняться к мнению, будто все зависит только от взгляда на предмет и собственного значения не имеет. Это говорит о том, что истинное имя даже рукотворных вещей по-настоящему не названо: руки строят – голова не варит. Такое у нас и зовется «золотые руки». Но Лавров и Порфирий, как свидетели и почти что участники изложенных событий, дружно свидетельствуют и клянутся в главном: все так и было, как будет, и ничего не утаено и не прибавлено от себя. А если кому-то изложение покажется недостаточно подробным или, наоборот, излишне затянутым и скучным, то авторы, конечно, приносят свои извинения, но заверяют со всей ответственностью, что пропущенное ими по рассеянности (или сознательно) не заслуживает внимания, а кажущаяся скучность и затянутость могут происходить единственно от печальной правдивости, ибо нет ничего печальнее и длиннее человеческой жизни. И еще: просьба компетентным органам не принимать данные сведения всерьез, ибо се суть плоды нестойкой фантазии, воспаленной средствами массовой информации. Итак, авторы, помогая друг другу словом и делом, начинают все с самого начала: «Тревога и ожидание семь дней клубились над городом и степью…»

---

И вот угораздило же так вляпаться на этой чертовой Площадке!

Со всеми ее дурацкими объектами! Которые они снимали как оглашенные уже двадцать дней кряду! Остаться без бабы, без выпивки, без какого-нибудь хоть мало-мальски полезного труда!

Ё-К-Л-М-Н!

5.

Ну ладно, с ним все пока ясно. А, вот, отчего же проснулась Женькина память? Не гром и молния ли ее разбудили? Может быть, может быть, хотя…

Очнулась она, скорее всего, с появлением маленького серого котенка. Ему было месяца полтора-два. Привел его случай, который произошел как раз перед дождем.

Ранним утром Женька, как всегда, подметала на своем участке, когда из-за угла столовой вывернулся незнакомый парень. Увидел Женьку – и замер. Женька была одета в заурядный технический халат черного цвета, великоватый, перехваченный по талии пояском; на голове был облегающий марлевый колпак от пыли с круглыми прорезями для глаз. В руках Женька, естественно, держала метлу, – ни дать, ни взять, коса в руках у скелета в балахоне!

С нетрезвым восторгом парень проговорил:

– Аллегория смерти!

И двинулся прямо на Женьку.

Тогда она покрепче ухватила метлу, прикидывая, с какой стороны будет удобнее огреть парня, если тот надумает приставать. Но парень остановился и снова оценил:

– Поразительно!

Грубых действий с его стороны пока не предвиделось, и Женька расслабилась и поставила метлу рядом, черенком на асфальт. От этого парень пришел в еще больший восторг:

– Божественно! Девушка с метлой! Памятник развитого социализма.

И тут у него за пазухой пискнуло и зашевелилось, и он с удивлением извлек оттуда котенка.

Юра Хмельницкий, ассистент кинооператора, был, в общем-то, неплохим парнем – да чего уж там, отличным парнем был Юра! – но перебрал по молодости лишнего и до сих пор никак не мог протрезветь: горький туман только еще начинал рассеиваться в его симпатичной голове, – иначе бы он никогда не позволил себе ничего подобного: он подошел к Женьке, сунул ей котенка и обнял за плечи с намерением поцеловать!

– Полегче! – только и успела сказать оторопевшая Женька, не соображая, как одновременно управиться с котенком, метлой и парнем, а тот уже бормотал на нее своим перегаром:

– Принцесса… Золушка… Грация…

И обжимал противными своими руками!

– Гюльчатай, открой личико!

И тогда Женька отпихнула его, оставив держать свою метлу, и сорвала с головы марлевый колпак.

Юра Хмельницкий готов был сказать что-то обиженно-возмущенное, может быть, даже обидное для Женьки, но тут он разглядел ее лицо – и смешался в своих чувствах.

– Где это тебя так? – невольно произнес он, чего тоже не стал бы говорить в трезвом состоянии.

И Женька, уже не сердясь на парня, горько полюбопытствовала:

– Что, страшно, кавалер?

Но не подумайте, что Юре стало страшно, нет – просто было как-то неожиданно, и он так и сказал:

– Неожиданно как-то!

И добавил, не умея совладать с винными парами:

– А вообще-то ты красавица!

И попытался изобразить руками, какая именно Женька красавица, но уронил метлу, кинулся ее поймать, потерял равновесие и сел на асфальт.

– Маненько загулял, казак? – усмехнулась Женька, и парень ответил в тон ей:

– Да, вот, чуть не упал!

Он продолжал сидеть и рассматривать Женьку, и вставать не торопился. Женькины формы слабо, конечно, угадывались в таком ее одеянии, но воспаленный алкоголем взгляд свободно проникал сквозь любые покровы. Да и лицо, если вот так загородить левую половину – или даже операцию сделать, точно, сейчас такие запросто! – вот это будет да!

Женька почувствовала этот раздевающий взгляд и смутилась.

– Ты чего это? – прикрикнула она, больше сердясь на себя из-за своего смущения, чем на парня за его откровенный взгляд, и добавила грубо:

– Я ведь уродина, а не давалка!

Юра Хмельницкий поднялся, подобрал метлу и сказал, продолжая думать о косметической операции:

– Все еще можно поправить.

А Женька возмутилась, подумав о другом направлении его мыслей:

– Разворачивай оглобли, казак! Тебе что, ночи не хватило?

И Юра растерялся, потому что начал уже трезветь и утоньшаться душой. Он извинился и побрел к гостинице, волоча за собой метлу.

– Эй, кавалер, забери котенка, метлу отдай! – кинулась за ним Женька.

И снова они стояли друг против друга, и Женька с удивлением читала в глазах парня, что тот на самом деле мнит ее красавицей, а он взял да еще и дотронулся до ее лица, и Женька – эх, Женька, Женька! – не отвела эту руку. Прямо хоть плачь! Его ладонь, пыльная и теплая, спрятала, как в мешок, все ее уродливые шрамы, и Женька представила, какой он теперь ее видит. Она сама так иногда делала – прятала левую половину лица, когда хотела вспомнить, какой была, и понять, какой могла бы быть теперь. Это случалось редко, когда бывало очень уж тоскливо, не чаще. И Юра Хмельницкий увидел ее именно такой, и ему стало жалко эту молодую женщину, такую прекрасную и несчастливую.

Парень смотрел теперь грустными глазами все понимающего человека, и под этим взглядом в груди у Женьки затрепыхались тонюсенькие росточки давно позабытых и совершенно ненужных и даже опасных в теперешней ее жизни чувств и волнений. Не в силах справиться с этими своими чувствительными побегами, Женька ненатурально расхохоталась и сбросила руку парня со своего лица:

– Да тебе еще стакан, голубок, и ты к чертовой бабушке в постель полезешь!

И еще что-то в том же духе, пока парень не скрылся за дверями гостиницы. И тогда она замолчала.

Котенок и метла были в руках у Женьки. А парня – не было. И это хорошо, и это ладненько, и нечего расслабляться по пустякам!

– А котенка я, пожалуй, себе оставлю! – решила Женька.

Она стукнулась к поварихам в столовскую кухню, отдала им на время своего звереныша, который уже начал показывать характер (пищать и вырываться), и продолжила работу.

Юра Хмельницкий поднялся к себе на четвертый этаж, вошел в номер, тихонько, чтобы не будить спящих, достал из-под корабельных часов на тумбочке – часы были предметом особой гордости Юры – достал тетрадь для этюдов, взял угольный карандаш и расположился за столом рисовать.

Вечером на кладбище Женька жаловалась своему милому Коленьке, просила оборонить от соблазнов и дать силы жить, как раньше давал, и признавалась, что забывать его стала, и укоряла, что сам он теперь так редко приходит к ней во сне, обижает вниманием. Давно уже она так с ним не разговаривала на его могилке, не получалось как-то, а тут потянуло – и вдруг получилось!

А на другой день началась эта радостная непогода.

Не для всех, конечно, радостная – избирательно…

6.

То, что непосвященный Дмитрий Павлович называл «дурацкими объектами», на самом деле были плоды многолетних усилий Площадки и Берега. На этих нескучных объектах надо хоть чуточку притормозить.

Первым из них, еще весной, стал метрополитен. Представляете? Единственная станция, построенная лучшими московскими метростроевцами, ничем не отличалась от аналогичных столичных, неглубокого залегания – разве что выходом на бескрайние просторы былых кочевий, а не к магазину «Обои», как на «Профсоюзной». Выходите вы на такой станции из вагона, оглядываетесь: незнакомая какая-то станция («Кантимировская», что ли?) и в то же время как бы знакомая (может быть, даже «Профсоюзная»!) – но ни та, ни другая, а какая-то непонятная третья, иррациональная, потому что вы видите там, на лестнице, неподвижное отдыхающее стадо овец – как лохматое шерстяное облако…

Заказчик принял этот объект с оценкой «отлично».

Такая оценка случилась впервые в истории Площадки, и это стало знаком: день «Д» назначен, и Опыт, возможно, состоится уже в этом году. Иначе, зачем бы так высоко оценивать?

Затем случились отличные же завершения и сдачи других, не менее нескучных объектов. Например, шестнадцатиэтажного дома. (Канитель с ним, правда, была из-за мелочевки: все никак не могли обои германские выбрать и из сантехники финской, все во вкусах расходились, но с приездом заказчика этот вопрос как-то утрясли.)

Потом была семейка разнотипных сельских домиков, причем один был отделан безвестным мастером с таким вдохновением, что председатель приемной комиссии потребовал излишества снять («Не для жилья строим!») и самым бессовестным образом отправил почти все (кроме одного наличника, отодрать не сумели), – отправил себе на дачу.

После этого было не менее смешное и дурацкое в пустыне комплексное предприятие автосервиса: «АВТОВАЗ, МОСКВИЧ и ГАЗ».

И лишь аэродром, как все аэродромы, вписался в общую картину природы.

А потом пришли военные – и тоже расположились со своими штучками-дрючками.

И только после этого прилетела киносъемочная группа, в которую входили и Юра Хмельницкий, и Дмитрий Павлович, и все остальные. И вот, когда она объявилась, эта шумливая компания, тут уже самые скептические умы поняли: Опыта не миновать в самом скором будущем, и назначен не только день «Д», но и время «Ч».