Валерий Михайлов - Книга пощечин, или Очередная исповедь графомана

• Название: Книга пощечин, или Очередная исповедь графомана
• Автор: Валерий Михайлов
• Жанр: Русское современное

Как следует из названия, «Книга пощечин» – это рассказ обо мне, друзьях и близких. Я не считаю себя «серьезным писателем» и не творю «Литературу». Моя задача – помочь читателю приятно убить время, поэтому даже о серьезных и грустных вещах я писал так, чтобы заставить его посмеяться от души.

---

Мужественный и решительный в небе, на земле он, чуть что, посылал все улаживать маму.

Познакомились они в автобусе.

– Захожу в автобус, – частенько рассказывал он, – а там стоит красавица. Увидела меня, рот раскрыла… Дура дурой. Думаю, надо жениться. И женился.

Мама, кстати, собиралась тогда выходить замуж. Приехала в Аксай пригласить сестру на свадьбу, и папа увел ее из-под венца. Прожили они вместе до его смерти. Не то, чтобы душа в душу, но вполне нормально, так как и он, и она были воспитаны в одной традиции.

Сегодня папу назвали бы сексистом. Он четко разделял дела на мужские и женские, и даже набросился как-то на вешавшего белье во дворе соседа с обвинением в том, что тот позорит род мужской. Любимыми папиными присказками были: все бабы дуры; и курица не птица, баба не человек.

Он тщательно следил, чтобы на его чашке не было ни малейшего следа от губной помады.

– Я казак, говорил он. После лошади выпью, после собаки выпью, а после бабы не буду.

Еще он любил повторять, что главные казачьи приоритеты – сабля конь и товарищество, а бабы – это так.

Распределением ролей наша семья походила на Британскую монархию. Папа был ее официальным главой. Мама безропотно признавала его лидерство и свою официальную роль обслуживающего персонала. Кстати, она терпеть не могла самостоятельных или командующих мужиками женщин, искренне считая, что женщины не должны так себя вести. Это не мешало маме быть фактическим лидером нашей семьи, и поступать всегда так, как она считала нужным, лишь на словах соглашаясь с папой. Идеальной хозяйкой она не была, но дома у нас был относительный порядок, все были чистыми и накормленными.

Воспитанная на Тургеневе и прочей подобной чуши, мама идеализировала папу. Она считала неприличным требовать у него зарплату. Ревновать она себе не позволяла, так как это было ниже ее достоинства. Пользуясь этим, папа не забивал себе голову домашними делами и жил в свое удовольствие, тратя львиную долю зарплаты на карты, выпивку и женщин – несмотря на свое декларируемое пренебрежение к женщинам, он был изрядным ловеласом и переспал с большинством маминых подруг. Для мамы секс был чем-то вроде неизбежного зла, так что папу можно понять.

Когда папа был дома, он занимался «мужскими» делами: возился в гараже, гулял с собакой (у нас всегда были немецкие овчарки) или вел «казачий образ жизни» – так он называл лежание на диване с книгой, перед телевизором или дневной сон. Когда ему при этом приспичивало попить воды или узнать, который час, он звал маму, и та безропотно выполняла его просьбы. По вечерам папа вместо сказок рассказывал мне, как шалил с друзьями в детстве.

Пил папа редко, но метко, причем меня до сих пор поражает, сколько алкоголя он вливал в себя за один раз. Так, например, гуляя однажды с экипажем на даче, они выпили за вечер ящик водки на четверых. Оказалось мало, и папа послал племянника в магазин еще за половиной ящика.

Иногда я играл с пьяными папиными друзьями, как с игрушками. Одного такого друга, заснувшего сидя у нас в коридоре, я сначала валял, как неваляшку, затем посыпал мукой и полил растительным маслом.

На утро он охренел, увидев, во что превратилась его форма. Мама меня не сдала.

– Ты таким уже пришел, – заявила она ему.

Папа нередко говорил маме:

– У тебя, что ни подруга, то блядь. Одна из таких подруг, Валентина Ивановна, работала кем-то на заводе «Пластмасс», одновременно выполняя функции любовницы директора. На заводе у нее был статус именно любовницы, что давало ей возможность командовать там чуть ли не всеми. Она была замужем за бывшим фронтовым разведчиком. Папа уважал ее мужа и весьма неодобрительно относился к ее связи с директором завода, поэтому при каждом удобном случае жестко подкалывал ее по этому поводу.

Как-то раз, когда она стояла утром на автобусной остановке, папа шел с псом по другой стороне улицы. Увидев Валентину Ивановну, он закричал на всю округу:

– Валя, ты пизду подмыла?

Растерявшись, она поспешила спрятаться за остановкой, стараясь делать вид, что папа кричит не ей. Видя это, он перешел через дорогу, подошел к ней и так, чтобы всем было слышно, сказал:

– Я к тебе обращаюсь, ты пизду подмыла?

В другой раз папа вспомнил о ней, когда пил у нас с экипажем.

– Срочно приходи. Томке плохо, твоя помощь нужна, – сообщил он ей по телефону.

Валентина Ивановна жила в соседнем доме. Услышав такое, она примчалась буквально через минуту, даже дверь в квартиру забыла закрыть. Не дав ей опомниться, папа взял ее за шкирку и затащил на кухню.

– Это подруга моей жены, блядь. Прошу любить и жаловать, – представил он ее экипажу.

А чтобы она не сбежала, привязал к входной двери пса. Так до утра, пока папа не протрезвел, она просидела на кухне.

Мама входила в круг уважаемых людей города. Поэтому их с папой пригласил к себе на юбилей Борис Константинович, тогда он был главным врачом аксайской больницы. Другими гостями были зав отделениями больницы, директор нашего самого большого завода, первый секретарь райкома партии и так далее.

Несмотря на то, что папа клятвенно пообещал маме не пить, он основательно загрузился, и когда подошла его очередь говорить тост, выдал примерно следующую речь:

– Борис Константинович, я тебя уважаю. Ты здесь, – он обвел приглашенных рукой, – один человек. Остальные все так, поебень.

После этих слов в ресторане стало тихо. Затем начала возмущаться первый секретарь райкома партии. Папа посмотрел на нее в упор и выдал:

– Да ты кто здесь вообще такая? Ты, крокодил в юбке? Тебя верблюд за пуд колючек ебать не станет, а ты еще рот открываешь…

Папу тут же вывели из ресторана и отправили домой. Надо отдать должное секретарю, папе за его речь не было ничего, а неприятности могли быть большими. Шутка ли, в разгар большевизма так оскорблять первого секретаря райкома.

А это случилось на медкомиссии перед вылетом:

Незадолго до нее папа делал машину. Мазут полностью не отмылся, и на руках остались следы. Одна из медсестер, еще незнакомая с папой, решила его за это отчитать.

– Командир, а как вы с такими руками собираетесь садиться за штурвал? – строго спросила она

– Мадам, – тут же ответил он, – вы меня с кем-то путаете. Вот если бы я был гинекологом и лез такими руками вам в пизду…

Она в слезы, жаловаться. Папу тогда на собрании разбирали. Смеялись все.

Одно время главным врачом облтубдиспансера был Григорий Абрамович, ветеран войны, толковый врач и просто хороший человек. Когда ему стукнуло 70, папа пришел его поздравить. Посидели, выпили, поговорили. Вышли из кабинета. Увидев в приемной посетителей, Григорий Абрамович приказал командирским голосом:

– Встать! Смирно!

Все вскочили, построились.

– По порядку рассчитайся

Когда они начали рассчитываться, в разговор вступил папа.

– Вольно, – сказал он, – это была учебная тревога.

Папин радист любил похвастался, что когда он летал на пассажирских самолетах, с ним летали различные знаменитости вроде Кобзона или Магомаева. Однажды в московском аэропорту папа зашел в туалет. Сделал свое дело и мимоходом заглянул через верх в соседнюю, кабинку. Там сидел маршал авиации. Не долго думая, папа снова сел на унитаз и стал ждать. Когда зашел знакомый летчик, папа, не покидая своей кабинки, попросил:

– Зови радиста скорее.

Привели радиста. Тот начал спрашивать, что случилось.

– Жди, – сказал папа.

Так они и ждали, пока маршал не закончил свое дело и не вышел из сортира.

После этого, как только радист начинал хвастать, его сразу же обрывали:

– Командир с самим маршалом авиации срал.

Не знаю как сейчас, а раньше в школе писали по «Грозе» Островского сочинение на тему: «Катерина – луч света в темном царстве». Когда Коле задали его писать, папа пришел в школу и заявил учительнице:

– Я запрещаю моему сыну писать это сочинение, потому что никакая она не луч света, а самая настоящая блядь.

Как и все нормальные люди, летчики не любят стирать носки. Поэтому в командировках они занашивали носки до стоячего состояния, а после выбрасывали. Коллекцию использованных носков с прочим мусором они нередко запирали в камере хранения аэровокзала. Срок действия ячейки был около 2 недель. Если за это время хозяин не забирал из нее вещи, для вскрытия просроченной ячейки создавалась специальная комиссия во главе с начальником аэропорта и прочими ответственными лицами. Однажды кто-то кроме носков оставил в ячейке надкушенный кусок колбасы, и когда оттуда пахнуло на комиссию, особо впечатлительную даму стошнило на месте.

Когда надо мной нависла угроза службы в армии, родители, будучи людьми адекватными, задумались, как меня от этого дела отмазать. Решение им пришло в голову более чем неожиданное: Они надумали отправить меня в военное училище, а там уже найти способ списать на гражданку. В училище я не проходил по зрению, зато срочной службе мое зрение не мешало. Чтобы поговорить обо мне в правильной обстановке родители пригласили курировавшего эти вопросы подполковника с женой к нам на дачу. Кроме них приехал кто-то из летчиков и пришел паромщик Иван. Будучи по совместительству браконьером, он принес на уху рыбы.