Коллектив авторов - Вальс в четыре руки (сборник)

• Название: Вальс в четыре руки (сборник)
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-097093-3

Музыка. У каждого с этим словом связано что-то свое. Для кого-то это походы в музыкальную школу из-под палки и ежедневные ненавистные гаммы. Для кого-то – принудительные «окультуривающие» походы в филармонию или театр по выходным. Для одних это вожделенная первая гитара, купленная в юности на тщательно сэкономленные деньги. А для других – рабочие будни. Мы попросили самых разных авторов, среди которых как профессиональные музыканты, так и рядовые слушатели и зрители, рассказать что-то интересное, что-то самое яркое о своих взаимоотношениях с миром музыки. Лучшие их рассказы и попали в эту книгу.

---

– Ну что, камрады, кто еще возьмется за обснар?

Обснар – общее снаряжение. Инструменты, каны.

Продукты. Я схватился – сначала чуть не упал. Потом сделал так же, как Пал Палыч: взгромоздил рюкзак на пень, сел рядом на корточки. Всунул руки в лямки, застегнул ремень на груди. Разогнул колени, поднялся. Смог.

– Ну как? – спросил Пал Палыч.

– Нормально, – ответил я.

И он кивнул. Не спросил – справишься? Не тяжело тебе? Просто кивнул и сказал:

– Хорошо, Антон.

Кирилл посмотрел на меня скептически: придурок, сам нарвался, вот и тащи теперь. Я хотел еще свой рюкзак взять. Но Сашка, дочка Пал Палыча, его забрала:

– У тебя и так. А у меня легкое все.

И мы пошли. Не так-то и тяжело. Привык. Только голова немного начала болеть. То ли от того, что рюкзак на плечи давит, то ли от свежего воздуха. И равновесие по-другому чувствовалось, чуть наклонишься – и заваливает набок.

Хорошо идти как! Я даже про Кирилла забыл, и про электричку, и вообще. Идешь и чувствуешь, как под ногами Земля проворачивается. А впереди меня Сашка шла, мой рюкзак на спине, а свой – на животе. Я смотрел на ее кеды. Выше просто голова не поднималась. И еще я думал, что совершенно не замечал ее раньше. Она такая была серенькая, будто ее вообще нет. И форма дурацкая ей совершенно не идет, с прошлого года у нас эту форму ввели. А вот кеды, и джинсы, и полосатая кофта с капюшоном, как ей все это ловко. Рядом Ольшанская идет, как дурочка. Чего вот было краситься в поход? И стонет уже, хотя мы только вышли.

Вообще, многие стали другие. Алик, например, надел тюбетейку. И сразу стал как будто смуглее, и глаза ярче – теперь еще больше заметно, как он отличается от всех нас. У Кирилла вон бейсболка с козырьком, а у Алика – тюбетейка, он не боится солнца. Идет, улыбается.

После перекуса мой рюкзак стал легче килограмма на три. Хлеб, колбаса и печенье. Но я этого почти не заметил, он, как весил тонну, так и остался. Я сначала думал – не поднимусь с ним. Подошел Алик, спросил:

– Как тебе? Может, поменяемся?

Я помотал головой. Нормально, дойду.

Ольшанская совсем сдалась. Хотела повесить свой рюкзачище на Кирилла, но он отказался. И правильно, нечего. Что вот у нее там? Наряды?

Алик подошел и взял у нее рюкзак. Молча. Хотя они не разговаривают, давно уже.

Вообще, мне потом Алик рассказывал, чего было по пути. Где мы шли, и чего там. Я же не видел ничего. Только землю и Санькины кеды. И – не отстать. Не надо, Алик, все нормально. Я донесу. И Пал Палыч ничего мне не говорил. Впрягся – вези. Зато! Когда впереди сквозь заросли блеснула речка! И мост, вот он – мы же хотели как раз к нему выйти! Ура!

– Ну что, встаем или ищем место получше?

– Здесь, здесь! Всё! – запричитала Ольшанская. И не только она. Я был им благодарен. Потому что умер, а не сказал бы – всё. Но если бы не всё – похоже, да, умер бы, реально.

Главное, снимешь рюкзак – а все равно ощущение, что он есть. Висит на плечах. Никак не проходит. Я даже не сообразил, что Алик спросил меня – ты со мной? В палатке. Я только кивнул, и все. Неужели дошли? Хотелось просто залечь в траву. Просто залечь. Просто…

Нужно ставить палатку. Сейчас, поставим – и все… Я натягивал тент и только сейчас сообразил – меня Алик к себе позвал, у него же своя палатка, сам ведь предложил – здорово как. Ух ты, как ровно у нас получилось. Ничего не было, а тут раз – дом готов. Сейчас, разложим там коврики, и…

– Эй, камрады! У кого еще силы есть подежурить?

Это Пал Палыч. Как не было ему этих тридцати километров, будто каждый день ходит. И его Сашка рядом – уже хозяйничает.

Вообще, у них отношения как-то на равных. Я в школе этого не замечал, там всё четко – он учитель, она ученица. Не все и знали, что она его дочка, мало ли Климовых на свете? А тут – он подходил к ней с картой, спрашивал – как считаешь, пройдем здесь? Нет, отвечала Сашка, тут все затопило, точняк. Лучше вот этой дорогой, она повыше. И мы пошли так, как она сказала. И палатку она сама поставила им на двоих – быстро, ловко. А Пал Палыч уже устраивал костер.

– Ну, кто послужит обществу?

Кто-кто? В общем, я пошел за водой. Потому что странно смотреть, как все отвалились, а Санька с Пал Палычем вдвоем всё делают. А потом и остальные подключились, и Алик с Кириллом притащили какие-то коряги и рубили их по очереди. Мне очень хотелось попробовать, но я никогда раньше не держал в руках топора и побоялся. Что все увидят, как я совсем не умею. Вот Кирилл умеет, надо же, как ловко.

– Алик, вон ту чурку подкинь мне!

Алик дернулся, сильно, прямо изменился в лице. А потом засмеялся – а, вот это…

А я стоял и мешал кашу в черном кане.

– Антошка-поварешка, – сказала мне Ольшанская.

И меня это нисколько не задело. Я даже удивился.

Раньше, если Ольшанская говорила какую-то глупость, я всегда переживал. Даже если не про меня. Вот она Алика как раз чуркой назвала когда-то. И я все думал – как она так?! Почему вот такая красивая и такая дура?! Даже больше, чем Алик, переживал. Алик ведь знает, что его все любят, такой легкий потому что человек. В общем, почему-то оказалось, что мне совершенно на нее наплевать. Как же это хорошо! Наконец-то.

А потом Алик спросил Кирилла:

– Ты гитару зачем тащил? Играешь, или чисто для понта?

И Кирилл пошел за своей гитарой. Сел и тихонько начал настраивать. Я сидел на бревне, вытянув ноги к огню (смотри кроссовки не спали, сказала мне Сашка). И наблюдал, как там все происходит, в огне. Как изменяется каждую секунду. И слушал, как Кирилл настраивает гитару. И думал, что устал. Что никогда в жизни еще так не уставал, просто не знал, что это такое. И как же это хорошо – вот так устать, физически, и сидеть потом, вытянув ноги к огню…

– «Ля» повыше, – сказал я Кириллу.

Он не ответил, но подкрутил повыше. Стало хорошо. Вообще, у него тоже слух неплохой, чисто настраивает, внимательно.

Потом Пал Палыч ударил ложкой в миску – ужин! И было вкусно, и в кружку мне набились сосновые иголки, и я жевал их и думал, как же, правда, вкусно. И что можно вполне быть, как Алик, – одному и одновременно со всеми. У него легко это получается, сидит рядом, молчит – и спокойно. С ним спокойно молчать. А потом Кирилл отставил в сторону кружку и опять взял гитару. И запел.

Черт. Вот же зараза этот Кирилл.

Я простил ему и прямой нос, и гладкий лоб. И все зазнайство его, что он знает, какой он неотразимый. Потому что он пел так хорошо, чисто; но это ладно, петь можно и от природы. Он играл невероятно круто. Я этого никак не мог ожидать. Какие там три аккорда! Я все смотрел на его левую руку, как он переставлял аккорды – ловко, естественно, еще подыгрывал какие-то голоса. И пел спокойно, негромко незнакомую песню на английском языке. Хороший у него английский, мягкий. И играет… Как будто это ничего не стоит, так играть. Но я-то знаю… Я знаю, что это не просто так, это работа, так научиться. Вот же, как хорошо. Зараза какая этот Кирилл, лицо противное все-таки. Гитарист, тоже мне. Ладно. Черт с ним. Дальше только играл бы…

Я не знал этих песен. Совсем. Только одну, «Yesterday», конечно, слышал, но слов не знал все равно. А многие знали и подпевали. А Пал Палыч сказал:

– Надо же, не думал, что ваше поколение поет Битлов!

– А что, вы думаете – наше поколение хуже вашего? – спросил Кирилл.

– Нет, не хуже, – ответил Пал Палыч, – точно нет. Я, честно говоря, думал, вы тут трупами свалитесь, а вы! Знал бы – посложнее выбрал маршрут. И ты вот Битлов знаешь тоже, я-то думал, у вас совсем другая музыка…

– У нас разная, – ответил Кирилл. – Вот еще такая есть, это мой друг написал.

И он стал тихо перебирать струны, а потом запел, уже на другом языке, совсем непонятно. И пел негромко, красиво. Естественно так, будто это его родной язык. Способный, значит.

– Хороший у тебя друг, – сказал Пал Палыч, – а почему на французском?

– Потому что он француз, – засмеялся Кирилл.

– А про что это? – спросила Ольшанская.

– Про что могут петь французы, как ты думаешь? – опять засмеялся Кирилл.

Мне почему-то показалось, что эта песня ему особенно дорога. И теперь он не хочет этого показать, смеется, чтобы никто не понял. А Сашка сказала:

– Давай еще!

И Кирилл дал еще, и были песни и на русском, но я все равно их не знал. А многие знали и подпевали всё смелее. Мне казалось – зря. Лучше бы он один пел. Хотя Сашка – кто бы мог подумать – Сашка, она еще и поет! И хорошо, тоже очень чисто. Больше всего мне понравилось про Дубровского. «Не плачь, Маша, я здесь, не плачь, солнце взойдет…»

А потом еще – «Под небом голубым есть город золотой»… Это они пели только вдвоем, Кирилл с Сашкой. Какой голос у нее! Как вот… травой пахнет. Эх, мне бы научиться так на гитаре!

А потом Кирилл вдруг потерял один аккорд, и несколько раз пытался попасть, и все не подходило.

– Субдоминанту попробуй, – сказал я.

– Чего?

– Ну, си-бемоль, – объяснил я. Не зря же сольфеджио у нас. – Минорный. У тебя фа минор же.