Сергей Галихин - Эра Водолея, или Каждый имеет право знать

• Название: Эра Водолея, или Каждый имеет право знать
• Автор: Сергей Галихин
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

«Деревянный ящик, в котором Рома хранил картошку, захрустел досками и сдвинулся к лестнице еще сантиметров на десять. Прихрамывая на правую ногу, Константин Зубков вышел на улицу, остановился у открытой двери подъезда, поднял вверх голову и, прищурив глаза, посмотрел на синее, безоблачное небо. Ослепительное солнце растворилось в прохладном утреннем воздухе и добавило ему легкий оттенок желтизны. День обещал быть жарким…»

---

Шваркин принял гостя с дежурной улыбкой на устах. Он предложил Яншину сесть в кресло, достал из шкафчика бутылку коньяку и, разлив его по рюмкам, сел в соседнее кресло. Яншин передал Шваркину результаты теста. Профессор Шваркин принял бумаги с легкой настороженностью. Он видел в Яншине соперника. Их борьба за руководящую должность продолжалась полтора десятилетия. Бегло просмотрев тесты, он понял, что не ошибся в истинных мотивах предстоящего разговора.

– Ты действительно так уверен в своей машине, Пал Егорыч? – спросил Шваркин и сделал маленький глоток коньяка.

– Я понимаю весь твой скепсис, Владимир Ильич… ты вообще больше склонен доверять ощущениям людей, нежели показаниям машин. Отчасти я согласен с тобой. Человеческий фактор и все такое, но…

– Перестань, Пал Егорыч. Если все обстоит так, как ты говоришь, то… дело-то нешуточное получается.

– А о чем я тебе говорю? – вспыхнул Павел Егорович. – Нет об этом человеке данных в компьютере! Никаких. Как будто и не жил совсем.

– Да. Я тоже навел справки, – согласился Владимир Ильич. – Данных действительно нет.

– А между тем его подсознание прозрачно. Его рассказ не вызывает ни малейшего сомнения. Этот человек говорит правду. То есть из тестов следует, что это правда. Если это болезнь, то он болеет с рождения. Если он притворяется, то он гений. Если его обработали… то гений тот человек, который обработал его.

– И что ты намерен делать?

– Я должен поработать с ним. Его нужно отпустить.

Шваркин оторвался от распечатки тестов, поднял брови и удивленно посмотрел на Яншина.

– Куда отпустить? Психа в город? Он же не в состоянии даже пропитание себе добыть.

– Не переживай так сильно за него. В подсознании наш пациент журналист. А они, сам понимаешь, народ живучий. Да и взяли его на выходе из халявки. Так что твой неандерталец очень быстро приспособился к технократическому обществу. И вообще я не имею права упускать такой экземпляр! Если не разрешишь, то я пойду наверх. И добьюсь своего, ты меня знаешь.

– Ишь ты… разошелся, – огрызнулся Владимир Ильич. – Думаешь, я не знаю, чего ты так суетишься? Боишься, что твоя технология стерилизации крикунов на сторону ушла?

– Да не моя это технология! – крикнул Павел Егорович. – Потому что нет у меня никакой технологии! Пока нет. Ее сейчас ни у кого нет!

– Так откуда же он взялся?! – тем же тоном ответил Владимир Ильич.

– Не знаю! Отпустим на волю, проследим, может, что-то и выясним.

– Как ты собираешься это сделать?

– Его нужно выписать, сказать, что у него временная потеря памяти. Через полгода все начнет восстанавливаться. А пока устроить на работу в газету, дать желтую карточку второго уровня, однокомнатную квартиру поближе к Садовому кольцу. На нашу медсестру он глаз положил. Да и она на него тоже. Попросим ее… приглядеть за ним, что ли…

– В постель лечь? – улыбнулся Владимир Ильич.

– Помочь в нужную минуту, – жестко ответил Павел Егорович. У него были серьезные виды на работу с Зубковым, и насмешка Шваркина его сильно уколола. – Я думаю, она это сделает с удовольствием.

– Ну, допустим, выпустим мы его… – сказал Шваркин, подняв брови, и добавил после паузы: – И что ты надеешься получить?

– Как человек неглупый, он не будет ждать полгода, а попытается сам во всем разобраться, попытается что-нибудь вспомнить… Очень скоро Зубков будет делать то же самое, что и большинство простого народа. Начнет ходить на посиделки, может, даже к крикунам попадет. А мы присмотрим за ним, проанализируем…

А для верности поручишь Моисею взять над ним шефство. Поводить его по городу, объяснить основы нашего общества. Заодно и самого Моисея еще раз проверим.

– Так Моисей и согласился.

– Никуда он не денется и сделает все, что нам надо, даже не по-дозревая об этом. Он же давно бросил подрывную деятельность. Официальная версия нашей просьбы – болезнь Зубкова. Это и так видно. Наше общество переполнено гуманностью, так что эта прось-ба весьма банальна. Тем более что Моисей тоже работает в газете.

– Не в газете, а на складе расходных материалов, – поправил Шваркин.

– На складе при газете, – уточнил Яншин. – Он начальник отдела снабжения газеты. Что в конечном счете одно и то же.

Владимир Ильич встал со стула и молча подошел к окну. Мимолетный летний дождь намочил лишь асфальт и закончился. Солнце снова щедро припекало асфальт и бетон.

– Хорошо, – сказал от окна Шваркин и повернулся к Яншину. – Но запомни. Если через полгода у тебя не будет результатов… пощады не жди.

– Поживем – увидим, – ответил Яншин и вдруг, прищурив глаза, добавил: – Когда я сменю должность, тебя я уволю первым.

Сказав это, он улыбнулся сладкой улыбкой, поднялся со стула и неторопливой походкой направился к двери. Шваркин молча смотрел ему вслед и, сильно стиснув зубы, играл желваками. Уже полтора десятка лет они работали вместе и все это время вели скрытую борьбу друг с другом. Их служебное положение практически всегда было одинаковым. Время от времени кто-то из них вырывался вперед, но второй почти сразу же догонял его. Сейчас же «лестничный марш» закончился. Промежуточная площадка – кресло директора психиатриче-ских клиник города Москвы. А дальше новый «лестничный марш» – служебная лестница Министерства Службы государственной безопасности.

Когда Яншин ушел, Шваркин подошел к столу, снял трубку с телефонного аппарата и попросил вызвать Чуева. Через десять минут санитар постучал в дверь и, получив разрешение, ввел пациента. Кивком головы Шваркин отпустил санитара. Тот развернулся и вышел из кабинета, плотно закрыв за собой дверь.

– Садись, Моисей.

– Спасибо, Владимир Ильич, – сказал Чуев, усаживаясь на предложенный стул. – Уже месяц сижу.

– Сидят в тюрьме, а ты лежишь в больнице, – многозначительно сказал Шваркин. – Здоровье у тебя слабенькое, психика пошаливает… Ну да ладно. У меня к тебе просьба. Тут у нас есть один пациент… с памятью у него плохо. Так-то он мужик головастый, а вот что было до вчерашнего утра, не помнит вообще. Естественно, не понимает происходящего вокруг. Не знает, как пользоваться информационным автоматом, как делать покупки, как найти работу…

– Ну а я здесь при чем? – не понял Чуев.

– Ты расскажешь этому сумасшедшему все, что он спросит.

– С какой это радости?

– По доброте душевной, – повысил голос Шваркин.

Профессор посмотрел на Чуева так, что тот все понял без слов.

– В принципе ты можешь отказаться, – продолжил Шваркин. – Тем более что твое здоровье, как я уже сказал, оставляет желать лучшего. Тебе еще лечиться и лечиться.

– Цивилизованному человеку не пристало разговаривать с позиции силы, – нравоучительно заметил Чуев. – Что за манеры! Угрожать беззащитному человеку – это гадко!

– Это кто здесь беззащитный? – усмехнулся Шваркин. – Человек, взорвавший вычислительный центр госбезопасности в Зеленограде? Или, может, участник июньского мятежа? Я бы даже уточнил: один из организаторов июньского мятежа. Подумать только… Прошло всего двадцать лет… За двадцать лет идеолог новой революции превратился в примерного гражданина и смиренного послушника. В это трудно поверить. Ты часом на постриг не готовишься?

– Все беды человечества от насилия, – вздохнув, сказал Чуев. – Еще Джим Моррисон говорил: «Мир хочет трахаться и убивать».

– Два основных инстинкта зверя-хищника, – равнодушно подметил Шваркин. – Что тебя в этом не устраивает?

– Что очень часто эти понятия смешиваются. Секс переходит в насилие, а насилие доводит до экстаза.

– Дядя Юра… Я тебя очень прошу… Пожалей меня, – вздохнул Шваркин. – Устал я сегодня. Продолжим эту философскую дискуссию в следующий раз. Значит, так… тебя выпишут вместе с Зубковым. Предложи ему сходить куда-нибудь, расслабиться. Кстати, он тоже не любит коктейли и тоже работает в газете. Расскажешь ему все о нашем общественном строе. Что у нас хорошего, что плохого. Как… в общем, все, что спросит.

– Мне нечего ему рассказывать.

– Ты думаешь, что есть что-то, что мы про тебя не знаем? – осторожно поинтересовался Шваркин.

– Нет.

– Ну вот видишь, тебе нечего бояться.

Чуев надулся как мышь на крупу. Он понимал, что отвертеться от уготованной ему роли невозможно.

– Кто он? – спросил дядя Юра.

– Больной человек. Помочь больному – святое дело.

– И когда нас выпишут?

– Сегодня к вечеру. Жить ему есть где. Кстати, квартиру ему поменяли, переселили поближе к тебе. У него желтая карточка второго уровня. Так что моя просьба ничем тебя не обременит. Ну разве что свободного времени немного отнимет. Как я говорил, соображалка у него работает превосходно. Он только не понимает, в каком мире живет. Амнезия. Оставишь ему свои координаты, любезно предложишь звонить, если что. Время от времени будешь отвечать на его идиотские вопросы: что это такое и для чего. Зато я на время забуду, что ты есть в моей картотеке.