Сергей Галихин - Эра Водолея, или Каждый имеет право знать

• Название: Эра Водолея, или Каждый имеет право знать
• Автор: Сергей Галихин
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

«Деревянный ящик, в котором Рома хранил картошку, захрустел досками и сдвинулся к лестнице еще сантиметров на десять. Прихрамывая на правую ногу, Константин Зубков вышел на улицу, остановился у открытой двери подъезда, поднял вверх голову и, прищурив глаза, посмотрел на синее, безоблачное небо. Ослепительное солнце растворилось в прохладном утреннем воздухе и добавило ему легкий оттенок желтизны. День обещал быть жарким…»

---

– Остается только ждать Эры Водолея, может, тогда что изменится, – сказала самая первая тетка, та, что возмущалась неравенством.

Эта незамысловатая фраза вернула Зубкова с небес на землю. Он повернулся в сторону людей, жаждущих справедливости. «Мда. С такими мыслями на Эру Водолея только и надеяться… – подумал Костя. – Какого черта они сегодня все как будто сговорились? Эра Водолея, Эра Водолея… Какой идиот это придумал? Хотя… в общем-то, люди всегда чего-то ждут. Плохой погоды, конца света, лотерейного выигрыша, победы коммунизма… Люди имеют право на надежду. Только если и на работе кто-нибудь мне скажет про эту эру, я ему нос откушу».

С такими мыслями Зубков вышел из автобуса и через пятнадцать минут вошел в здание редакции газеты. На втором этаже возле общей пепельницы стояли четыре сослуживца и о чем-то спорили. Точнее, спорили Егоров и стажер Олег. Егорова Костя считал типичным подлецом. Олег был молод и горяч. Только поэтому он пытался что-то доказать Егорову. Разговаривали они спокойно, но в каждой фразе было по нокауту. Третий из стоявших – Андреич – за свои пятнадцать лет редакторства изучил Егорова достаточно хорошо и поэтому с удовольствием наблюдал, как Олег объясняет взрослому дяде, что такое хорошо и что такое плохо. «Ах, молодость, молодость… – думал он. – Ничего. Это пройдет. С годами». Четвертым был руководитель отдела информации Пал Палыч Пасечник, который, в общем-то, мало обращал внимания на беседу, а просто стоял и курил. Костя не слышал начала разговора, поэтому не сразу уловил его смысл.

– В конце концов я гражданин, – сдержанно сказал Олег.

– Я тоже гражданин, – также спокойно ответил Егоров, затягиваясь сигаретой. – И я имею право знать правду, что там у них случилось на этой стартовой площадке.

– Вы знаете, гражданство кроме прав дает еще и обязанности. Вы считаете, что государство не имеет права на секреты?

– Ну конечно… – воздел руки к потолку Егоров. – Проще всего засекретить все на свете.

– Ну вы-то уж точно знаете, что должно быть секретом, а что нет. Вам не приходило в голову, что своей необдуманной болтовней вы можете нанести вред стране, в которой живете? Как-то сам собой вопрос напрашивается: все ли вы делаете без умысла?.. Налицо все симптомы синдрома переходного возраста.

«Я зол на своего отца». Вам столько лет говорили, что можно писать, а что нельзя… а теперь что хочешь, то и пиши. Вот вы и пинаете больную собаку, потому что уверены, что она вас не сможет укусить. Мне тоже не нравилось, что здесь было при коммунистах. И не нравится, что с моей страной сделали «демократы». Но все равно это моя страна. И если понадобится, я возьму в руки автомат, чтобы защищать ее.

– Хм-хм-хм, – хмыкнул Егоров. – Оратор. В твоих глазах так и светится пионэрский задор. Ну а я никому не давал присягу, поэтому делаю то, что считаю нужным в данной ситуации.

– Кто бы сомневался. В «Венской конвенции» есть категория людей, на которых она не распространяется. Слышали про таких? У них нет ни родины, ни флага.

– Я не наемник, а свободный художник. Хотя не вижу ничего плохого в наемниках. Есть работа, за которую платят деньги. Они ее выполняют. Ты что, за идею работаешь или тоже за деньги?

Олег как будто этого не слышал.

– Конечно, свободный. От чего? От предрассудков вроде совести и морали.

– Ты еще пацан, чтобы учить меня, – с легким презрением сказал Егоров. – Вот попишешь с мое, пороешься в помойке по самые уши, тогда будешь мне советы давать.

– Вот и я о том же, – согласился Олег. – Каждый, кто отсидел на стуле в редакции десять лет, считает себя уже акулой пера.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что слишком часто журналисты вроде вас берут на себя роль политологов, философов, искусствоведов и вообще специалистов в любой области человеческой деятельности. Вас послушать – так никто кроме вас не знает, как лучше наладить экономику и что при плоскостопии раньше вырезать – аппендицит или гланды.

– Ты еще сопляк, чтобы мне советы давать… Я журналист, а ты еще…

– А я репортер, – перебил Олег. – И всегда им останусь.

– И в чем разница между журналистом и репортером? – спросил Костя.

– Репортер сообщает факты, – повернув голову, ответил Олег, – а журналист учит всех жизни. Вы со мной не согласны?

– Отчасти, – сказал Зубков. – В одном вы правы, Олег. Со словом нужно обращаться аккуратно. Перо – страшное оружие.

– Особенно когда длина лезвия сантиметров двадцать, – уточнил Андреич.

Все сдержанно засмеялись. Даже Олег улыбнулся. Он чувствовал, что разговор зашел слишком далеко, и был рад его прекратить.

– Возьми у Петрова материалы, – сказал Зубкову Пасечник. – Через два дня мне нужна статья.

– Пал Палыч…

– Ну что Пал Палыч? Мне нужна статья. У нас новый президент, а про него до сих пор никто толком ничего не знает. Про своего банкира напишешь на следующей неделе.

Делать нечего. Придется отложить статью про финансового гения и заняться президентом. Зубков прошел в отдел в расстроенных чувствах. Не успел он сесть за стол, как зазвонил телефон.

– Алло.

– Костя?

– Привет, Андрюха, – признал Костя институтского приятеля. – Как дела?

– Нормально. Если не считать того, что я три недели безра-ботный.

– Да ты что? Тебя уволили, что ли? За что?

– Да нет, журнал закрылся.

– Надо же… Кто бы подумал… У вас такие тиражи были…

– Тиражи-то были, только кому они нужны.

– Не понял. Вы что, их не распродавали?

– То-то и оно.

– Так зачем столько печатали?

– Реклама. Имидж создавали. Хозяин у нас, сам знаешь, француз, а у них свои методы.

– А теперь что же?

– Деньги кончились. Француз сказал, что в нашей стране нормальный бизнес существовать не может. Сказал и уехал в Лион. За две недели работы не заплатил. Гаденыш.

– Ну да… все они так говорят… А на самом-то деле… дело не в бобине… хотя тебе это теперь все равно. У нас с вакансиями тоже непросто. Я спрошу у знакомых.

– Собственно, я тебе потому и звоню. Если что-то появится – свистни.

– О чем речь. Хотя… я слышал, сейчас непросто работу найти.

– Это я знаю.

– Чем думаешь заняться?

– Не знаю. Была идея любовные романы пописать.

– За них копейки платят.

– Я тут полистал пяток книг. Таких я за месяц пару состряпаю, не напрягаясь. Простенько и без затей. А на хлеб с маслом хватит.

– Да это конечно… у нас тут тоже две недели слухи ходили, что закрывать будут.

– А у вас чего?

– Нелояльность к мэрии.

– Ну это вы зря. С мэром ссориться не стоит, иначе пожарники с санэпидстанцией замучают. Ладно, Костя. Не буду тебя отвлекать. Если что появится на горизонте – шепни.

– Обязательно, Андрюша. Я думаю, что-то найдется. Удачи.

– Пока.

Зубков положил трубку и задумался. «Надо же, Андрюха почти месяц без работы. Классный журналист, написал два великолепных романа. Но кого сейчас это интересует? Полтора года он пытается их издать – и все впустую. Действительно, кроме простеньких любовных романов и детективов, издателей сейчас ничего не привлекает. Впрочем, дело больше не в издателях, а в читателях».

После разговора Зубков с головой зарылся в бумаги, но статья не клеилась. Часы показывали шестнадцать ноль-ноль. Сидеть дальше было бессмысленно. Собравшись, Зубков ушел с работы немного раньше обычного. По дороге домой зашел в магазин и купил бутылку шампанского.

Во дворе дома играли ребятишки, молодые мамаши выкатили свои коляски и, как обычно, обменивались новостями. Зубков поднялся на третий этаж старого пятиэтажного дома и зашел в свою двухкомнатную квартиру. Сбросив ботинки, он прошел в большую комнату, открыл настежь балконную дверь, включил телевизор и выкатил кресло на середину комнаты.

Зубков достал фужер, опустился в кресло и выстрелил пробкой в потолок. Из горлышка бутылки потянулся вкусный дымок. Наполнив фужер до краев, Костя откинулся на спинку кресла и, сделав два глотка, прикрыл глаза, не обращая внимания на мерное бормотание телевизора. Сегодня было двенадцатое июня. Четыре года назад этот день был самым светлым в его жизни. Слабеющий вечерний ветер дышал в комнату, надувая штору, словно парус. Костя сделал еще несколько глотков и снова наполнил фужер.

Четыре года назад, шестнадцатого июня, они расписались с Мариной, самой прекрасной женщиной в мире. А два года назад расстались. До чего же странно порой складываются отношения между людьми. Еще в институте, когда они с Мариной просто дружили, никто не верил в то, что дело кончится свадьбой. Слишком уж разными они были. Все говорили, что под одной крышей они не проживут и недели. А они поженились и два года прожили душа в душу. И кончилось все тоже как-то неожиданно, в течение двух дней, и повод для скандала был пустяковым… Два раза Костя делал попытку помириться, и во второй раз ему даже показалось, что все наладится, но непостижимая женская логика и почти фанатичное упрямство помешали двум половинкам снова стать одним целым.