Александр Аханов - Жар счастья. рассказы

• Название: Жар счастья. рассказы
• Автор: Александр Аханов
• Жанр: Русское современное

Это первый сборник рассказов автора, обратившегося к жанру литературы, прозы, как еще одному из многих языков самовыражения (в данном случае академическому, архаичному). До сих пор автор пользовался средствами в жанрах изобразительных искусств.

---

Я сидел на кровати, смотрел в её сторону и плакал, словно ребёнок, у которого в детстве отняли маму, и вот теперь я с ней встретился и стою, реву, а кинуться к ней в объятия не могу, стесняюсь, робею…

***

Наревевшись вволю, кое -как выровнял своё сбивчивое дыхание и биение сердца. Теперь я стал наслаждаться видением этого божественного бледно – зелёного силуэта. Просидев в таком эйфорическом состоянии какое -то время, я заметил, что силуэт изменился. Линия силуэта стала шире, более размытая. Появились какие —то новые, представь себе, новые! оттенки! А ещё чуть позже мне удалось различить и явные цветовые пятна. На фоне черноты эти пятна хорошо читались. Общий цвет силуэта в целом не изменился, он пульсировал слегка зеленоватым, чуть в синеву оттенком. В области головы было видно голубоватое пятно. Оно перетекало в густую, изумрудную зелень по плечам и груди вниз. Только в области сердца было более яркое красно-оранжевое небольшое пятнышко.

Я снова разволновался, потому что силуэт стал как-то угасать. Я встал и подошёл к этому месту. Становилось до слёз обидно – силуэт остывал. Я почти отчаялся и опустил голову вниз. И тут увидел другие пятнышки цвета. Зеленовато – бирюзовые небольшие пятна, уходящие из моей комнаты. Пятна её следов. Её цветных следов… Присел на корточки, следы стали чуть отчётливее.

Я не мог поверить в это чудо. То и дело смыкал веки и тряс головой, чтобы сбросить морок. Но чудо не исчезало. Я попробовал до них дотронуться и вдруг заметил совсем неразличимый контур своей кисти. Поднял руку, поднёс ближе к своему лицу и… увидел её. Контур кисти пульсировал красноватым оттенком. Я был вне себя от восторга. Я жестикулировал рукой, сжимал, разжимал кисть, обе кисти рук. В изнеможении от пережитого шока снова рухнул на кровать и залился слезами.

***

За последние несколько бурных месяцев я успел переселиться уже в третью жизнь. Теперь ко мне возвращался цвет. Другой, не познанный ранее, совсем особенный в свете пережитого. С каждым днём палитра цветов, мной виденных, расширялась. Теперь уже легко видел силуэты людей (я с удовольствием вышел из депрессии и стал общаться с родными и друзьями), видел оттенки их настроения и даже самочувствия. В шутку мне стали пророчествовать карьеру ясновидящего, человека – рентгена. Теперь мне стало легко передвигаться без палочки и вытянутых вперёд рук по комнате – я видел силуэты предметов. Немного погодя, стал смелее выходить на улицу.

И специально не стал носить, как все незрячие люди, тёмные очки. Особенным удовольствием стало различать следы на земле. Следы людей, зверей, птиц и насекомых. В час пик они представляли собой невероятно красочный калейдоскоп всевозможных оттенков, настроений, самочувствий. Приятно и с усиливающимся чувством покоя рассматривал следы некоторых животных и особенно птиц. Я научился безошибочно определять, где прошла кошка или собака, где прошмыгнула мышь, где топтались голуби и прыгали галки и вороны, где суетились и толпились стайки воробьёв и изредка трясогузки или синички.

Мои прогулки стали более протяжёнными, я стал ходить по мало знакомым местам и закоулкам, словно исследователь или путешественник, стал заново открывать давно известный и теперь скрытый от меня мой же мир.

***

Мне захотелось снова попробовать испытать себя в новом качестве, вернуться в мастерскую. Несколько первых дней ничего не удавалось – я почти ничего не видел. Нашарил руками коробку с красками, достал тюбика два, торопясь и нервничая, открыл и выдавил прямо на стол краску. Долго и мучительно пытался рассмотреть хоть какой – то оттенок цвета. Всё тщетно. Обычная масляная, темперная и акриловая краски мне не давались, прятались под личиной безцветного куска глины или грязи. После нескольких часов безплодных усилий я понял, что традиционная живопись, которой раньше занимался и к которой я надеялся, пусть в новом качестве, вернуться, навеки мне заказана…

В один из таких волнительных дней я возвращался к себе. Шёл, как всегда, рассматривал цвет многочисленных следов. И перед самой дверью вдруг увидел… следы совсем особенные, не похожие на все остальные. Сердце мгновенно забилось сбивчивым ритмом, в голове зашумело. Я понял, что произошло что-то очень важное, из ряда вон выходящее. Такие следы были явлены мне в тот первый раз. Её следы… Следы, наполненные особым колоритом и теплом. Я остановился, не веря своим, хотел сказать глазам… Потом присел, как первый раз, и стал наслаждаться переливами цветовых оттенков.

В них была решимость в области подошвы под пальцами, неуверенность пяток шагающей на цыпочках. Трепетность пальцев, сжатых узкими туфлями. Какая – то затаённая страсть под подъёмом стопы, лёгкость и твёрдость принятия окончательного решения по внешней стороне стопы. Всё вместе пульсировало, переливалось необычным калейдоскопом, почти перламутровой феерией. Я рассмотрел приближавшиеся, решительные следы. И немного потускневшие, расстроенные (оттого, что не застала меня на месте), удалявшиеся следы, более ровные по колориту от грусти.

***

Теперь я не углублялся далеко в своих прогулках. Усиленно и напряжённо вслушивался в звуки с улицы, жадно вдыхал ароматы, залетавшие в открытое окно, пытался сам приподняться над крышами и почувствовать её приближение, издалека протянуть руки и притронуться к ней. У меня появилась цель – рассмотреть долгожданные следы. Я ждал её, жаждал пойти навстречу горячим, свежим и таким близким и родным, неземным краскам, оставленным её небольшими стопами, пальцами, пяточками… Пойти навстречу, приостановить её торопливый бег, остановиться, слить краски наших ног, тел вместе, смешать из них отдельную, неповторимую, только нашу палитру. Добавить к ней яркие оттенки наших плотно сплетённых рук, щедро замесить в них ярчайший, буйный цвет нашего запоздалого поцелуя. Я ждал встречи с этой новой, не испытанной ещё в моей жизни, неземной живописью. Живописью её ярких цветных следов, цветного её присутствия! С колоритом её маленьких, узеньких ножек, парящих чуть-чуть над поверхностью земли, с солнечным, золотистым задором её тёплых ладоней, размытым, смазанным охристым мазком её соломенных волос, чуть прохладным отблеском свежей зелени глаз, серебристых бликов, играющих на блестящих зрачках, с нежным умбристым бархатом её бровей, слегка разбелёным румянцем пунцовых щёк и нежным персиком обнажённого плеча! Я ждал ослепительно – ярких тонких акварельных листов в местах следов её ног, спешащих ко мне навстречу… С трепетом и волнением ожидая начала новой, неведомой и только сейчас открывшейся жизни, я стоял у порога нового мира, закрытого для остальных и щедро изливающего на меня свет иного, огромного, божественного света, цвета и тепла. Мира, наполненного безграничным колоритом её присутствия, её цветных следов, взмахов её крыльев и рук, её цветных вздохов, возгласов, пения и танца! Её мира, в котором, я надеялся, есть место для меня…

Скрип половицы

Милому другу с Надеждой и Любовью…

Сначала появилась едва заметная, смутная тревога. Сквозь и без того крайне чуткий, непродолжительный сон, почти полудрёму… Бирюк чуть повернулся на другой бок, не открывая глаз, стараясь не просыпаться. И уже почти снова заснул, но вдруг над самым ухом отчётливо услышал скрип половицы… Моментально раскрыл глаза и весь превратился в слух. Возникшее напряжение и нарастающая тревога пробудили к усиленному биению давно успокоившееся сердце. Ожидание казалось вечным… И, уже начав считать, что звук половицы ему приснился, стал расслабляться в попытке снова заснуть. Но половица опять скрипнула каким-то отдалённым, приглушённым и едва слышимым звуком с бледным, переливчатым эхом.

Бирюк замер, едва заметным движением руки нащупал на поясе свой нож и, взявшись тремя пальцами за рукоять, стал потихоньку вынимать его из ножен. Через какое-то время он вдруг сообразил: откуда мог взяться скрип половицы, да и сама половица в лесу, в яме, где он не первый уже сезон прятался от всего мира? В обычной яме, где он разложил на земле тонкие брёвна упавших молодых деревьев, укрыл плотным ковром-матрасом из веток елей и кучи опавших и сухих листьев. Откуда в его, с позволения сказать, жилище дикаря, полузверя в человеческом обличии, могут взяться половицы? Да ещё и скрипеть по ночам над ухом под тяжестью неизвестного существа. Кто мог к нему прийти ночью с такими звуками, с такими новостями?

Тревога и напряжение не исчезали. Скорее, наоборот, усиливались и обретали какой-то иной оттенок. Он лежал в своей яме, не шевелясь и стараясь дышать спокойнее и ровнее. Жадно вслушивался в звуки его медвежьего угла. Ещё была ночь, чёрная, безпроглядная, большая и безкрайняя в своих размерах. Ночь, к которой он худо-бедно стал привыкать и не бояться её и таившихся в ней опасностей.