Хаим Калин - Под Солнцем и Богом

• Название: Под Солнцем и Богом
• Автор: Хаим Калин
• Жанр: Исторический детектив

В январе восьмидесятого в Сахаре терпит аварию воздушный лайнер «Мюнхен – Йоханнесбург», хороня под своими обломками экипаж и большую часть пассажиров. Кажется, при чем здесь могучий, но обособившийся от цивилизации СССР? Между тем у верхушки советской разведки отныне в мыслях – расстрельный коридор, стремительно приближающийся… Ключ к их спасению в Вене – и не в советском посольстве, а у глубоко законспирированной структуры, являющей собой теневое мировое правительство. Контакт между двумя столь не похожими силами будто бы сулит спасение, но цена содействия – вручить Л. Брежневу доклад ЦРУ, отображающий пробуксовку советского ВПК – только отдаляет фатальный исход. При этом главе советской разведки сотоварищи неведомо, что предмет их печалей уцелел, перемещаясь по Сахаре в рюкзаке посланного ими гонца, выжившего в катастрофе. Путь его лежит к адресату посылки – шпиону-предпринимателю Шабтаю Калмановичу. Тропинка сюжета вьется между Габороне, Йоханнесбургом, Москвой, Люксембургом, Душанбе, Вадуцом, Лондоном и обрывается 22 апреля 1999 года в финале Евролиги по баскетболу в Мюнхене.

---

Отхлестав по очереди троих, Эрвин добрался до Дитера. К его удивлению, в профилактике тот не нуждался. Хотя лицо профессора сохраняло припорошенную хамсином бледность, судя по решительности черт, сдаваться он не собирался.

– Из Баварии, говоришь? Правдоподобно, но с перебором… – Голос Дитера выдавал напряженную работу ума, непонятно как отстоявшего свой суверенитет. Вокруг же зевала вялотекущая ремиссия остриженных ягнят, чей убой отложен из-за обеденного перерыва.

– К чему ты клонишь, не пойму? – процедил сквозь зубы Эрвин.

– Зачем от самолета увел, для чего? То, что ты сморозил, – безумие чистой воды и садизм! Кто ты, Эрвин, признавайся! Ты ведь на безумца не похож! – выдал Дитер как на одном духу.

– Жертва, как все. Хотел помочь… – казалось, упрек задел вожака за живое.

– Через неделю мы сдохнем, помощник! Социопат – вот кто ты, да еще непонятно откуда!

– Кто-кто? – явно озадачился Эрвин.

– Впрочем, не точно: социопат из морозилки!

– Ты поехал, Дитер, – спокойно, но твердо заявил предводитель.

– Мы в западне, из которой не выбраться! – не унимался профессор.

– Обвини меня еще, что самолет упал… – с горькой иронией укорил вожак.

– Ты ослеп и не ведаешь, что творишь! – Дитер истерично притопнул, выказывая, насколько он взвинчен перебранкой.

– Ну-ка конкретнее! – Эрвин чуть отступил назад, будто выбирая лучшую позицию для обзора.

– Если конкретнее, то и твой маршрут без смысла – вокруг пустыня без края и границ, и возвращение гарантий не сулит… – как бы размышляя вслух, примирительно заговорил Дитер.

– Куда вернуться – к самолету?! Ты о нем говоришь? – прервал вдруг вылупившегося оппонента Эрвин.

– О чем же еще?

– Скорее твоя лысина зарастет, это же пустыня… – развел руками Эрвин.

– Лучше выслушай мой план! – выставил правую ладонь языковед, вновь распаляясь.

– Какой еще план? Ты бредишь, – усмехнулся Эрвин.

– Пусть мой план не безупречен, но рот мне не затыкай! – возразил Дитер.

– Валяй, астролог… – вяло отмахнулся предводитель.

– Поверни мы обратно… – нечто додумывал про себя Дитер, – на обратный путь уйдет дня три, не меньше. Итого: шесть с момента катастрофы. Случись самолет обнаружен в первые три дня после крушения, а вместе с ним и раненные, кстати, брошенные тобой на произвол судьбы, вряд ли им, бывшим без сознания, известно, что мы выжили и ушли своим ходом. Наши же следы занесло, сомнений тут быть не может. – Дитер замолчал, казалось, переводя дух, после чего продолжил: – Спасателям дел дня на три: собрать трупы, останки, по возможности, их идентифицировать. Если и сверялись со списком пассажиров, то нас, не исключено, списали как фрагменты, не подлежащие идентификации. Да и вряд ли они себя утруждали – Африка, здесь ты прав. Стало быть, при таком графике, вернувшись, спасателей мы не застанем. Ежели борт засекли позже или он не обнаружен до сих пор, то у нас сохраняется шанс и, боюсь, он единственный!

– Что все это значит? – осторожно осмотрелся Эрвин.

– Мы склонны вернуться.

– Кто это «мы»? – выделил последнее слово вожак.

– Я и остальные, так что… присоединяйся. Настроен – веди нас, ты и впрямь полезен… Многое знаешь и умеешь, до странности многое… – подзуживаемый некоей загадкой, проговорил Дитер.

– Наш путь только на юг, лишь так спасемся! – жестко возразил Эрвин.

– Тогда… будем делить! – Дитер решительно мотнул головой.

– Что делить, припасы?

– Разделим поровну… – Профессор потупился, но спустя секунду-другую воспрянул: – Да и догнать всегда сумеешь, с твоей-то выносливостью! Впрочем, на мой вопрос ты так и не ответил: кто ты, Эрвин?

– Надо же, как солнце мутит… Заладил, как попугай, – вздохнул вожак.

– Тогда сам за тебя отвечу… К концу перехода, когда наш ресурс на исходе и душа просится вон, твой отличный немецкий, как бы это поточнее… устремляется к оригиналу что ли…

– Ты не на лекции, Дитер, что за чушь? – возмутился Эрвин.

– В нем проскальзывает лексика, – проигнорировав колкость, увлеченно повествовал Дитер, – известная лишь дюжине бородатых профессоров-лингвистов. И кому, как ни мне, знать, что ты к этой когорте не принадлежишь. Слова эти из диалекта, который бытовал на юге Германии в конце семнадцатого, начале восемнадцатого века. Вместе с поколениями, говорившими на нем, диалект давно и безвозвратно исчез. Но исчез в метрополии, сохранившись лишь у одной из общин, которая обитает – кто бы мог подумать – в русском Поволжье!

Эрвин вынул руки из карманов, что, впрочем, его хладнокровный лик не поколебало.

– Так вот, – продолжил профессор, – кроме, как в России, выучить этот диалект негде, если, конечно, исключить допущение, что, родившись в Лотарингии, ты последние два века отмыкал в барокамере, в которой заморожен процесс старения, то есть, в некой морозилке. Можно, безусловно, предположить, что ты – один из советских переселенцев, недавно появившихся в Германии, но по целому ряду причин я так не думаю. За год-два такой немецкий, как у тебя, не осилить, да и тех, по западным меркам индейцев из резервации, видно за версту – хоть бывшего бургомистра, а хоть кого другого. При этом, силясь вникнуть, кто ты, мне почему-то бросается в глаза тяжелый мешок, который непонятно зачем тащишь, – в нем нет никаких припасов. И каждый раз ожесточаешься, когда кто-либо из нас к нему подходит вплотную…

Эрвин нанес Дитеру молниеносный удар – аккурат в солнечное сплетение. Профессор повалился на песок, корчась от боли. Вожак переступил через него и подобрал оба его мешка. В одном емкость воды, а во втором – припасы. Перенес их в центр привала, стал распаковываться. На расстеленном целлофане разложил шесть пакетиков с орешками и стаканчики для воды. Подняв голову, он увидел, что Дитер по-прежнему лежит, уткнувшись лицом в землю, прочие же сотоварищи – покорно смотрят на командора, не выказывая участия поверженному раскольнику.

Эрвин жестом хмурого соизволения махнул – к столу. Подопечные тут же подчинились, но, рассмотрев количество пакетиков на импровизированном столе, замялись в нерешительности.

Тут Эрвин огласил:

– Дитер без обеда, – и после паузы добавил: – Завтра тоже.

Вскоре «скатерть» опустела, но общая трапеза погорельцев не прельстила – они расползлись в разные стороны. За «столом» остались лишь двое – Эрвин и Дитер. Лицо последнего посещали то всплески протеста, то гримасы угодничества. Предводитель же делал вид, что раскольника не замечает. Покончив с обедом, принялся разматывать бобину с кольцами.

Глава 5

Зависший молох разоблачения умалил Остроухова – фигуру, по мнению близко ее знавших, былинную, несгибаемой воли и мужества. Спустя три дня после аварии «Боинга» сидевшего в своем кабинете шефа Первого управления КГБ было не узнать: серое изможденное лицо и зыбкость черт, передающая замшелую усталость. Прежде невозмутимый, неприступный стоик, устанавливавший дистанцию одним внешним видом, усох, в своей тоске замариновавшись.

В какой-то момент Остроухов осмыслил, что последние три дня присутствует на работе скорее формально, отвечая на звонки лишь председателя и его замов. Свои же непосредственные обязанности он забросил, усугубляя и без того провальную ситуацию.

На столе генерала – стопка докладов, прием по которым был отменен. Поначалу они его раздражали, но, по мере накопления, стали просто бесить. Он то и дело чертыхался про себя: «Спокойно и умереть не дадут!»

В конце концов внутренний наждак притомился, благословив Остроухова засучить рукава.

Повинуясь хронологии поступления дел, генерал вытащил нижнюю папку. Автор доклада – подполковник Ефимов, ревизор управления по вопросам бюджета. Но от изучения реляции Остроухов воздержался, посчитав тему неприоритетной. Углубился в другие папки, корпел над каждой ровно столько, сколько того требовала оперативная обстановка. Вносил резолюции, растекался комментариями и незаметно для самого себя увлекся. Наконец добрался до отчета сектора Бенилюкса.

Бегло просмотрев оперативный обзор за последний квартал, генерал стал вчитываться в донесение резидента с пометкой «экстренно». Предмет не нов: вербовка испанского майора, сотрудника одного из отделов военной организации НАТО. Брюссельская резидентура добрых полгода разрабатывала ценный источник, согласовывая детали операции с Центром.

Генерал пробежал первые абзацы донесения. Остановился, оторвал локти от стола и откинулся на спинку кресла. Свежий ледок собранности пошел узором скепсиса, а несколько тяжких вздохов и вовсе его растворили.

В последние годы, оправдывая свои раздутые штаты, разведслужбы обоих блоков развернули настоящую войну. В ней изначально не могло быть ни победителей, ни взятых бастионов, ни трофеев. Битва бушевала скорее для учебников по искусству разведки, не преследуя каких-либо очевидных политических целей. И называлась эта война «дезинформационной».