Джулия Тот - Город граффити

• Название: Город граффити
• Автор: Джулия Тот
• Жанр: Русское современное

События, о которых рассказывает роман «Город Граффити» – реальны, не только потому, что они действительно произошли, – происходят и сейчас..

---

Глядя на лживо-счастливые семейки и пустую подушку рядом, Лейла начала предствалять присутствие в своей жизни кого-то, кто будет называться «мужем». От мыслей, что ей придется отвечать на вопросы, и задавать их самой – о том, как проведен день, да что нового на работе, встречаться с чужими родственниками и друзьями, – каждый день, Лейле не хотелось продолжать фантазии на тему счастливой семьи. Когда же она представляла на месте того самого, кто по модели, должен быть «единственным» одного из неженатых новых своих знакомых – юриста, экономиста, скучного судью, владельца фирмы недвижимости, смеющегося шуткам через три минуты после того, как они отзвучали – Лейле становилось совсем тоскливо; ни один из нынешних ее знакомых не был ей интересен, но и ситуация одинокого ее существования становилась бросающейся в глаза партнерам, новым знакомым и мучала ее пресловутостью: «всем кто-то нужен».

Подъезжая к офису с окончательно испорченным воспоминанием о пятнице днем, супермаркете, который будет полон семейного счастья, что сегодня все в офисе будут говорить о том, где, с какой компанией друзей семейных будут проводить предстоящие выходные дни, Лейла подумала, что что-то нужно предпринять, пойти на уступки жизни и обществу, но – как, она обдумает в выходные… без чужих друзей, родственников, вопросов и необходимости на них отвечать…

День прошел как всегда, за одним исключением – в конце его, во время пятничных сборов-прощаний переводчица Лейлы, женщина тридцати пяти лет и опыта на пятьдесят, умудрившаяся развестись дважды с одним и тем же мужем, и вынуждать его – после второго уже расставания – оплачивать всю ее жизнь и двоих совместных шедевров – дочерей, приезжая на выходные, мужественными руками обстирывать женскую бригаду, готовить на неделю обеды и забивать холодильник, – подойдя к начальнице, неожиданно предложила вечером съездить на вечеринку по поводу дня рождения одной из ее подруг. Долго поднывая, что негоже Лейле молодой-красивой-богатой сидеть одной годами, да и неприлично уже это выглядит, уговаривала составить ей компанию, расписывая интересность народа, ожидаемого к вечернему сбору. Лейла поняла, что женщина, характер которой уже был давно ей понятен – просто хочет показать знакомым, что у начальства в друзьях личных ходит, устроить пытается личную жизнь несчастной богачки, но решила согласиться.

Уже одевшись, Лейла тихо вошла в комнату сына, который удобно расположившись в кроватке, склонив голову на плечо пожилой няни, которую Лейла нашла еще до переезда, – все родственники женщины сверкали благополучием в Канаде, – одинокой, и потому – несказанно обрадовавшейся возможности растить русского мальчика и жить в красивом новом доме богатой семьи. Лейла улыбнулась, вспомнив как покачивала неодобрительно головой вырастившая четверых детей женщина при первом знакомстве, узнав, что отца у ребенка Лейлы нет, и как ей пришлось просить пожилую няню перестать называть ребенка на ломаном русском «бедненьким», объясняя, что отсутствие отца – не есть «бедность». Няня не поверила Лейле, но перестала называть ребенка подобным всесожалением. Поцеловав сына и пожелав спокойной ночи обоим, Лейла, без настроения, с которым положено отправляться на вечеринки, прошла в гараж, расположившись в машине раскрыла бумажку с нацарапанным переводчицей адресом и завела мотор…

Вечеринки и празднования в стране Венгрии для Лейлы были странны с первых дней своей натянутостью, чопорной притворностью, и, как следствие скучности данной, – не являющиеся праздниками как таковыми. У нее всегда возникало ощущение, что собравшимся говорить друг с другом не о чем, в промежутках между молчаниями темы было обычно всего две: дети и все, что прогрессивно-хорошего есть у человечества на момент сегодняшний придумали, изобрели и дали этому самому непрогрессирующему без них как без нации, – именно они – венгры великие. Лейле не хотелось говорить о детях, и не хотелось бороться с национальной гордостью всего народа, приводя факты исторические, способные опровергнуть великость такового. По сему, обычно высиживала она положенный час-два, и затем тихо удалялась, а, по просшествии времени, – старалась не посещать подобные мероприятия. В тот вечер все было «под копирку»: знакомые и не бывшие таковыми – целовались в обе щеки, счастливо улыбались представлению ее переводчицей, по очереди произнося одну и ту же фразу, услышав, что она из России: «Вы говорите по-русски?». Ей очень хотелось, для общего развития, уточнить, что они имели в виду, – что человек, родившийся и выросший в России, может быть не в состоянии по-русски говорить, или же – пытались доказать, в очередной раз, – великость – но уже – образования венгерского при времени советском. Попытавшись не выдавать ненависти к шаблонному вопросу и пренебрежения к задававшим ему, Лейла скрылась в уголке большого дивана, в надежде, что в полумраке ее уже никто не заметит и не пристанет с вопросами о Сибири, медведях и прочей несуразице, казавшейся обладателям языка финно-угорской группы весьма смешной.

Он сразу ей не понравился: он слишком улыбался – подобно улыбаются либо полные идиоты, либо люди, фальшивые насквозь, аморальные, пытающиеся скрыть за улыбкой, столь сияющей, что-то слишком порочное, слишком плохое, слишком… Лейла смотрела на огромного молодого человека – ему было не больше двадцати пяти, с вежливой улыбкой, когда тот, не дожидаясь приглашения, примостился на диване, заняв его весь и вмяв так, что Лейла почувствовала, как сваливается во вмятину, образованную внушительным телом. Пока она выбиралась из диванной пропасти, молодой человек уже, пренебрегая – а попросту – не ознакомившись с ним – каким – либо этикетом – протягивал Лейле огромную руку, представляясь. От пожатия его руки и всего его вида у Лейлы появилось чувство, что он пластилиновый, – кожа была темнее обычной европейской, и на ощупь и на вид – повергала в ощущение, что, дотронувшись до нее, можно в ней увязнуть. Он улыбался все время, всем проходящим, Лейле, почему-то – без перерыва -смеялся глупостям, которые сам говорил. Лейла вежливо улыбалась, уже собираясь покинуть веселье, где – как и принято – угощением были лишь чипсы, бокал вина и нудные разговоры ни о чем и без какой -либо основы. Прощаясь с переводчицей и хозяевами, Лейла ненавидила переводчицу, вынудившую своим униженным нытьем приехать сюда и жалела себя – ей было невыносимо лень снова ехать в темноте по пустой дороге. При прощании, – с неизменным атрибутом – двумя поцелуями – возник без дела смеющийся фальшивый огромный молодой человек. Он все так же улыбался, заставляя подумать, что лицо его все-таки порвется однажды от этой невыносимо широкой и невыносимо ненастоящей улыбки. Прощаясь с Лейлой, он, без какой – либо застенчивости, спросил, не даст ли она ему номер телефона. Сделав вид, что просто не расслышала, не услышала, не поняла вопроса пластилинового, Лейла еще раз помахала всем рукой и выскочила за дверь.

Вспоминая время «тогда», Лейла часто не понимала, зачем и кому намеревался помочь Бог тем, что перекрестил их пути снова – в суете ее каждодневной рабочей беготни, столкнув на обычной городской улице – ее – бегущую от машины по делам и огромного вечно-лыбящегося притворно, так не понравившегося ей молодого человека. Лейла, увидев его издалека, заранее опустила глаза, намереваясь пробежать, не заметив или не узнав, но, пользуясь объемностью тела, здоровяк просто преградил ей дорогу и громким «приветом» заставил посмотреть на него. Выдавив улыбку и приветствие из вовсе недружелюбной в отношении к сей особи мужского пола души, Лейла попыталась выскользнуть из сетей необходимости разговора, но здоровяк, уже смеясь, что-то быстро говорил, из чего она разобрала только вопрос о номере ее телефона. Найдя, наконец, выход, Лейла быстро протараторила номер, и, сославшись на то, что уже куда-то опаздывает, попрощавшись, побежала дальше, в полной уверенности в правоте своей в использовании методов избавления от ненужных жизни элементов: она ни на секунду не поверила, что неприятный смеющийся запомнил номер или намеревался мучить ее звонками.

Вспоминая время «тогда», Лейла не могла вспомнить тот день, ту минуту, когда начала жалеть уже изрядно надоевшего звонками пластилинового человека и согласилась с ним встретиться, как не могла вспомнить и того, за что начала жалеть его тогда, зачем продолжала встречи..

Его звали Янош, он работал в пограничных войсках, рассказывал Лейле о приключениях своего отдела, начальником которого был. Друзья его, с которыми Лейле довелось познакомиться довольно скоро, называли его «золотым парнем», и пытались убедить Лейлу, как ей повезло…

Лейла не могла вспомнить, когда и за что она начала его жалеть, но помнила то чувство, которое испытала, когда через месяца четыре после начала отношений, основанных на жалости – с ее стороны, и заверений в любви необратимо-вечной, – с его, – он вдруг объявил ей об уходе из пограничных войск и уставился на нее в долгом молчании. Лейле было противно и больно одновременно – она скорее почувствовала, чем осознанно поняла, – с уходом с работы что-то было иначе, чем говорил он, а открытое ожидание того, что она предложит ему работу в фирме своей – заставило ее отвернуться – чтобы не увидел он злость на нежностью выкрашенном лице. Кем, кем она могла взять на работу офицера пограничных войск… но «тогда», прежде чем Лейла произнесла вопрос, он ответил за нее сам – «твоим помощником»…