Александра Дикова - Кто такая сестра?

• Название: Кто такая сестра?
• Автор: Александра Дикова
• Жанр: Русское современное

Красной нитью проходит мысль сквозь три рассказа – кто такая сестра? Игнес, Алли и Шарлотта говорят, поступают и думают так, чтобы самим себе объяснить, а потом понять это – кто такая сестра, тяжёло или легко ею быть, помимо всего прочего. Три рассказа, три героини, один вопрос.

---

И тут я ещё кое-что поняла. Распределяя людей на роли: «человек-кошка» и «человек-собака», я не смогла вспомнить из всех, кого я знаю как «человек-человек». Разве что, кроме тебя.

Письмо от 16 августа, 1917г

Не так давно я помогла найти человеку нужную ему улицу, зато сама не знаю куда идти, и спросить не у кого.

Куда мне идти?

Что бы ты ответил мне на это, Тедди?

Я представляю тебя: ты сидишь рядом со мной на полу. Тебе пятнадцать, а мне тринадцать лет. Сложное время, но возраст почти что не повлиял на наши характеры. На полу, между нами, лежит книга, открытая на девяносто восьмой странице – ты читал нам вслух, а теперь отложил книгу.

Где мы только не побывали, чего мы только не пережили, читая эти наши книги…

Ты сложил руки на коленях, ты отдыхаешь. А я смотрю на тебя, сидя примерно также. Ты устало прикрыл глаза, и я почти сонно думаю – почему у тебя такие длинные ресницы?

Тогда, в тот день, я не задала тебе вопрос.

Но что было бы, если б спросила?..

– Тедди, куда мне идти?

– Обратно, – не открывая глаз, ответил бы мне ты.

Примерно так я и начала этот путь, вымощенный не отвеченными письмами…

Хочу сказать тебе:

– Мне жаль.

Хочу, чтобы ты ответил мне:

– Не волнуйся, я скоро вернусь… Обратно.

Но я так и не спросила.

Письмо от 5 сентября, 1917г

Сегодня утром я проснулась и подумала: будь ты сейчас рядом со мной, куда бы мы отправились? Ведь сегодня суббота, солнце так мягко греет, становясь по-осеннему золотым…

Мне было грустно, и я представила, что ты рядом. Что мы снова дети. Ты уж прости.

И вот, выйдя на улицу, я прикрыла глаза и увидела: мы дети, идем вместе по дороге. Ты немного хмуришься, то ли от солнца, то ли у тебя плохое настроение. Шутливо пихаю тебя в плечо, ты улыбаешься тайком, не глядя на меня, стараясь выглядеть взрослым и серьёзным, но не выдерживаешь, и начинаешь звонко смеяться. Я тоже смеюсь, но спустя мгновение замираю, слыша свой теперешний смех, взрослой себя.

Открываю глаза и мне становится очень, очень грустно. Здесь нет нас детей, здесь только взрослая я и опавшие желтые листья.

Письмо от 9 сентября, 1917г

Тедди, осенью я всегда вспоминаю, как ты хмуро ее приветствуешь. Мысль об этом является раньше, чем твое «настроенческое» выражение лица в моём воображении. Мне кажется, это не только потому происходит, что закончилось лето. Я ведь помню, как ты не любишь свой День рождения. А он завтра. Поздравлять заранее дурная примета, но с этим письмом я положу в конверт для тебя открытку. Ведь письма приходят не сразу. С Днем рождения, мой дорогой ворчун!

Мне сейчас немного грустно. Раньше, когда я тосковала, ты никогда не спрашивал меня прямо – «что с тобой?» – ты просто садился рядом и обнимал меня за плечи. Сурово, молчаливо, но я-то знала, как много ты в себе прячешь, боясь показаться при других мягким или заботливым. Но мне этого хватало, этой твоей скупой любви, дорогой брат.

Сейчас поздний вечер, в комнате совсем темно. Только свечка позволяет мне пожаловаться и погрустить. Никогда бы не призналась тебе в этом, но я очень… Что? Как бы это сформулировать? Таких вещей не говорят в лицо, слишком честно… Пожалуй, я все же скажу, благо, я мысленно вижу тебя. Я очень нуждаюсь в тебе. Нуждаюсь в твоей сдержанной заботе, в твоем присутствии, в твоем незаданном вопросе… Вот, я все-таки это сказала.

Мне пусто. О, как гремит за окном! Верно, гроза начинается. Я здесь одна. Никому не нужна. Ты думаешь я жалуюсь? Думаешь, мне невдомёк, что тебе там тоже несладко? Да я думаю об этом постоянно, просто знаю, как ты не любишь говорить о своих трудностях. И да, еще раз – я не жалуюсь. Я люблю людей, человечество, но человека в отдельности… Я сторонюсь их, как раненая собака. Собаку ударил человек, которого она любила. Злости она не знала, но впредь ушла от всех. В одиночестве все раны заживают. Хотя нет, не все. Да и я не моя глупая иллюзия, а просто человек, сидящий в темной комнате.

Тедди, я хочу сказать тебе очень многое! Моя голова буквально лопается от мыслей. Но мне так тоскливо, что я едва ли смогу дописать эти строки. Спроси, спроси меня – «что с тобой?» Я потерялась – вот и весь ответ. Мне нужен смысл, цель, чтобы жить, но я потерялась. Что мне делать? Что?

Прости, я просто устала сегодня. Идет дождь, и меня клонит ко сну. Приснись мне, Тедди. Пожалуйста, приснись.

Письмо от 15 октября, 1917г

Дорогой мой Тедди, сколько раз я писала тебе, что не могу найти место? И буквально, и в переносном смысле этого слова. И представляешь, я нашла. Отец был зря недоволен моим интересом к анатомии и биологии, зря, Тедди. Твоя глупая сестра (ну ведь, правда, я совсем глупая?) теперь медсестра. Каково, а? Я даже почти рада, что и для меня нашлось дело. Но в этой работе я вижу столько печального, что, едва успела родиться радость, я почувствовала, что она умерла. Прости. Я говорю странные вещи. Мои мысли теперь заняты только медициной. Курсы я окончила, они были совсем недолгими (в начале я настолько в себя не верила, что даже не стала писать тебе об этом), но уверяю, я что-нибудь, да запомнила. О, ужас, «что-нибудь»! Мало того, что я глупая, так еще и безответственная.

Все чаще ловлю себя на мысли, что вижу тебя в толпе прохожих. И очень злюсь, но не потому, что это не ты, а потому что кто-либо может быть на тебя похож. Ты не на кого не похож.

Я скучаю, и хочу, чтобы ты меня отругал. Тысячу раз, я – глупая.

Письмо от 21 октября, 1917г

Что-ж, мой День Рождения прошел, это был обычный день.

Так странно, когда я писала прошлое письмо, то, от 15 октября, я была в воодушевлении. Не считая, конечно, некоторых опасений, относительно обратной стороны моей профессии. Мое настроение и отношение к этому несколько изменилось. Я работаю в госпитале Святого Иоанна и живу там. Переезд оказался пустяковым, выяснилось, что у меня очень мало вещей. Туда мне помог устроиться доктор Нэд. Помнишь, болонка его жены, укусила тебя? Прошлой весной его жена умерла от тифа. Сказал, что в этом госпитале очень нужны врачи, да и медсестры. О, я согласилась сразу, меня не напугала даже теперешняя ситуация с продовольствием и медикаментами.

И вот, я здесь. Еще не давно я была воодушевлена, а теперь… Нужно столкнуться с этим лицом к лицу, чтобы смело сказать – да, я готова. И я спрашиваю себя – готова ли я? Смогу ли я? Я в растерянности, тогда как должна быть рада, что служу своей стране. Но что она мне дает теперь, чем мне гордиться, вдохновляться? В детстве родина дала мне дом, семью, красивые деревья, просторные луга и уверенность в том, что все честно и справедливо. А теперь, Тедди?.. Она, родина, наша страна, вывернута наизнанку, всё не так, всё ужасно, всё умирает, и я вижу только то, что как будто бы и должно считаться сейчас нормальными – гниющие, рваные раны на телах солдат, которые все как один делают это «Во имя…» Чего? Я в ужасе, Тедди, в ужасе! Неужели напугана? Должно быть, да.

Напуган ли ты там? Мне больно об этом думать. Лучше я буду бояться за нас обоих, а ты будь смел.

Письмо от 2 ноября, 1917г

Тедди, Тедди, Тедди… Ты слышишь меня? Помнишь, как ты сердился, когда я, лет в пять, будила тебя среди ночи, если видела во сне что-то страшное? Ты так сердился, сам ещё ребёнок, но считающий себя взрослым старшим братом. Хмурил брови, пряча свои синие глаза, бурчал что-то, но все равно отодвигался на край кровати, и когда я ложилась, ты укутывал меня одеялом, как мумию (помнишь, этих чудных египетских мертвецов из нашей книги?). Не так уж ты и сердился, знал ведь, что ноги у меня ледяные… Твоя ворчливая забота меня забавляла.

Еще ты знал, что после кошмара мне сложно снова уснуть, и рассказывал мне что-нибудь. Это не было пересказом чьих-то книг, это были только твои сказки, самые необыкновенные из всех, какие я только слышала.

Утро 3 ноября. Такое чувство, что я что-то недорассказала тебе. В голове это копится, копится, но сказать всё это мне некому. Только не жалей меня, ты знаешь, я это ненавижу.

Я знаю, все заканчивается тем, чем началось. Рождение и смерть так похожи, как сон и то, что мы подразумеваем как жизнь. Мы скоро к чему-то придем. Для кого-то это будет победа, окончание войны, но это станет просто прежней пустотой, с которой все и началось. Все будто станет прежним (да, будто), но те, кого затронула война, так и останутся в ней, в этом задымленном временном интервале, храня её против воли в своих мыслях и сердцах. Мы просто станем притворяться прежними, будем пить чай и носить белые перчатки, но все это будет оправданием, вот, мол, всё теперь по-прежнему, мир. И смысла в этом нет.

Письмо от 20 ноября, 1917г

Каждый день я читаю газеты, Тедди. Там скачут, то и дело, из строки в строку, одни и те же слова: «Битва при Аррасе была… Первая мировая война…»