Александр Кириллов - УГОЛовник, или Собака в грустном углу

• Название: УГОЛовник, или Собака в грустном углу
• Автор: Александр Кириллов
• Жанр: Русское современное

Эта книга – о безжалостно уходящем времени, которым пронизаны рассказы и повести; о безответной любви, уносимой Летой – её беспамятным и мутным потоком; о грубо попираемом достоинстве; о проигранных жизнях; о стоическом терпении; о насущном хлебе воспоминаний; об одиночестве «homo solitaries»: человека изначально одинокого, временами беспечного и суетного, но в час «Икс» вынужденного принять свою судьбу. Эта книга о сострадании и жалости к человеку, к его земной юдоли.

---

– Вот, – протянул он туфли, испытывая неловкость, даже смущение, – возвращаю.

Лариса перевела взгляд с него на туфли и снова на него. За какое-то мгновение она снова превратилась в прежнюю Ларису – сонную и недобрую.

– Я и забыла, какой ты услужливый, Димыч. Спать хочу, умираю.

Дверь захлопнулась. Он услышал, как стукнулись об пол брошенные туфли, и заскрипела пружинами кровать.

Светлый салон «Ракеты» даже своеобразным запахом, не говоря о сидениях, напомнил ему салон самолета. Он вдруг совсем успокоился. Книга нераскрытой лежала на коленях, в полудрёме он отрешенно смотрел в окно. «Ракета», стремительно набирая скорость, клевала носом, и перед глазами проплавали голые, опустошенные вчерашней бурей леса. На душе было спокойно: ни воспоминаний, ни сожалений, ни обид, как в могиле. Прошлое больше его не тревожило. Он безучастно смотрел вперед, уже думая о следующем городе в его маршруте, и о том, что, вернувшись, обязательно пойдет с Аней в ЗАГС. «Прощай», – сказал он машинально самому себе и впал в сонное забытье.

1972

Нечаянная старость

Наталье Александровне снился сон, будто она совсем еще девочкой бежит изо всех сил к подворотне, а за нею гонится соседский мальчишка. Ей хочется убежать от него, но спутаны ноги, как у козы. Она падает, ей больно. Наталья Александровна заплакала и проснулась.

Узкие маленькие глазки черными щелками испуганно смотрели перед собой; остренький носик, костистый подбородок отвалился, провалив черным отверстием рот и потревожив тонкую белую куриную кожу под глазами, на скулах и шее. Суставы жгло огнем, крутило, она чувствовала себя побитой, затоптанной лошадьми, будто её тело в нескольких места переехала телега.

В два больших окна, плотно затянутых зелеными шторами, проникали тонкие лучи, в которых сеялись с невероятной скоростью мельчайшие пылинки.

Комната выглядела огромной. Помимо кровати, в которой лежала Наталья Александровна, в ней еще был стол в простенке между окном и сервантом, табурет, тумбочка в изголовье и платяной шкаф. Раздвижная дверца шкафа не закрывалась, там кишмя кишело тараканами, посещавшими в постели и Наталью Александровну, особенно в холодные дни.

Наталья Александровна пошарила под одеялом и, не найдя грелки, стала ворочаться в поисках её, перекрутив вокруг себя мятую простыню. Грелка давно остыла и валялась у неё в ногах. Наталья Александровна попыталась ногами подтянуть её к себе, но сделала это неловко и грелка с шумом свалилась на пол.

Наталья Александровна вздрогнула и в смятении зажала в кулачках свободный край пододеяльника. Кожа на руках была такой же зернистой и белой, как и на лице. Напуганная шумом упавшей грелки она долго лежала, сохраняя последние остатки тепла, и слушала, как шуршат в шкафу тараканы. Её правая рука, более подвижная, осторожно ощупывала плечо, грудь, живот, как лёд холодные, надеясь их согреть.

Солнечное пятно на плафоне то разгоралось, то совсем тускнело, и она мучительно соображала, отчего это так происходит. Её сознание затягивала облачная пелена, но она уже не понимала, что означало это видение.

Грелка валялась на полу. Под одеялом было холодно, сковывала дремота, но надо было раскачаться и встать.

Наталья Александровна взглянула в сторону серванта, темным пятном осевшим в углу. На нем стоял старый календарь шестьдесят какого-то года с красной мишенью и яркими буквами «Автоэкспорт», прислоненный к хрустальной вазе, которую преподнесли ей ученики в день её выхода на пенсию. Солнечный луч коснулся вазы, брызнув золотистыми искорками. Наталья Александровна вдохновилась, и, наконец, решилась встать.

Она поднималась с треском и хрустом, из глаз текли слезы, и вся её утроба стонала от боли. Наталья Александровна села, спустила негнущиеся ноги на пол, с ожесточением спихивая с них одеяло. Нашарила ногой теплые тапки, натянула халат и, охая, заковыляла на кухню.

Шаркая по полу, она медленно приближалась к двери, с трудом распознавая сервант с коллекцией маленьких бутылочек из-под вина, коньяка, ликеров, собранную мужем. «Петенькой», – ласково произнесла она, вместо Якова, как звали её мужа. Но дорогое ей имя никак не отозвалось в душе, никаким воспоминанием – так сильно болели суставы, и так далеко было еще до двери. Вскоре сервант, поблескивая стеклами, остался позади, а перед Натальей Александровной от темной стены внезапно отделился двухстворчатый шкаф. Правая створка, как всегда приоткрытая, позволяла заглянуть внутрь, где висели её платья и костюмы мужа, теперь уже никому не нужные, о которых забыла даже Наталья Александровна, и углядеть в щелях шкафа гнёзда рыжих тараканов. Соседка, при виде их, каждый раз вскрикивала и захлопывала дверцу, но та, пискнув, возвращалась в прежнее положение. За шкафом – исчез торшер, потом стул, и перед носом у Натальи Александровны выплыла из ничего белая массивная дверь. Наталья Александровна привычным жестом нажала большую медную ручку и тяжелая дверь, с трудом поддавшись, выпустила её в коридор, пропахший кислой капустой. Здесь надо было идти осторожно, ощупью, перебирая руками по стене, всегда помня о том, что соседская дверь может внезапно распахнуться, и дети, визгливые до головной боли, громко стуча каблуками, могут сбить её с ног.

На этот раз она благополучно миновала коридор и её глаза ощутили волнующую белизну яркого света. Это означало, что Наталья Александровна оказалась на кухне. Слава богу, она доплелась на этот раз без происшествий, и теперь сможет, поставив на огонь чайник, дождаться горячего чая.

– Куда прешься? – услышала она раздраженный голос матери соседки, такой же старухи, как и она, но еще в силе.

– Здесь были мои спички, – обиженно залепетала Наталья Александровна.

– В одном месте они у тебя были. Не ходи сюда, дай хоть пол вымыть. Сама-то, небось, тряпку в руки не возьмешь.

– Я Кларе плачу.

– Вот и дура моя Клара. Нечего за других грязь размывать… Барыня какая.

Наталья Александровна слышала, как шлепала об пол тряпка, гремело ведро и тепло пахло как в предбаннике вымоченными в кипятке вениками.

От окна дуло в открытую форточку. Наталья Александровна куталась в старенький халатик и жалась к стенке у двери.

Пятясь задом, на неё двигалась туша Клариной матери, которая размашисто елозила тряпкой по кухне.

– На, – бросила она перед Натальей Александровной тряпку, – вытри ноги. Носят тебя черти по квартире. Померла б уже, что ли. А то Клара вон уже третьего ждет, им тесно в одной комнате.

Наталья Александровна тщательно вытерла о тряпку ноги и зашуршала к плите. Зажгла газ, поставила чайник. Всё это стоило ей немалых усилий, она запыхалась. Села на краешек табуретки и стала ждать, когда чайник закипит.

По коридору пробежали дети.

– Сидит, сидит, – услышала Наталья Александровна их шепот.

По-видимому, они подглядывали за нею в щель приоткрытой двери.

Чайник засипел и тихо заныл. Правый бок Натальи Александровны заледенел.

– Деточки, – позвала она их, – идите сюда, не обижайтесь.

За дверью затихли.

– Прикройте форточку, пожалуйста.

Дети с шумом сорвались с места и бросились в комнату.

– Эх вы, окаянные, – в сердцах вскрикнула Наталья Александровна. – Форточку прикрыть трудно. Руки у вас отваляться. – И закашлялась.

Когда она кашляла, то буквально подпрыгивала на табуретке.

Она собралась с силами, раскачалась, тяжело встала и двинулась к окну. Ветер леденил ей грудь, трепал жидкую прядь седых волос. Свободной рукой, величиною с куриную лапку, она затворила форточку и вернулась к табурету.

Они любили с мужем пить чай еще в постели. Наталья Александровна подумала об этом и заплакала. Она часто теперь плакала, тихонько, без всхлипываний, так что никто и не замечал, что она плачет.

– Наталья Санна, простите маму. Она не со зла, – услышала старушка голос Клары, детский, с хрипотцой.

Наталья Александровна вздрогнула и открыла глаза. Заплакав, она размякла и тут же уснула на табурете. Голос Клары напугал её.

– Я для вас крем купила. Тот, что вы заказывали.

– Крем, – очень оживилась Наталья Александровна и ринулась к Кларе, протягивая за кремом руки. Но ей удалось только сползти с табурета, и она уже задохнулась и прижала скрюченные ручки к груди.

– Спасибо, милая, – отдышавшись, сказала она. – Ты мне и пудру «Рашель» достань. Я очень люблю её. От тебя такой тонкий запах, что это за духи?

– Арабские, хотите, достану?

– Была бы тебе признательна, – благодарила она, приближаясь к Кларе. – Хорошенькая ты, славненькая. Береги красоту. Я всегда тобой любуюсь, когда ты из ванной выходишь. Так и пышешь жаром… как от печки, и так душисто.

Наталья Александровна взяла коробочку с кремом и задержала ладонь Клары в своей руке.