Владимир Лиховид - Пластун

• Название: Пластун
• Автор: Владимир Лиховид
• Жанр: Историческая проза

В историческом романе красочно описывается эпоха запорожского низового качества. Эта захватывающая история начинается с того, что главный герой попадает в плен к жестоким захватчикам татарам. Его родные убиты, впереди ждет рабство, но Иван не тот человек, чтобы покориться такой незавидной судьбе…

---

Жалобный стон вырвался из сотен запорожских глоток. Сечевики крестились, читали молитвы. Многие, закрыв лица ладонями, плакали.

Паша резко опустил саблю вниз. Турецкий пушкарь поднёс фитиль к затравочному отверстию. Грохнул выстрел. В клубах дыма орудие откатилось назад, а куски тела Богдана-Летяги далеко разлетелись над запорожскими лодками…

Страшный рёв пронёсся над волнами. Потрясая саблями, казаки посылали проклятия туркам и призывали громы и молнии на их головы. Несколько старых друзей пластуна рыдали навзрыд.

– Ничего хлопцы, ничего… сие есть добрая смерть! На миру погиб казак, как герой, как рыцарь! Душа его уже в раю… – бунчужный Данила Резун перекрестился. Крупные слёзы текли по суровому лицу старого казака…

Переведя дыхание, Иван осенил себя крестным знамением. Потом отвёл глаза от крепости и снова взглянул на берег. Горящая Кафа оставалась позади. И позади оставалась часть его жизни, проведённая здесь. Позади оставалась Гульнара-ханум.

Волна ударила через низко сидевший в воде борт, окатив парня с ног до головы. Под весёлый гогот казаков юноша присел на вьюки с добычей.

А город всё удалялся и удалялся. Скоро только огромные столбы чёрного дыма указывали его месторасположение. Свежий ветер открытого моря колыхал на волнах казацкие чайки, уходившие в даль.

Часть вторая

Глава 23

Сечь гуляла. Весь Кош представлял собой повальную попойку. Согласно старой традиции, вернувшиеся с добычей запорожцы, веселились сами и щедро угощали своих не участвовавших в набеге товарищей.

Согласно той же традиции всё захваченное у басурман добро делилось поровну между всеми казаками – теми, кто охранял Сечь, кто ловили для товариства рыбу или занимались охотой в окружающих степях. Четверть всей добычи обязательно шла на пожертвование церквям и монастырям на Украине. Часть – в войсковую скарбницу, на закупку пороха, свинца и других воинских запасов для войска. И только добытое в бою оружие являлось личной собственностью казака.

После принародного дележа добычи на обширной площади между куренями начиналась гульба. С полудня сечевики собирались в корчмы и шинки на Запорожском базаре. Наступало золотое время для их содержателей – в основном польских евреев, армян, греков. Торговцы снимали сейчас жирный куш! Простодушные казаки до полуночи, а часто и всю ночь гуляли во всю, спуская завоёванную своей кровью добычу.

Вообще возвращение запорожцев с удачного похода всегда было раем для людей торговых. С весны и до осенних холодов на Базавлуке кишмя кишели купцы из разных стран: Польши, Литвы, Московского государства. Они поставляли необходимые казакам товары – оружие, порох, соль, хлеб, одежду. И взамен на рынке Москвы, Львова, Кракова и дальше на запад уходили ювелирные изделия персидских мастеров, индийские ткани, афганские ковры, турецкое и арабское оружие. Османская империя перекрыла древние торговые потоки из Азии в Европу. И Сечь была своего рода перевалочной базой из Востока на Запад.

Но жизнь торговцев на Сечи тоже была не из лёгких. Поскольку большинство из них были евреи, им и больше доставалось. Запорожцы, скованные в боевом походе железной дисциплиной, в мирных условиях у себя дома, за днепровскими порогами, жили вольно. Атаманов слушали не особо и гуляли от души. И часто крушили лавки «проклятых жидив и христопродавцев». Не одно иссечённое саблями тело еврейского торговца унесли дальше в море воды седого Днепра… Но полностью искоренять «жидов» на Сечи было никому не выгодно, и самим казакам прежде всего.

Кош постоянно нуждался в подпитке разнообразными товарами, выпивкой. А доставить всё это в такую даль могли в основном ушлые еврейские торговцы. И они, невзирая на большой риск и частую угрозу смерти, постоянно наезжали на Сечь. Слишком сильным было притяжение золота, доход, который можно было получить здесь…

Иван проснулся около полудня с тяжёлой головой си страшной тошнотой. Вчера, поддавшись уговорам своих новых товарищей-пластунов, он тоже гулял с ними в шинке Юзика Лифаря. И сейчас клял себя на чём свет стоит! Мутило жутко, буквально выворачивая наизнанку, руки и ноги дрожали и не слушались…

С трудом, выйдя из куреня, Иван стоял некоторое время, держась за стены и ничего не соображая. Внутри куреня ещё спали сечевики, тошнотворный запах сивухи и перегара наполнял воздух. С десяток молодцов, у коих не хватило мочи добраться под утро до постелей, лежали в живописных позах перед куренем. Далеко по окрестностям разносился их дружный храп. Такие же картины наблюдались и у других куреней. Вид был такой, словно по кошу пронеслись татары с турками…

Ивана скрутила тошнота. Не в силах более терпеть такую муку, он бросился к ближайшим кустам и вырвал всё содержимое желудка. Потом, хотя уже не было нечем, рвал ещё, захлёбываясь слюной и желчью. Стало легче. Но голова и общее самочувствие соответствовало самым страшным турецким пыткам… В совершенно полумёртвом состоянии юноша вернулся в курень и брякнулся на груду бараньих шкур, служивших ему и прочим казакам постелью. Отрубился мгновенно.

– Чего тебя, Митька… – простонал Иван, не в силах больше пошевелить и пальцем. – Я болен весьма, пошёл вон…

– Куренной зовёт, вставай, зараза! – заорал Митька и с размаху двинул Ивана по щеке.

Дружное ржанье запорожцев вокруг заставило того подняться. С помощью Митьки, выйдя на улицу, он умылся из бочки со свежей днепровской водой, служившей казакам умывальником. Стало несколько полегче. Приведя себя в порядок, Иван вернулся в курень и направился в угол, выделенный для куренного атамана.

«Угол» представлял собой небольшую комнату, отделённую от остальной части куреня большой медвежьей шкурой. Бревенчатые стены сплошь покрывала разнообразное дорогое оружие. Главным украшением горницы служило круглое венецианское зеркало в красивой бронзовой раме.

Войдя, Иван снял шапку, перекрестился на образа в правом углу и поклонился. Джура атаманов, тоже сдёрнул шапку, замер за его спиной.

– Митька, сгоняй к жиду и притащи ещё баклагу. Живо! – Славко взмахнул рукой и тяжело откинулся на резную спинку высокого итальянского кресла.

Джура мигом исчез. За обширным столом, покрытым заляпанной жирными и винными пятнами атласной скатертью, сидели ещё несколько старых запорожцев. Бородатый бунчужный пушкарей Охрим Панкратов, прозываемый сечевиками Москалём, не спеша смаковал вино из серебряного бокала. Бунчужный Остап Кулага внимательно разглядывал одну из сабель из коллекции куренного атамана. Внушительная бутыль из зелёного стекла, уже пустая, возвышалась в центре стола.

– У-у, прочунялось наше солнышко ясное! Какого себя чувствуешь, джура? – прищурясь протянул Славко, меряя взглядом парня с ног до головы.

Перед глазами атаманов Иван мигом забыл о своём паршивом самочувствии. Опустив голову, он стоял посреди горницы, неловко теребя свою суконную шапку.

– Я полагал, что ты есть более разумен, хлопче. – Свирговский, по-прежнему откинувшись в кресле, крутил в пальцах высокий хрустальный кубок. – Вроде как грамотен ты, книжки читаешь… А ты, похоже, пьянствовать любишь, как и вся другая голота! С полудня тебя добудиться не можем! Каково, а?

Рыжебородый Москаль, ухмыляясь, поглядывал на юношу, медленно потягивая вино из бокала. Кулага отложил саблю и тоже угрюмо уставился на парня.

Под устремлёнными на него взглядами старых сечевиков Иван стушевался ещё более. Нервно жмакая шапку, он облизал пересохшие губы. Но всё же решился объясниться с атаманом:

– Но сейчас все казаки пьют, батько…

– Пьют все. Но не все напиваются до скотского состояния. Сие разумеешь?

Не найдясь, что ответить, Иван опустил голову. Похоже, куренной прав. Он вот тоже с товарищами такую бутыль выхлестал – и ничего…

– Не можешь пить – лучше не трогай кухоль! – Славко с грохотом опустил свой кубок на стол.

– И в кости не сидай играть с казачками, ежели не соображаешь. Ибо без штанов останешься! – подмигнул юноше рыжебородый бунчужный и одним глотком опустошил бокал.

– Ты слушай, Ваня, чего глаголят тебе братчики. И не обижайся – дельные советы тебе даём! Хлопец ты молодой, не опытен ещё. Будешь разумен, там, глядишь, и в старшину со временем выйдешь. А так голотой, сиромахой и останешься… – Кулага хмуро усмехнулся.

Иван, ещё более понурив голову, застыл на месте. Что сейчас хотел он более всего – так это провалиться сквозь землю. Чтобы только не ощущать на себе иронические взгляды запорожцев! Какой позор! А кости те клятые? Неделю назад, увлёкшись игрой, чуть было не проиграл десятнику Семёну Рваному свой кинжал вместе с базалаем. Слава Богу, обозный Ефим Задрыга появился вовремя, наорал на десятника и велел вернуть вещи. Семён был казак добрый, но и шулер первый в курене, за что не раз был бит товарищами.