Дмитрий Старицкий - Путанабус. Наперегонки со смертью

• Название: Путанабус. Наперегонки со смертью
• Автор: Дмитрий Старицкий
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9922-1621-9

Дорога до нового дома оказалась для Жоры Волынского терновой тропой. Еле-еле выкарабкавшись после тяжелого ранения, он упорно стремится навстречу своей мечте: пусть в Новом Мире, пусть на другой планете, но жить среди русских людей с любимой женщиной. Но до этого надо еще проскакать полконтинента наперегонки со смертью.

---

– Найди это здесь. В словах боговдохновенных, – подпустил в голос торжественности.

Знал бы, во что это выльется, хрен бы стал провоцировать баронессу на такую разводку. Полночи, вместо того чтобы наслаждаться друг другом в «половых экспериментах», в последнюю, как выяснилось, дозволенную для них ночь, сидели за столом у керосиновой лампы два дурных полуночника в исподнем и торопливо в четыре руки листали Библию в поисках православной Камасутры.

В этом времени никто, кроме нескольких продвинутых товарищей, не знает, что идеология важнее всего. Во всем. Вот и тратил я время на идеологическую обработку женщины начала ХХ века, а то действительно заставит меня Наталия Васильевна трахаться миссионерским бутербродом. Силы воли ей не занимать при определенном идеологическом настрое.

Перекопали мы весь Новый Завет, включая Апостольские послания, и ничего, кроме осуждения блуда, не нашли. Никаких рекомендаций по позе, в которой Бог велел «плодиться и размножаться».

Из Ветхого Завета пришли на ум только осуждения Онана и гомосексуализма. Больше ничего в наших памятях не отложилось.

Припомнив судьбу Содома и Гоморры, я вдруг ясно осознал, что Господь Бог – гомофоб. Таким образом, вся толерастия двадцать первого века дана нам от Антихриста.

Общий консенсус был найден с третьими петухами. Завтра каяться будем только в блуде, в котором мы прожили последние дни. Без какой-либо конкретизации. Нечего престарелому отцу Мельхиседеку устраивать эротическое радио в две программы.

Венчание в храме прошло как предписано. Не длинно, не коротко, в самый раз. Отец Мельхиседек, как тонкий психолог, чувствовал настроение паствы очень хорошо. А паства уже активно чесала носы в предвкушении дармовой выпивки.

Да и на исповеди не стал он устраивать мне инквизиции, удовлетворившись лишь именным перечислением повседневных грехов, среди которых мы с баронессой запрятали слово «блуд». Отпустил нам грехи и велел идти и больше не грешить. Даже без епитимьи.

Между исповедью и венчанием мы свезли все, что нам пригодится в дороге, на Тришкино подворье, где уже стояли наши лошади и плетеный тарантас.

По ходу пьесы уговорили Тришкину жену постелить нам на сеновале. Чтоб ночью не стеснять никого.

– Да не по-людски это как-то… – удивилась та, – в первую брачную ночь – и на сеновале? Будто у вас дома нет.

На что ей было с апломбом заявлено, что дома у нас уже нет – этот дом уже ее, а на сеновале нам нравится.

Пожав покатыми плечами, крестьянка понесла в руках свой большой живот в избу – подавать нам обед.

Венчался я в парадном мундире полкового фельдшера, с медалями и погонами кандидата на классный чин. Для селян и широкая «сопля»[25] вдоль погона – признак большого начальника. Отставных унтеров на все село – раз-два и обчелся.

Наталия Васильевна стояла перед аналоем в скромном платье с белым передником и косынке сестры милосердия. В том наряде, в котором я ее встретил здесь.

Шафером с моей стороны выступал Трифон. Над баронессой в реянии ладана венец держала попадья.

Не поскупились односельчане и на зерно, которым нас обсыпали при выходе на паперть – для лучшего плодородия чрева женщины, которая несколько минут назад перестала быть баронессой.

А звонарь даже в колокола ударил по такому случаю. В надежде на лишнюю чарку.

За столом праздничным мы чинно просидели до тех пор, пока гости не стали упиваться. Все же два с половиной ведра[26] водки для редко пьющих сельских тружеников – это очень много за один раз. Мужик русский – вынужденный трезвенник, иначе с голоду помрет. Пьет он на редких праздниках, да еще когда на ярмарке расторгуется. Зато сразу в умат. В лохмуты. И для достижения такого состояния много на грудь принимать ему не требуется. Нет той привычки к спиртному, как, к примеру, у городских холодных сапожников или хохлов, привычных к шинку, которых в великорусских деревнях отродясь не было.

Как только разговоры за столом потеряли четкость речи, так мы с женой и слиняли потихонечку на Тришкино подворье.

Золотых десяток в моем кармане осталось ровно восемь.

Ночь прошла уже не в таком безумном исступлении чувств, как раньше. Меньше тупой безудержной страсти, зато больше вкуса и познания оттенков любовной игры, в которой Наталия Васильевна стала обращаться ко мне не иначе, как «муж мой». Думаю, смаковалось ею больше слово «мой», нежели «муж».

Покинула Зубриловку счастливая пара молодоженов перед рассветом на третий день отпуска, чтобы иметь суточную фору от возможного преследования. Надеюсь, никто не видел, как мы покидали село. Вчера народу выборочно «по секрету» было объявлено, что собираемся мы в Нижний Новгород. На самом деле стремились мы на юг.

Заранее изготовил я командировочные предписания, согласно которым начальник пепепупо полка Волынский Г. Д. и сестра милосердия пепепупо полка Зайцева Н. В. командируются командованием в Нижегородскую, Саратовскую, Воронежскую, Харьковскую и Тамбовскую губернии для переговоров о снабжении госпиталя запасной бригады, как и перевязочных пунктов входящих в нее полков, медицинским оборудованием, перевязочными материалами и медикаментами. Как раз двух украденных мною у писаря листов с оттисками полковой печати и хватило нам. А подделать почерк писаря мне, как выпускнику Художественного интерната при Третьяковской галерее, не составило особого труда. Даже подпись Мехлиса невозможно отличить от той, что на моем мандате красовалась. Разве что чернила другие. Вместе с бумагами о мобилизации это было хорошее прикрытие от возможных проверяльщиков.

Перед поворотом к имению князей Голицыных-Прозоровских выехали на хорошую брусчатую дорогу, построенную покойным князем от усадьбы до железнодорожной станции Тамала. Чтоб, значит, не вязнуть в среднерусских направлениях, когда ему приспичит до столиц прокатиться. Наследники его продали имение в казну сразу после первой русской революции. После чего оно только хирело.

Проехали мы мимо княжеского имения и не знали, что в тот же день там высадился голодный десант рабочих Путиловского завода, чтобы основать в нем Третью Петроградскую коммуну рабочих.

До станции Тамала, хоть и по прекрасной дороге, добираться не стали, свернули на брод через Хопер. А там – на юг, проселками.

Путешествие наше шло ни шатко ни валко. И больше всего походило на свадебное. Наверное, романтикой костров, красотой зрелой осени и восхитительным звездным небом. И не подумаешь, что убегаем от кого.

Пару раз какие-то конные красноармейские разъезды проверяли у нас документы. Но моя липа прошла без сучка без задоринки.

Тришкина жена на радостях, что возможная разлучница уматывает ко всем чертям из села, усовестившись, подарила Наталии бараний кожушок-безрукавку. Из-под него в глаза торчала кобура австрийского револьвера, которым я вооружил жену. И мой «манлихер», вывешенный на виду, впечатлял прохожих размерами своей кобуры. А карабин ждал своего часа под сиденьем. С полным десятизарядным магазином.

На второй день вояжа въехали мы в Воронежскую губернию в районе Борисоглебска. Цель моя была – река Дон ниже города Воронежа, где можно было бы выгодно для крестьянина сменять пролетку с лошадьми на лодку и спокойно сплавиться до Новочеркасска, а лучше – совсем до Таганрога. А там нанять какого-либо контрабандиста на перегон в Болгарию. На оплату этого вояжа оставались у меня кое-какие цацки от родителей. Среди братушек, в Болгарии ли, в Сербии или Македонии, лекарь не пропадет. Потом и в Аргентину можно подаваться или Уругвай.

Не видел я себя на этой братоубийственной войне. Ни белые, ни красные не были мне близки настолько, чтобы я рисковал за них жизнью своей жены.

В общем – прощай, оружие!

Нас догнали на третий день дороги, ранним утром, практически при подъезде к Борисоглебску. На пустынном проселке. В очень неудобном месте. Когда сзади показались преследователи на двух фаэтонах, запряженных тройками, до ближайшего леса, в котором мы могли бы от них укрыться, было больше версты через поле и ручей.

Догоняли нас странные на вид люди, одетые в гражданскую одежду, а не в военную форму. Как оказалось, это и были те самые питерские коммунары, занявшие усадьбу Прозоровских в день нашего отъезда из Зубриловки.

Передал вожжи бывшей баронессе, надел ей на спину ранец с хирургическими инструментами – все же какая-никакая, а защита от пули – и сказал:

– Приготовься, милая, к гонке. Со стрельбой.

Поцеловал жену, после чего вынул из-под сиденья тарантаса английский карабин и смачно щелкнул затвором.

– Ты так спокойно об этом говоришь? – удивилась Наталия свет Васильевна.

– А чего трястись? От судьбы не уйдешь. Будет наша судьба, милая, будем живы, не помрем. Но как в русском народе говорят: на Бога надейся, а сам не плошай. Вот и я плошать не буду. – И через паузу признался. На всякий случай. Чтоб она это знала. – Я люблю тебя.