Надя Бирру - С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis

• Название: С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis
• Автор: Надя Бирру
• Жанр: Русское современное

Какова цена исполнения заветных желаний? Что оставляет человек в этом мире, покидая его? Любовь и дружба бывают такими разными… Места действия романа – Зеленоград, Санкт-Петербург, Крым – покажутся читателю знакомыми, как и его герои – молодые ребята, студенты института электронной техники, увлечённые альпинизмом. Но – чем дальше в лес, тем больше дров – и через некоторое время читатель, вовлечённый в события жизни героев, поймёт, что оказался в особом мире, вне времени, где действуют вечные законы: законы любви, дружбы, творчества и возмездия. Роман-загадка, где сходятся очевидное и невероятное, где читателю предстоит пройти с главными героями их жизненный путь, чтобы понять скрытые мотивы их действий и поступков.

---

Во-вторых, если кому-то придёт в голову попытаться доискиваться, кто же виноват в том, что их взаимная любовь так неправильно и трудно развивалась, то я сразу хотел бы высказать своё мнение: вряд ли это была любовь, просто естественное притяжение и симпатия двух сильных и целеустремлённых натур, которые просто не могли пройти мимо друг друга. Потому что Маринка – это тот же Юрка, только в своем роде.

Глава вторая. Подруги

Это было впервые. Просо так случилось: когда гости начали расходиться, их обоих втиснули в один угол, потом вместе вынесли из подъезда, а когда хохочущая, разгорячённая компания рассыпалась на отдельные группы, и они остались вдвоём, он пошёл её провожать. Катя, которой было так весело весь вечер от его внимания и возбуждающих взглядов, вдруг почувствовала себя неловко – руки и ноги её явно не слушались и совершали какие-то самостоятельные нелепые движения, а язык болтал, что ему заблагорассудится, и никак не хотел остановиться.

Он не спеша шёл рядом и, напротив, был непривычно молчалив, лишь иногда с улыбкой взглядывал на неё и небрежно говорил что-нибудь до того смешное, что Катя хохотала неудержимо, вполне осознавая всю неприличность своего смеха в этот поздний час и – ничего не могла с собой поделать. «И что это на меня нашло? – недоумевала она. – Выпила совсем чуть-чуть – и вот, здрасьте! Ещё примет меня за какую-нибудь легкомысленную дурочку!» Она пыталась быть серьёзной, изо всех сил сдерживая расползающиеся в улыбке губы. Но с тех пор, как они ушли с крестин (у девочки из их группы родилась дочка), Катя впала в какое-то восторженное состояние. Желая вернуть себе ощущение реальности, она дёрнула ветку, и на них посыпался рой холодных брызг. Он схватил её за руку и сказал, весело заглянув в глаза:

– Ну-ну, не шали!

А в кудрях его блестели дождинки.

Катя тихо засмеялась особенным грудным смехом: ей нравилась его спокойная сила, нравился голос – такой убеждающе-твёрдый и одновременно снисходительный, как будто он говорил с ребёнком. Какой-то парень, остановившись, проводил их долгим взглядом. «Наверное, я сейчас очень красивая!» – обрадовалась Катя, и щёки её вспыхнули от внезапного удовольствия.

У входа в общежитие они остановились.

– Пришли уже. Спасибо, что проводил, – поблагодарила Катя, раскачиваясь на носках. При этом она успела взглянуть на окна – света не было, значит, Марина ещё не вернулась, а Зиночка, как всегда, где-нибудь у соседей.

В ответ на её слова он только кивнул и не двинулся с места: стряхнул пепел с почти погасшей сигареты и пристально взглянул на Катю. У него были умные и какие-то очень взрослые глаза. Катя чувствовала себя рядом с ним зелёной девчонкой. «Ждёт, чтобы я его пригласила!» – испугалась и одновременно обрадовалась она. Умом она понимала, что делать этого не следует, но желание поступить вопреки доводам рассудка было сильнее. Вот и в комнате, как нарочно, никого нет. Надо пользоваться случаем, как любит говорить Маринка. Нет! Что за глупая идея? Она вполне владела собой, но в то же время сознавала, что проделай он сейчас одну из своих штучек, каких она никогда бы не допустила в институте, и она не знала бы, как поступить.

Но он отбросил в сторону окурок и со сдержанной, несвойственной ему улыбкой сказал:

– Ну, до свидания, милое создание, – и протянул ей руку. Катя ощутила лёгкое пожатие, которое словно пронзило её насквозь, и, вырвав руку, поспешно исчезла за дверью.

Она была так взволнована, что не заметила, как вбежала на третий этаж, вскочила в комнату, которая оказалась незапертой и, даже не догадавшись удивиться этому обстоятельству, зажгла свет.

Марина с закрытыми глазами лежала на кровати.

– Спишь? – шёпотом спросила Катя, наклоняясь над ней.

Марина открыла глаза, оглядела Катю и не ответила.

– А Зиночка где?

– Я её не пасу!

Катя сникла, отвернулась к окну и через некоторое время, понадобившееся ей на то, чтобы оформить смутное недовольство в определённую мысль, пробурчала:

– Бедный Юрочка! Теперь-то я понимаю, как ему с тобой не сладко и почему он уходит с перекошенным ли… – почувствовав, что Маринка дышит ей в ухо, Катя примолкла. Почти в ту же секунду Маринкины пальцы бесцеремонно дёрнули её подбородок. Лица их были теперь совсем рядом.

– Девочка моя, – с притворным спокойствием проговорила Марина, – не берись судить о том, в чём ты ещё ничего не смыслишь.

И, не дав Кате опомнится, она быстро вышла из комнаты своей стремительной походкой. Катя пожала плечами и задумалась. Казалось бы, самолюбие её было оскорблено, но даже сейчас она не могла рассердиться на Марину, которой привыкла восхищаться.

Я смутно помню Катю Шатрову ещё до-Маринкиной поры, как красивую, жизнерадостную, покладистую девушку с потрясающе длинными ресницами, светлыми, с золотисто-рыжим отливом волосами, женственной фигурой. В институте она считалась признанной красавицей, но, на мой взгляд, ей не хватало изящества, и, раз отметив про себя, что девочка она ничего, больше ею не интересовался.

Позже, сравнивая ту Катю и Катю, с которой познакомился некоторое время спустя через Маринку, я для себя определил, в чём дело: до знакомства с Мариной, Катя ещё во многом оставалась ребёнком., молодая, не растревоженная душа её дремала, по сути, у неё ещё не было установившегося характера; что-то бродило в этом красивом сосуде, но не было в ней той постоянной целенаправленной внутренней жизни и борьбы, которая питала Маринку и отличала её от других. Наверное, она мечтала о чём-нибудь прекрасном и далёком от жизни, как все чистые, не пробудившиеся души. Кто знает, не встреться она с Маринкой, из Кати мог выйти совсем другой человек. Встреча эта (по позднему признанию самой Кати) была подобна взрыву динамита в горном ущелье, последствия её казались непредсказуемыми.

Маринка любила поговорить со мной о Кате, об их, признаюсь, странных для меня отношениях, рассказывала, как они сошлись. Уместно вспомнить, что у Маринки была одна любимая теория. У неё вообще была масса теорий: одни появлялись на свет мгновенно, ослепляли и гасли, сама Маринка забывала их начисто и удивлялась, как впервые услышанному, если кто-то напоминал ей о них; некоторые она развивала как бы в шутку, забавляясь игрой ума и забавляя других, а потом мне не раз приходилось убеждаться, что она всерьёз верит в их действенность; а ещё были у неё такие теории-убеждения, которые как бы прямо проистекали из свойств её натуры и служили своего рода жизненными правилами. Я хочу сказать, что это не были правила, навязываемые волей и диктуемые разумом, нет, – это была, скорее, насущная потребность её души, заключённая в слова. Так вот, в одной из таких теорий говорилось, что самым высшим человеческим чувством является дружба и не просто дружба, а дружба-любовь к существу своего же пола. Я, к сожалению, не могу воспроизвести ход её рассуждений и аргументы, а также те примеры из литературы, на которые она ссылалась, но поверьте, она отлично умела убеждать. У неё, как следствие этой теории, была потребность отыскивать повсюду «своих» людей. Не знаю, как на практике осуществлялся этот выбор, но сама Маринка была убеждена, что у неё на них чутьё. Для меня совершенно не ясно, чем эти «свои» отличались от прочих. Это были совершенно разные люди, как по характеру, по социальному статусу и уровню интеллектуального и культурного развития, так и по степени их приятности. Была, например, у неё такая Сима – толстая, безбровая девица, ограниченная, даже туповатая, от которой всегда несло потом и жареными семечками. Я видел её несколько раз, она работала продавщицей в магазине, и испытывал к ней непреодолимую неприязнь. Маринка же всегда радовалась возможности поговорить с ней, скучала, если они долго не виделись, а после встречи бывала довольной и беспечно счастливой. Я заметил только одно общее свойство у всех её людей – они обожали Маринку. Я нисколько не преувеличиваю. Помню, как-то в выходной мы забежали в наш кинотеатр на площади Юности и встретили ещё одну её «особую» знакомую, Татьяну. Маринка нас познакомила. Я сначала не имел ничего против – худенькая, миленькая девочка, явно неглупая. Но некоторое время спустя она достала меня своей восторженностью: она непогрешимо была уверена, что всё, что происходит вокруг, происходит для Маринки и по её желанию. Например, когда мы стояли в длинной очереди в буфет, Маринка сказала, что очень любит мороженное из автомата, на что Татьяна ответила: «Автомат здесь есть, но я сколько ни прихожу, он всё время на ремонте». Но нам повезло – автомат работал. А эта Таня захлопала в ладоши и воскликнула: «Это потому, что Маринка так захотела, у неё всегда всё сбывается!» При этом она от избытка чувств хлопнула меня по руке. Та же ситуация повторилась ещё дважды: когда вместо журнала показали мультфильм (перед этим Марина как раз высказала такое желание) и вовремя нашей прогулки. Мы решили немного погулять после фильма, но я заметил, что погода ухудшилась, и мы можем попасть под дождь, на что Маринка с присущим ей оптимизмом заявила: «Не волнуйся, дождя не будет». Действительно, через некоторое время показалось солнышко, и мы неплохо погуляли. Больше я эту Таню не видел, но с тех пор я стал ловить себя на том, что слежу за исполнением Маринкиных желаний. У нас даже родилось что-то вроде понятной только нам двоим игры: мы нередко спорили из-за всяких пустяков (во мне просто просыпался дух противоречия, но иногда я бывал и убеждён), и если оказывалась права Маринка, я смиренно произносил: «Что ж, Таня была права!» Справедливости ради надо добавить, что выигрывала она чаще, чем проигрывала.