Грегор Самаров - Григорий Орлов

• Название: Григорий Орлов
• Автор: Грегор Самаров
• Жанр: Историческая проза

Роман немецкого писателя-историка Грегора Самарова рассказывает о жизни Григория Орлова, всесильного фаворита императрицы Екатерины II. Будучи по службе приближенным прусского короля, Самаров имел возможность близко ознакомиться со многими материалами европейских архивов, создав цикл исторических произведений, которые пользовались большим успехом у читающей публики в XIX – начале XX века. На страницах его романа о блистательном «адъютанте императрицы» действует целая вереница интереснейших фигур славного века Екатерины – от горделивого и дерзновенного генерала Потемкина до неудержимого и лихого казачьего атамана Пугачева.

---

При этих словах Дидро поклонился Потемкину любезнее, чем обыкновенно кланялся другим. Присутствующие гости с удивлением и молчаливым неудовольствием следили за этой странной беседой, как бы нарочно затеянной для того, чтобы в еще более выгодном свете представить нового любимца.

Императрица взглянула на Потемкина, на мундире которого висел орден Георгия Победоносца.

– Хотя вашу грудь, Григорий Александрович, украшает лучший орден храброго солдата, – проговорила она, – но ваша государыня думает, что этого мало для такого отважного генерала, каким вы себя показали. Примите от меня в знак благодарности орден благоверного князя Александра Невского. Я очень рада, что количество кавалеров этого почетного ордена таким образом увеличится.

Екатерина Алексеевна сделала знак пажу, стоявшему возле нее.

Потемкин глубоко поклонился и произнес несколько слов благодарности, но его лицо не выражало особенной радости; наоборот, на нем скорее виделось скрытое неудовольствие. Судя по всему, генералу было неприятно, что в присутствии всего двора ему жалуют лишь орден второй степени, тогда как у многих, не говоря уже о Григории Орлове, были ордена более высокой степени.

Паж между тем принес футляр с орденом. Потемкин стал на колено пред императрицей, и Екатерина Алексеевна украсила его широкой красной лентой. Ее рука нежно скользнула при этом по его плечу, а голова так низко склонилась к нему, что губы императрицы почти коснулись лба Григория Александровича.

– Красный цвет означает любовь, а голубой – обещает верность! – прошептала она так тихо, точно пронеслось дуновение ветерка.

– Его императорское высочество великий князь! – доложил гофмаршал.

Неверными, колеблющимися шагами вошел в зал великий князь Павел Петрович, одетый в мундир Павловского гренадерского полка, и торопливо направился к Екатерине Алексеевне.

Он поцеловал руку матери, поспешно произнес какое-то приветствие, на которое последовал ласковый ответ Екатерины, и беспокойно оглянулся кругом, ища кого-то глазами. Он только что хотел обратиться с каким-то вопросом к графу Разумовскому, но в это время снова распахнулись двери, и в зал вошла ландграфиня Гессен-Дармштадтская под руку с графом Паниным.

Рядом с ней шла принцесса Вильгельмина. На ней было простое белое шелковое платье, и поражало отсутствие каких-либо украшений и драгоценных камней. Лишь несколько цветков из букета, присланного цесаревичем, было приколото в ее волосах и на груди; остальные цветы, все еще перевязанные анненской лентой, она держала в руках.

За ними следовали две другие принцессы. Они были внезапно отодвинуты матерью на второй план и, чтобы вознаградить себя за это, постарались украсить себя всеми драгоценностями, которыми только в состоянии были располагать.

Императрица поднялась при входе владетельных особ и протянула руку ландграфине, между тем как цесаревич приблизился к своей матери, чтобы приветствовать принцесс.

Екатерина Алексеевна посмотрела на принцессу Вильгельмину с некоторым удивлением, недовольно сдвинув брови.

– Я должна выразить вам похвалу, принцесса Вильгельмина, – холодно и строго произнесла она, – за то, что вы явились ко мне в таком необычайно простом наряде: вы могли бы служить моделью для одной из пастушеских идиллий Ватто, но, конечно, принцесса со столь высокими личными свойствами, как вы, имеет право пренебрегать всякими внешними украшениями, – добавила она с легкой, но заметной иронией.

– Я никогда не решилась бы, ваше императорское величество, – возразила принцесса, – предстать пред вами в таком простом наряде, но, – продолжала она, между тем как ее мать бросила на нее испуганный и негодующий взгляд, – я ношу украшение, которое для меня так дорого, что рядом с ним всякое другое потеряло бы свою ценность. Эти цветы присланы мне его императорским высочеством; они перевязаны почетной лентой ордена Святой Анны… Какой драгоценный камень может сравниться с таким роскошным даром?

Цесаревич покраснел от радости, он поцеловал руку принцессы, но затем снова отступил назад, за кресло императрицы, которая сначала удивленно посмотрела на сына и принцессу Вильгельмину, а затем, видимо обрадованная, устремила вопросительный взор на графа Панина, который ответил ей глубоким поклоном.

– В таком случае, принцесса, ваше украшение, конечно, драгоценно, – улыбаясь, ответила императрица. – Цветы из рук моего сына могут сравниться с бриллиантами, коль скоро ценность их переживает короткий период расцвета.

– Да будет это так! – с живостью воскликнул цесаревич. – И если позволит моя всемилостивейшая родительница, то я прошу принцессу принять цветы и ленту, как символический знак герцогства Голштинского, которое я ныне могу принести к ее ногам, до того времени, когда…

Он запнулся, испуганно и робко взглянув на свою мать.

– До того времени, – с покойным достоинством промолвила Екатерина, – когда тяжелое бремя управления Российским государством перейдет к моему сыну, после того как я выполню свое земное назначение, указанное мне Богом. Я радуюсь выбору своего сына, – продолжала она, – и от всего сердца приветствую вас, принцесса Вильгельмина, как свою дочь; я иду навстречу вам со всей моей материнской нежностью и надеюсь, что вы сохраните ее за собою.

Принцесса преклонила колено пред императрицей. Екатерина приподняла ее, заключила в объятия и поцеловала в обе щеки. Затем она обняла и ландграфиню, которая сияла счастьем, видя осуществление своих самых смелых надежд.

– Я представляю моему двору ее высочество принцессу Вильгельмину, невесту моего возлюбленного сына, наследника престола и великого князя Павла Петровича, – произнесла императрица торжественным тоном, полным царственного достоинства и величия, столь присущих ей при соответствующих обстоятельствах. – С завтрашнего дня принцесса начнет воспринимать вероучение нашей святой православной Церкви, с нынешнего же дня я предписываю оказывать ей все почести, приличествующие обрученной невесте моего сына, занимающей второе место после меня при моем дворе. Разрешаю здесь присутствующим принести высоконареченной чете всеподданнейшие поздравления, завтра же, после официального обручения, последуют поздравления всего придворного штата.

По знаку государыни цесаревич подал руку принцессе Вильгельмине, а императрица и ландграфиня отступили и встали позади молодой четы. Две другие принцессы печально и смущенно стали в стороне; они понапрасну надели все свои драгоценности – никто не обращал на них внимания, так как на них не возлагалось больше никаких надежд и ожиданий. Их сестра была вознесена на головокружительную высоту, а им оставалось только вернуться домой и продолжать тихую и уединенную жизнь скромного двора, быть может, с перспективой отдать впоследствии руку какому-нибудь незначительному владетельному принцу, при дворе которого они будут стараться копировать в миниатюре манеры и обычаи Версаля и Петербурга.

Придворные начали дефилировать пред высоконареченными женихом и невестой, и хотя последние в эту минуту и составляли центр всей церемонии, но тем не менее глубокие поклоны всех кавалеров и дам гораздо более относились к императрице, нежели к цесаревичу и принцессе; каждый остерегался выказать наследнику слишком большую почтительность и участие и всем своим обликом старался доказать, что, несмотря на приказ всемогущей монархини, никто не в состоянии хотя бы на минуту затмить собою это блестящее светило.

Позади Екатерины Алексеевны стоял Потемкин, могучая фигура которого высоко возвышалась над императрицей и казалась еще колоссальнее из-за гордо поднятой головы. Он высокомерно глядел на подходящих сановников, которые столько же склонялись пред ним, как и пред императрицей.

Рядом с Потемкиным стоял Дидро в своем скромном сером костюме; его взоры точно так же гордо были устремлены на склоняющуюся толпу придворных, но этот столь ревностный проповедник принципов всеобщего равенства, по-видимому, с особенным удовольствием занимал привилегированное место позади могущественной самодержавной владычицы, пред которой преклонялась и трепетала вся Европа. Дидро снисходительно смотрел на подобострастные поклоны кавалеров и дам, в высшей степени мало разделявших его теорию равноправия всего человечества.

Еще до окончания придворной церемонии в комнату вошел, никем не замеченный, небольшого роста, скромного вида человек и остановился в дверях зала. Ему было на вид лет шестьдесят; его бледное лицо носило следы усиленной умственной работы. На нем был простой, но элегантный черный шелковый костюм, затканный серебром; манеры его несколько угловатой и худощавой фигуры хотя и не обличали придворного лоска, но были полны спокойной уверенности, которую придает людям сознание собственного достоинства и умственного превосходства.