Ева Видмер - Пустота

• Название: Пустота
• Автор: Ева Видмер
• Жанр: Русское современное

Есть люди, которые не могут просто жить, просто быть счастливыми. Они чувствуют себя одинокими, неприспособленными к жизни. «Пустота» о жизни, о людях, отношении к себе и другим, об одиночестве, которое знакомо каждому, но для кого-то становится обычным привычным мироощущением. Эта книга о взрослении, о смелости распоряжаться своей жизнью, бороться за убеждения, о попытках построить свою собственную семью.

---

Гост остался.

1 июня

– Ты здесь? – спросила она, стоило мне только оказаться на подоконнике.

Девушка сидела на кровати с толстой тетрадью в руках, бережно переворачивая страницы, исписанные чьим-то аккуратным мелким почерком.

– Что это? – с ходу спросила я.

– Дневник одной девушки. Она умерла года два или три назад, – ответила моя Катерина, на какое-то время перестав скакать от слова к слову, – не знаю, правильно ли я поступаю… можно ли мне читать все это, но я с каждой страницей все больше и больше понимаю, что она все-таки хотела, чтобы когда-нибудь это кто-то прочел.

Девушка пододвинулась к краю и свесила ноги с кровати. Я расположилась рядом.

– Где ты его взяла? – я заглянула в тетрадь.

Буквы закругленные, мелкие, все склонились влево, между словами совсем небольшие пробелы, я сразу подумала, что это был очень одинокий человек, и, судя по содержанию, не ошиблась.

– Не поверишь, – отвечала девушка, – сегодня мне кто-то подложил его в сумку! Может, она сама мне его подбросила…

После того, как в ее жизни появилась я, Катерина относилась к любым странным и невероятным вещам без скепсиса. Я почему-то даже думать об этом не хотела, но меня одолевали сомнения.

– А от чего она умерла?

– У нее был порок сердца с рождения, – ответила моя собеседница, – очень тяжелый случай. Но она относилась к этому как-то… особенно, – Катрин начала быстро листать тетрадь, разыскивая какой-то отрывок, – я тебе прочту: «Я знаю, что скоро умру. Не знаю только, когда именно. Может этой весной, может через год, а может завтра. Мне уже все равно, когда врачи говорят неутешительные вещи, и это еще больше расстраивает маму. Они все думали, что я просто не понимаю, насколько это серьезно, но я все прекрасно понимаю, и они должны понять меня. Что толку все время проводить обследования, когда и так ясно, что я умираю? Нам сказали, что из-за редкой группы крови и каких-то еще других факторов мне трудно будет найти донора, но я и так отказывалась от операции. Зачем новое сердце мне? Не счесть всех тех, кто ждет его и надеется, а мне же привычна мысль, что времени осталось мало. У меня нет ни друзей, ни даже приятелей, да я и не умею общаться с людьми. Не нужно мне. Меня мало заботит то, что происходит вокруг. Я живу в своем мире. Только в моем. Я могу пропускать занятия в школе, не учиться, а жить в удовольствие, пока могу, потому что мне не нужно думать о будущем. Я знаю, что у меня никогда не будет своей семьи, детей, и первое время это было единственным, о чем я жалела. Но сейчас и это для меня стало не важно».

Катерина замолчала. Я ждала, пока она что-нибудь скажет, потому что самой начинать не хотелось.

– Честно говоря, – начала Катрин, глядя куда-то сквозь страницы, – мне бы хотелось в какой-то мере быть на ее месте. Она не связана обязательствами и не должна думать о будущем. У нее есть только самое важное – настоящее, и она умеет этим пользоваться. Она счастлива, когда вокруг все рушится. А значит по-своему она свободна.

– Меньше, чем ты думаешь, – тихо возразила я, – на самом деле она с детства затравлена вечными больницами и врачами, а еще чрезмерной заботой, поэтому и внушает всем, в том числе и себе, что без ума от своей участи. А чему она радуется? Тому, что ей не нужно брать на себя ответственность? Ходить в школу? Учиться? Взрослеть? Жить? Она ничего не знает о жизни.

– Ты и сама не веришь до конца в то, что говоришь.

– Правда? – я непроизвольно повысила голос от негодования и доли возмущения, эти разговоры не казались мне забавными или смешными, хотя Катрин и сама очень скоро, наверняка, станет считать их таковыми. – Не надо ставить ее равнодушие в пример! Хотя бы потому что оно ненастоящее, она жалеет себя, но стыдится этого. Она смирилась с тем, что операцию не сделать, и чтобы не надеяться, клянется, что ей она не нужна. Она не борется.

– А зачем бороться? – Катерина закрыла тетрадь. – Она умирает, но не плачется, не злиться на судьбу, она все принимает и живет. Мне это нравится. Она сильная.

– С пороком сердца можно жить. И достаточно долго. – сухо напомнила я.

– Она и до моих лет не дожила. Очень долго.

Ее обиженный тон задел меня. Я не знала, какими словами смогу убедить ее в том, что во всем этом слишком много наивной юности, которая туманом застилает глаза им обеим. Я была также глупа и юна, когда решила, что моя жизнь уже кончена, но только сейчас смогла это понять. Катерине очень хотелось на себе прочувствовать, как живут другие, ей мало быть собой, хотелось большего, и в этом мы с ней были похожи сейчас.

– Мы с подругой уезжаем на пару недель. Будем фотографировать, сменим обстановку.

Голос звучал металлически холодно. Со страхом я подумала: а не выгоняет ли она меня? Я не знала, что сказать. Мне стало одиноко при одной только мысли, что ее не будет рядом даже несколько дней. Мысль, мелькнувшая в голове, меня просто душила: а вдруг она когда-нибудь от меня откажется, выгонит, выбросит, лишит меня возможности вторгаться в ее жизнь или просто быть рядом.

А потом я сама себе удивилась. Почему усомнилась в ней из-за одной ничего не значащей фразы, обиды из-за пустяка?

10 июня

В последние дни из-за того, что и Кирилл с Маргаритой, и Катерина от меня временно сбежали, а в жизни Марии ничего не происходило, у меня появилось время для того, чтобы снова спокойно наблюдать за людьми. И тут же, как по волшебству, вновь появилась она, напомнив мне о себе. Ее волосы оставались такими же ярко-рыжими, а походка такой же летящей, сегодня она возвращалась домой с пакетом, набитым красками и акварельной бумагой.

Ее комната только подчеркивала творческую натуру хозяйки. Стены были уютно рыжи и завешаны рисунками. У меня голова пошла кругом от множества лиц, изображенных в особой манере. Так странно, и то, как она играла цветами, и то, что все рисунки были одновременно и похожи в чем-то друг на друга, но в тоже время были совершенно разными. Я поразилась.

Аля же принялась выгружать покупки на стол. Баночки акрила и гуаши посыпались на пол, когда она неосторожно их задела. Я внимательно стала рассматривать ее рабочее место, пока девушка собирала свои драгоценности, разбежавшиеся по комнате. Кроме как красками, она рисовала еще и пастелью, причем ничуть не хуже, и углем.

Для меня живопись всегда являлась чем-то недоступным, а люди, умеющие рисовать, восхищали, кажется, еще при жизни. Они были в моих глазах полубогами, способными создать красоту из пустоты чистого листа.

Только через час после того, как мы пришли к ней домой, она стала рисовать. Рисовала акварелью на только что купленной бумаге, а мне нравилось сидеть рядом и смотреть, боясь шевельнуться, как будто я могла спугнуть ее вдохновение. И так мы просидели до самого утра, почти не прерываясь, чтобы в итоге на листе появился бледный портрет молодой девушки, в которой я начала различать черты самой Али со временем. Она изобразила волосы рыжими, такими, как были у нее сейчас, но потом, когда краска чуть подсохла, добавила красного. Какое-то время проблема была в том, чем рисовать кожу, но и тут девушка вышла из положения, когда случайно окунула кисточку вместо воды в черный чай.

Так на меня с листа посмотрела очень нежная, полупрозрачная Аля с красными волосами и зелеными глазами, в которых мелькнуло что-то от змеи.

Когда моя творческая заснула, я стала изучать те ее рисунки, что нашлись в ящиках стола. Было около четырех часов утра, и из-за того, что шторы Аля не закрывала, комнату уже заполнял теплый утренний свет. Я обнаружила немалое количество ее автопортретов, нарисованных разными способами и в различных манерах, и каждый раз в них что-то менялось, то цвет волос, то их длина, то она была кудрявой, то пострижена, как мальчик. Я поняла: это поиск. Она никак не может найти себя. Как в жизни, так и в творчестве.

Тем и была ее жизнь – вечным поиском себя. Отсюда разные средства и способы. Изменения внешние, изменения характера, поведения, отношения. У нее я также нашла стихи и короткие рассказы, вернее даже не рассказы, а только наброски. В чем только Аля себя не пробовала, но ни одно дело не могло увлечь ее так сильно, что стало бы Ее Делом. Сейчас она горела рисованием. Кто знает, как давно и как долго это еще продлится, но я очень надеялась, что мой человек по крайней мере на правильном пути.

Около шести, когда стало совсем уже светло и яркий свет должен был вот-вот разбудить моего человека, я все-таки рискнула и коснулась ее руки, чтобы тут же погрузиться в ее сон. Но я не разобрала и не запомнила ничего конкретного, никаких четких образов, только очень яркие цвета. Это вполне соответствовало во многом ее творчеству, где картинка в итоге собиралась из множества ярких кусочков и цветов. Ни у кого из моих я не видела таких ярких цветов во сне, мне казалось, с непривычки я вот-вот ослепну или просто перестану любить нашу тусклую жизнь, когда открою глаза.