Владимир Скиф - Где русские смыслы сошлись

• Название: Где русские смыслы сошлись
• Автор: Владимир Скиф
• Жанр: Поэзия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-91076-132-6

Стихи Владимира Скифа чисты, прозрачны, глубоки, светоносны, как озеро-море священный Байкал. О них нельзя говорить презренной прозой. Их надо читать, слушать, осязать, чувствовать, зрить, обонять, погружаться в мелос и растворяться в нём… В них отражается РУССКИЙ КОСМОС, рыдает РУССКОЕ СЕРДЦЕ, сквозит обжигающий РУССКИЙ ВОЗДУХ, сияет вселенской мудростью РУССКАЯ ЛЮБОВЬ и осеняет светом РУССКАЯ НЕБЕСНАЯ БЛАГОДАТЬ.

Евгений Семичев

---

«Словно печка – заря затопилась, // Заалела, как дверца в ночи. // Мне сегодня под утро приснилось: // Выпекает заря куличи! // Это правда, а может быть, сказка, // Но я вижу на стыке веков: // Луч рассвета – янтарная скалка // Раскатала блины облаков. // Это тихая явь или небыль? // Я услышал: запела пчела, // И поджаристо хрустнуло небо, // И весёлая Пасха пришла». Редкое по образности стихотворение. В нём мироздание уподоблено и приравнено к ладу русского исконного быта, в котором «сотворение хлеба» сродни священнодейству. Этот образ предстаёт и художественно-зрительно – через полыхающую зарю. И в пространстве истории – «на стыке веков». И в движении раскатываемых блинов. И в звуковом постижении этого русского земного и небесного мироздания – в звуке «поджаристого» кулича, пении пчелы…

…Так получилось, уезжал я из Иркутска по окончании праздника «Сияние России» едва ли не последним. Москвичи улетели накануне, а я, спасибо расписанию железной дороги, подзадержался. Ещё денёк вдыхал ветра Байкала и наслаждался сибирским радушным гостеприимством. Провожать меня на вокзал приехали Владимир Скиф с замечательным фотохудожником Сергеем Переносенко… А потом в поезде я имел возможность не только спокойно прочесть новую книгу Скифа, но и поразмышлять о ней, любуясь сибирскими широтами из окна поезда. Эти мои размышления не претендуют на то, чтобы быть рецензией. Было бы дерзостью пытаться рецензировать стихи известного поэта после того, как их рецензировали выдающиеся современные критики. А вот своими впечатлениями о творчестве этого поэта поделиться считаю себя вправе. Как эссеист, как читатель, как современник! И как сибиряк, наконец! Потому что от этих стихов веет родным для меня ветром неоглядной материковой Сибири!

«Чтобы ты никому не досталась // Даже в малых пределах мечты, // Я сверну, словно шаль, твою шалость, // Разведу с твоим прошлым мосты. // Ни за кем в этом веке жестоком // Не должна ты по свету идти. // Притеку к тебе шумным потоком, // Чтобы встать у тебя на пути. // Не хочу, чтобы ты ликовала // Подле чьих-то залётных кудрей. // А хочу, чтоб меня целовала // В звёздных дюнах и в складках морей. // Я хочу, чтобы ты не пугалась // Бездны слов и мерцанья миров, // Чтоб лететь со мной рядом старалась, // Будто ласковый снег на Покров…».

Понятное дело, что вышепроцитированные строчки посвящены поэтом любимой женщине. Но ведь их с полным основанием можно отнести и к Сибири, наверное, самой главной «женщине» поэта Владимира Скифа! В его стихах, столь современно, а порой и злободневно звучащих, подспудно звучат параллели с неизбывной русской классикой. Чтение стихов Скифа даёт проницательному читателю возможность взглянуть по-новому на классику. «Не доставайся ты никому!» – в запальчивости крикнул бесприданнице влюблённый герой русского великого драматурга. И ведь не досталась: это были последние слова, которые женщина-бесприданница услышала. В стихотворении Владимира Скифа это «чтобы ты никому не досталась» – не рефлективный вскрик ревнивого самолюбца, но твёрдое мужское спокойное осознание полной ответственности за судьбу любимой женщины, родины, земли. Да и «лирическая героиня» этого стихотворения Скифа, будь она Сибирь или просто женщина, – ой какая не бесприданница! И дело даже не в безграничных «недрах» земли, а скорее – недрах души. В тех душевных качествах – как женщины, так и родины, – которые подвигают лирического героя Владимира Скифа быть ответственным, быть мужчиной, ибо на таких «женщин» охотников за «приданым» много. Как вокруг, так и за океаном, где постоянно алчно смотрят в нашу сторону! Но пока рядом с женщиной, родиной такие мужчины-поэты, как Скиф, она не достанется на дешёвую потребу чужакам.

«Как хочу мой великий народ сохранить я!.. // Он не турок, не швед. Он по сути другой. // Мы пронизаны русской незримою нитью – // И народный герой, и упрямый изгой… // Связан каждый друг с другом священною нитью, // И поэтому каждый в России – связной. // Непонятен душою, живёт по наитью, // Русь святейшую помнит своей глубиной. // Там славянские боги над родиной светят, // Там и скифы-сарматы, и русы-князья // Тянут ниточку эту сквозь крепи столетий, // Где в цепи достославный народ мой и я. // Нить единой судьбы и единого гнева // Серебрится в душе старика и юнца. // Там одно для любви и для радости небо, // Там у русской тропы не бывает конца. // Русский щит на краю Куликова – засветит, // Чтобы Русь защитить и векам сохранить, // И протянется нить к Бородинской победе, // И до Прохоровки вдруг дотянется нить… // Заклубятся века, задымятся столицы, // Будет враг побеждённый в полях наших стыть! // Пусть глядит в небеса, где пылают зарницы, // Там – на небе – свивается русская нить!..».

Нить, воспетая поэтом, гибка. Но она же и крепка, иначе бы не соединяла воедино эпохи и столетия России. А из Сибири, как известно, намного виднее порой Россию, чем из самой России! Эта нить, несомненно, и «красная нить», чего прямо не сказано поэтом, но принимая во внимание, что Скиф – певец империи, и советской в том числе, это несомненно. Но эта же нить – полноцветная, соборная, соединяющая и сшивающая воедино времена и пространства, народы и веры… Эта гибкая нить не менее крепка в образной системе Владимира Скифа, чем восхитивший меня в другом стихотворении несгибаемый гвоздь. И бытийная нить, и становой имперский гвоздь, одна гибкостью, другой несгибаемостью, равно держат Россию, взаимодополняя друг друга. Потому что и гибкость, и несгибаемость – две стороны противоречивой русской натуры. С одной стороны – восприимчивой на всё новое. С другой стороны – натуры твёрдой, когда дело идёт о сохранении исконной традиции.

«Жил гвоздь большой в двадцатом веке // Среди обыденных гвоздей.// Он моги в сани, и в телеги// Запрячь людей и лошадей.// Он жил, хандры не признавая, // Гвоздь несгибаемый, прямой. // Шёл, к небу грозы прибивая, // На «ты» с Фемидою самой. // Катил истории повозку, // Железный оставляя след. // И вбить его по шляпку в доску // Не мог ни воин, ни поэт. // Я этот гвоздь в России вижу, // Он здесь хозяин, а не гость… // И я подумал, чтобы выжить – // России нужен этот гвоздь!..».

Вспоминается крылатое выражение другого известного поэта: «Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире прочнее гвоздей». Но гвоздь Владимира Скифа не железный, а живой, в моменты испытаний становящийся крепче железа. Тем и ценен. Тем и дорог. Тем и несгибаем перед обстоятельствами.

Эдуард АНАШКИН, прозаик, эссеист, член Союза писателей России, Самарская область

«Под сырой осенней позолотой…» (Из очерка «Моя Сибирь, моя Россия»)

Владимир Скиф, сибиряк, иркутянин, отец троих детей и автор двух десятков книг, лауреат премий имени Ершова, Эдуарда Володина, Николая Клюева и др. – в общем, человек известный. Владимир Бондаренко почему-то предположил, что Скиф – истинный поэт эпохи Водолея. «И не только потому, – пишет Бондаренко, – что родился 17 февраля 1945 года, под знаком Водолея; всем творчеством своим он как бы предваряет наступающую эпоху Водолея, эпоху России»[1]. Не могу с этим согласиться, ведь эпоха Водолея – это концепция (согласно определению Википедии), лежащая в основе представлений культуры Нью-Эйдж о том, что на смену эре Рыб (ассоциируемой с христианством) приходит новая эпоха, в которой будут господствовать учения, представляющие синтез различных вероучений и современных научных достижений. Т. е., по сути, это антихристианство – то, что разрушает Россию, весь мир. Я бы не стал отлучать поэта Скифа от великой русской христианской культуры, записывая его в приверженцы религии «нового века». Нет, он вырос на русской почве, крона его таланта шумит в нашем, русском лесу. Таким я его и увидел – стройным, с выбеленными сибирскими морозами волосами, седобородым, но моложавым поэтом с искренней, звонкой, но глубокой, как Байкал, поэзией.

«Смирнов, который изменил фамилию» – так иронично объясняет Скиф происхождение своего псевдонима. Скиф улыбается, я улыбаюсь в ответ, его слова тоже отзываются во мне шуткой, но какой-то грустной: «Главное, Родине не изменил. Главное – Родине верен остался». И останется! Последнее – совсем уже без иронии.

У меня коровы нету.
Но как только алый круг
Заскользит по белу свету,
Я иду на мокрый луг.
Острой бритвою-косою
Я размашисто кошу.
Даже в полдень под грозою
Травы-павы тормошу[2].

Нет, не он изменил свою фамилию. Это Блок его благословил из далёкого далека, это сама Поэзия поставила его в первые ряды тех «с раскосыми и жадными очами», которых «тьмы, и тьмы, и тьмы». Кому-то ведь надо возвещать миру, что «так любить, как любит наша кровь, / Никто из вас давно не любит! / Забыли вы, что в мире есть любовь, / Которая и жжёт, и губит!»[3]. И не Блок напророчил, что «Россия – Сфинкс», вечная древняя загадка. Так судил нам Бог: