чушъ - никогда

• Название: никогда
• Автор: чушъ
• Жанр: Русское современное

Если бы врагу Бога и врагу рода человеческого, завистнику сатане, которого называют обезьяной Бога, предложили написать книгу, то он написал бы примерно вот такой роман…

---

Мама поняла, что переборщила, присела на диван, помолчала и погладила сына по ноге. Тот брыкнулся и буркнул:

– Уйду я.

Мамина рука дрогнула.

– Остолоп ты, Пашка.

– У меня дежурство, – оправдывается он.

Мама сердито молчит, а Пашка боится подумать, что мама права, что лучше дома, что толстушки – тоже люди, а его худосочные Верки – хуже атомной войны, но где-то есть настоящая Вера, которая, может быть, еще любит Пашку, и если это так, то надо спешить. Мама вздыхает и грузно встает с дивана, направляясь прочь, и на полпути оборачивается. По ее лицу бегает улыбка, и дрожат стекла на окнах.

– Пашка, я ведь тебя тоже люблю.

– Я знаю, – Пашка смотрит маме в глаза, – вы все меня любите.

– А ты, Пашка, любишь кого-нибудь?

Пашка опускает глаза и позволяет маме выйти.

Петрыська выскочил из-под дивана, прыгнул на подоконник и смотрит с хитрым прищуром на этот город. Город показался ему котенком, облезлым, больным, брошенным, он чего-то хотел от всех и чего-то боялся, но всегда мог выпустить когти и полоснуть по глазам.

Паша надевает джинсы, думает про любовь, и очень не хочет идти на работу. Ему страшно, он даже всерьез подумывает прогулять, но еще он понимает, что даже таким способом не избежать случившегося.

Петрыська смотрит на человечков, которые снуют туда-сюда, потому тому что хочется счастья, по тому что было счастьем, но оно повсюду, а значит ничье. А если ты женщина, а если ты повсюду, то значит никому не нужна. И зовут тебя Верой, и ты топчешь снег каблучками и несешь свое одиночество как дохлую кошку в полиэтиленовом пакете.

Паша надел свитер и вышел в коридор. Собственно, он подрабатывал санитаром в морге в свободное от учебы время.

3

Вера проснулась внезапно. На против сидит черный котяра и грустно так смотрит-смотрит, словно прощается. В больших его зеленых глазках блестят звездочки, ушки беспокойно дергаются, да еще хвостик как черный червячок придавленный черным башмаком извивается, плачет, пытается спастись.

Где-то шумит телевизор, тикают часики, тукает сердечко, а во рту еще горький привкус вчерашнего дня.

Котяра прыгает с кровати на пол, вонзает коготки в дорогой красивый ковер, потягивается, зевает и победными шажками направляется на кухню.

Вера перевернулась на живот и скорчила вдогонку рожицу:

– И тебя тоже люблю, Блохастик.

– Верка, вставай, – в комнату вбегает мама, – в институт опоздаешь!

Вера мычит, вздымает голову над подушкой и, провожая большими мутными глазами убегающую из комнаты маму, тянется рукой к тонику, стоящему на прикроватной тумбочке. Улыбаясь как пластиковая Барби, она смывает свидетельства вчерашнего дня и вспоминает свой сон. Может быть, кто-то скажет, что у красивых девушек все сны про любовь, но этот был еще и с поцелуем. Кто поцеловал Веру, она не помнит, но это и не важно, ведь любовь исходит от Веры, и Вера притягивает любовь! И как, безусловно, повезет тому юноше, который возьмет в жены такую красивую, стройную, нежную, жизнерадостную девушку, а уж если ей снятся поцелуи, то он уже близко!

Вдруг Вера громко выругалась и сморщилась всем своим прекрасным существом: то, что она считала поцелуем, от тоника стало саднить. Вера нырнула под одеяло и судорожно пытается вспомнить всякие позитивные формулы, которые заставляют тебя быть такой, какая ты есть, но они или не о том, или не к тому месту, а те, что по теме – чрезвычайно обидны. И ты выныриваешь, беспомощно барахтаясь в океане отчужденности, пялишься по сторонам, не зная откуда ждать помощи или подлости. Мимо проплывают кверху брюхом твои надежды, радужные перспективы, истекая кровью окрашивают твое жизненное пространство в съедобный цвет, который так нравится местным хищникам, а еще водовороты отчаянья норовят затянуть тебя на самое дно и навсегда склеить твою двуногую женственность бесполым рыбьим хвостом. И Вера, противясь своей жертвенности, вонзается зубами в подушку, как вампир в шею последнего человека, и рвет ее в клочья, надсмехаясь над судьбой, и собирается прикончить в себе себя, но в последний момент она вспоминает про одинокого танцора, которому так тяжело дается сольная программа. «А может быть, выйти замуж, нарожать детей и быть счастливой? – думает Вера, переворачиваясь на спину, – но почему женское счастье такое убогое?»

– Верка, где мои сигареты? – сердитая мама с кружкой кофе наперевес сдергивает одеяло. – Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не трогала их.

Вера закрывает лицо и лоно руками, собирается заорать на весь дом или закатить истерики на неделю, но в этот момент звонит ее телефон. Вера, бесстыдствуя, хватает его и прижимает к самому рту, и громко, чтобы заглушить мамины причитания, кричит:

– Слушаю!

Мама смотрит на Веру, восхищаясь ее фигурой и наглостью, свободной рукой хватает ее сумочку, валяющуюся на подоконнике, и вытряхивает содержимое на кровать, находит сигареты и в качестве компенсации забирает у Веры еще и несколько пробников в блестящей упаковке.

– Кто это? – раздраженно кричит Вера в трубку, провожая маму темным взглядом.

– Это я, – и многозначительная пауза, – Пойдешь со мной?

Мама хлопает дверью, а Вера задумчиво сбрасывает соединение, вздыхает, смотрит по сторонам, смотрит на свой телефон и мало что понимает. Настроение испорчено окончательно, как, впрочем, и жизнь. Вера вздыхает, заставляет себя подняться и уговаривает себя прожить этот день.

Котяра в черном костюме смертника совершает свою последнюю прогулку, а Вера, спрятавшись в туалете, грустит и читает мамину книгу. Потому что и эта книга, и этот прыщик, и этот звонок были из другой жизни, которая прорастая здесь намеками и недомолвками, подменяет собой настоящую и единственно возможную. Несколько раз мама проявляла материнскую заботу, но Вера в ответ издавала неприличные звуки, спускала воду, пшикала освежителем, рвала бумагу, и в этой какофонии предавалась своим мыслям, которые странным образом переплетались с нехитрым бумажным сюжетом. «… и теперь ты сама решаешь исход этой битвы, – читает Вера, – и свою участь. Ты еще надеешься на снисхождение, но каждая клеточка твоего тела взывает к отмщению, и твой судья, прикрываясь твоей челкой, прячет твои глаза, твоей рукой выводит в твоем приговоре твоим почерком „казнить“, а за стенкой палач в черных сапожках и черном лифчике уже занес топор».

Потом Вера забежала в ванную комнату и долго принимала душ, а потом долго стояла голая перед зеркалом. Ей хотелось плакать, но слезы закончились, как и сигареты, и деньги, и самоуважение. Она смотрит на это тело, красивое и чужое, нетронутое мужской лаской, бледное почти русалочье, и пытается увидеть себя, но видит лишь рыбью чешую, которая сверкает. И еще в ушах, а может быть в рыбьем плавательном пузыре, звучал голос человека, который явно ошибся цифрами, но не адресатом:

– Пойдешь со мной?

Он молчит и дышит, и ты судорожно соображаешь, кто это. Сокурсник? Одноклассник? Проходимец? И тоже молчишь, но потом ты понимаешь, что он дышит, а ты нет.

– Верочка, – мама деликатно постучалась в дверь, – завтрак готов. Приходи, милая.

Вера в последний раз посмотрела на себя в зеркало, пытаясь запомнить себя такой: возвышенной и одухотворенной, облачилась в белый махровый халат, не имея иллюзий, ляпнула себе на губу модное средство от прыщиков и как приведение возникла на кухне.

– Удивительная маска, – мама жует и смотрится в зеркальце, любовно поглаживая себя по лицу, – принеси мне Верочка каталог, я себе еще чего-нибудь закажу. Это японцы или китайцы делают? Плацентарная, наверняка.

– Ага, из не родившихся детей, – мрачно пошутила Вера и плюхнулась на стул.

Мама нахмурилась, но продолжала жевать.

Вера равнодушно лопает один бутерброд за другим и ждет маминых комментариев.

– Ой, Верочка, что с тобой случилось? – мама в ужасе смотрит на прыщик.

– Заметила, наконец, поздравляю. Ну, что еще скажешь хорошего?

Мама закуривает последнюю сигарету.

– Да, Верочка, такое случается с девушками. Ты ведь девушка?

– Спасибо, мама, что заметила. А я-то думала, кто же я такая?

– Ну, не переживай. Заведешь себе бойфренда, и все поправится.

– И это родная мать говорит! Может, ты мне еще и на панель посоветуешь пойти, или объявление в газете подать? Вера даст каждому! Забесплатно, мама, или в кредит?

– Вера, не будь вульгарной.

Вера делает несколько глотков кофе. Черный котяра жалобно мяргает около своей миски. Мама отрезает толстый кусок копченой колбасы и швыряет его под стол.

– Вот, черт капризный, не хочет жрать, что нормальные кошки жрут. Вера, купи ему чего-нибудь ему, а то ведь издохнет.

Вера молчит, изучает содержимое пепельницы: хочется курить, но еще больше хочется досадить маме. Вера извлекает из пепельницы самый большой окурок, тонкими пальчиками оттирает с фильтра остатки пепла и с каменным лицом вкладывает его себе в рот.