Георгий Березко - Ночь полководца

• Название: Ночь полководца
• Автор: Георгий Березко
• Жанр: История

---

Ему, как всем в дивизии, было известно, что и боевыми делами Николаевский гордился меньше, чем хозяйственными удачами. Люди у майора ели лучше, нежели в других частях; его личный быт, даже в непосредственной близости к переднему краю, мало чем отличался от жизни в тылу. Впрочем, это был тот особый, очень опрятный быт, в котором известное изобилие сочеталось с казарменной простотой.

- Узнаю бывалого солдата... Умеет жить на войне, - сказал командарм, когда все сели.

- Прошу отведать капусты... Собственного приготовления, - прохрипел Николаевский, разливая водку.

- Да и то сказать, - продолжал командующий, - воюем мы еще недолго, собственно, начинаем воевать. Стало быть, и устраиваться на войне надо не на один год...

Он говорил неторопливо, как все люди, привыкшие к тому, что их выслушивают до конца.

- Заехал я тут недавно к одному командиру... Стали укладываться на ночь, - смотрю, мой хозяин, как был в валенках, в ремнях, повалился на лавку, вещевой мешок под голову сует. "Ты и дома так?" - спрашиваю...

Генерал умолк, старательно, по-стариковски разжевывая пищу; Николаевский вежливо ожидал, когда гость сможет продолжать.

- "Нет, - отвечает, - дома я раздеваюсь..." - "Ну, а здесь ты разве не дома?" - говорю. И добро бы условия ему не позволяли. А то сидит во втором эшелоне.

- На временном положении себя чувствует, - сказал Николаевский.

- Вот именно... Как на вокзале... - Генерал громко засмеялся, переводя взгляд с Богданова на Николаевского, но его не поддержали.

Майор почтительно, ненатурально улыбнулся; комдив, чертивший что-то на скатерти черенком ножа, казалось, не слышал последних слов командующего.

- Как на вокзале, - повторил генерал сквозь смех. - Какой же это солдат?.. Тот и на ночлег устроится с удобствами, и картошку на угольках испечет так, что позавидуешь, и окоп отроет со вкусом. Он обжился на войне... В этом вся суть. На марше он не сотрет ног, в бою по звуку определит калибр пулемета. А с таким солдатом ничего не страшно.

- Так точно!.. - сказал Николаевский.

Вошел вестовой, неся большое блюдо жареного мяса. Майор взял графин, чтобы налить по второй рюмке, но командующий отказался, сославшись на запрещение врачей.

- ...Убери, майор, водку подальше, а то, пожалуй, не выдержу, проговорил он шутливо.

- Слушаю, товарищ генерал-лейтенант, - не в тон, как на службе, ответил Николаевский, отставив графин.

Богданов тоже не стал пить. Ел он, впрочем, много, потому что проголодался за день, но больше молчал. В конце ужина его вызвали к телефону, и, переговорив, полковник вернулся к столу, глядя на часы.

- Славный у тебя комбат Горбунов, - проговорил вдруг командующий, обращаясь к Николаевскому. - Умный офицер...

- Орел! - подтвердил с неожиданной горячностью майор.

- Превосходный офицер! - оживившись, сказал Богданов.

- Лучший у меня командир, - добавил Николаевский.

Получив возможность говорить о Горбунове, они высказывали в похвалах свои опасения за него. И хотя никто не упоминал больше о предстоящем наступлении, забыть о нем, видимо, не удавалось никому. Вокруг в сырой апрельской тьме двигались, шли в разведку, окапывались, группировались, выполняя полученные приказы, десятки тысяч людей, составлявших армию. Здесь, в небольшой комнате, было спокойно, чисто, светло. Даже ночь выдалась на редкость тихая, - орудийная перестрелка где-то на правом фланге дивизии почти не доносилась сюда. Однако сознание ответственности за принятые решения не покидало троих командиров. То, что испытывал Богданов, нельзя было назвать колебанием, но после ухода Горбунова полковник заметно помрачнел.

- Молодой еще комбат, а крепкий, - сказал командующий.

- Я его к Красному Знамени представил за атаку под Варшавкой, проговорил Богданов.

И разговор о Горбунове оборвался, так как комдив и Николаевский одинаково подумали о том, что награждение старшего лейтенанта, вероятно, запоздает...

Вестовой поставил на стол тарелку с крупными коричнево-красными грушами. Здесь, в полутора километрах от переднего края, такой десерт был редкостью в это время года. Никто, однако, не обратил на него особенного внимания. Покончив с грушей, Богданов снова взглянул на часы, потом вопрошающе посмотрел на командующего. Тот молча медленно курил. Лицо его, большое, темное, неподвижное, могло в равной мере показаться и сосредоточенным, и бездумным. Свет лампы дробился и сверкал в стеклах его очков, на золотой оправе, на эмали орденских знаков, прикрепленных к гимнастерке. Докурив, генерал положил окурок в пепельницу, но не встал из-за стола, не желая, казалось, покидать эту комнату... И Богданов, не решавшийся напомнить о том, что их ждут в штабе армии, удивленно хмурился. Отодвинув с шумом стул, командарм, наконец, поднялся.

- Спасибо, майор! Хорошо живешь, порадовал меня, - проговорил он.

Николаевский шагнул вперед и вытянулся. Скрипучим голосом он произнес:

- Товарищ генерал-лейтенант... Разрешите по личному вопросу.

- Говори, конечно...

Командующий улыбнулся, но глаза его смотрели, не теплея, из-под тяжелых, набрякших век.

- Разрешите лично вести в атаку первый эшелон, - сказал Николаевский.

- Думаешь, Горбунов не справится?

- Никак нет, справится...

- Так в чем же дело? - спросил генерал.

Николаевский замялся, не отвечая. Его длинное лицо с пышными гусарскими усами покраснело от внутреннего усилия. Богданов с любопытством глядел на майора. Зная его лучше, чем командующий, полковник удивился меньше. Видимо, Николаевский не одобрял предпринимаемого наступления. И в форме, единственно возможной для дисциплинированного служаки, заявил о своем несогласии с полученным приказом.

"Ах, чудак, - подумал полковник со смешанным чувством досады и восхищения. - Ах, старый чудак!.."

- Беда мне с ними, - сказал он громко. - Белозуб повел роту в бой и в госпитале отлеживается... Теперь этот просится туда же... Вместо наградных листов я должен выговоры писать командирам полков.

- Убедительно прошу не отказать... - настойчиво проговорил Николаевский.

- Ты "Дон-Кихота" читал? - строго, как на экзамене, спросил генерал.

Майор помедлил, озадаченно глядя на командующего.

- Приходилось слышать, товарищ генерал-лейтенант, - ответил он честно.

- Что же ты слышал?

- Поврежденный был человек, - неуверенно сказал Николаевский.

- Ну, а еще что?

- Неспособный к практической жизни, - подумав, добавил майор.

- Так, так... - командующий внимательно разглядывал Николаевского. Себя ты, я думаю, практиком считаешь?

- Практиком, товарищ генерал-лейтенант, - твердо оказал майор.

Генерал снова сел, широко расставив толстые ноги, положив на колени морщинистые кулаки.

- Карта Советского Союза у тебя есть? - опросил он.

- Никак нет... только штабная, моего участка... У комиссара, кажется, есть... Разрешите послать?

- Не надо... - сказал командующий. - Ну, а сводки ты читаешь?

- Регулярно, товарищ генерал-лейтенант!

- То, что немцы еще в Вязьме, помнишь?

- Помню...

- Еще в Вязьме! - с силой повторил генерал. - Так какого черта!.. - Он стукнул кулаком по колену и закричал: - Какого черта ты под пули суешься?! Ты что думаешь, командиры полков с неба мне сваливаются?

- Совесть не позволяет сзади быть, - глухо сказал Николаевский.

- Что ж, она у тебя у одного имеется? А то, что немцы в Вязьме, - это твоя совесть позволяет? Да если нужно будет, я тебя не то что с батальоном, - со взводом пошлю, одного пошлю.

Командующий топнул ногой; огонек в лампе взвился и снова упал. Николаевский стоял не шевелясь, кровь отлила от его лица, и черные подкрученные усы резко выступили на посветлевшей коже.

- А пока сиди, где приказано... Сводки читай чаще, может, умнее станешь, - сдерживаясь, сказал командующий. - Кликни мне моего адъютанта.

Майор круто, уставно повернулся, вышел за дверь и возвратился с капитаном в кителе. Командарм распорядился заводить машину. Он оделся и, ожидая, подошел к столу, недовольно глядя на огонь лампы. Было слышно, как на разворошенной кровле дома шумит под ветром солома. Богданов снизу, так как был невысок, посматривал на командарма с невысказанной укоризной: гнев генерала казался ему малоосновательным в данном случае...

Адъютант доложил, что машины готовы, и все вышли на крыльцо.

- Где твой комиссар? - спросил командующий у Николаевского.

- Вызван в подив, товарищ генерал-лейтенант.

- Когда вернется, передай, что я приказал снабдить тебя картой Советского Союза...

- Слушаю, товарищ генерал-лейтенант, - сказал Николаевский.

Командующий и Богданов сели в свои "виллисы". Майор стоял у калитки, пока крохотные пятнышки света, падавшие на дорогу из затемненных фар, не исчезли в плотной темноте ночи.

3

В течение двух суток Горбунов готовил свой батальон к бою. На третий день вечером рота, в которую попал Уланов, подошла к лесу, откуда должна была начаться атака. Сеял мелкий дождь, и бойцы, сворачивая с дороги, погружались в сырую тьму. Они нащупывали мокрые стволы, спотыкались о скользкие корни, шарахались в сторону от холодных веток. Невидимый можжевельник хватал людей за ноги, и ледяные капли с деревьев сыпались им на головы. Николай как будто с завязанными глазами искал дорогу. Больше всего он боялся отбиться от товарищей, поэтому он спешил, - и рядом с ним, испытывая то же чувство, торопились его спутники. Лес был наполнен треском сучьев, шорохом, всплесками воды. Иногда Николай задевал кого-то локтем; или слышал около себя чужое дыхание... Он вглядывался в мрак, но там проплывали только смутные пятна.