Коллектив авторов - Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

• Название: Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Визуальные искусства
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91674-213-8

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.

Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

---

И еще: на одной из сохранившихся фотографий экспозиции можно рассмотреть эскиз подушки К. Малевича с абсолютно супрематической композицией. Известно, что к супрематизму К. Малевич обратился еще весной 1915 г., «поэтому возникает вопрос, не была ли дебютом супрематизма не выставка «0,10», а Выставка декоративного искусства, или даже – не являлось ли занятие прикладным искусством одним из стимулов развития упрощенной абстракции супрематизма?»12.

Помимо всего прочего, на выставке было просто много красивых работ: «Таковы подушки Е. Васильевой, в которых есть прелесть полей, злато-зеленые шарфы Н. Давыдовой, благородные скатерти В. Поповой и работы А. Экстер – два черно-белых шарфа и третий черно-серебряный по огненному фону, и подушка, изысканно сведенная к зеленому центру» 13.

Пройдет немногим больше месяца и Вербовка вновь заявит о себе в «Выставке художественной индустрии», открывшейся в той же галерее Лемерсье в конце декабря 1915 г. На этот раз Экстер не включит в экспозицию работы народных мастеров, да и сами по себе вышивки окажутся далеко не главными в ней и совсем не многочисленными. Сейчас Экстер было важно другое: воплотить принципы беспредметных композиций в цветовом решении платьев. Надо сказать, решения эти были восприняты критикой далеко не однозначно. В вину ставились резкость и непривычность цветовых акцентов и сочетаний: «Вообще следует, по мере возможности, избегать в туалете трех цветов, а тут (в эскизе дамского туалета И. Пуни. – Г.К) такие резкие краски, как желтая, лиловая и черная» 14.

Экстер в каком-то смысле «обезопасила» свои эскизы, назвав их эскизами для эксцентричных танцев. И потому они воспринимались критикой уже иначе: «В них больше фантастики, меньше приближения к современной моде; и в смысле фантастичности для эксцентричных танцев они весьма удачны» 15.

На первый взгляд могло показаться, что «Выставку художественной индустрии» мало что объединяет с той, что в этих же стенах демонстрировалась месяц назад. Но это не так. Дело в том, что в эскизах платьев А. Экстер, И. Пуни, К. Богуславской утверждались, в сущности, те же принципы «возвращения к истоку», только более обобщенно, резко и демонстративно. Это и понятно, если вспомнить, что отдел Вербовки на выставке был совсем не большим и существовал в крайне неестественном для себя контексте – в окружении произведений мастеров Абрамцева и Талашкина. И, конечно, еще одно – в Петрограде в эти же дни открылась выставка «0,10». И в Москве отдел Вербовки воспринимался в каком-то смысле ее отзвуком, неожиданно донесшимся эхом.

В середине декабря 1917 г. Экстер и Давыдова в московском Салоне К. Михайловой устраивают «Вторую выставку современного декоративного искусства „Вербовка“». К участвовавшим в первой выставке добавились В. Пестель, Л. Попова, О. Розанова, Н. Удальцова. Наряду с Е. Пшеченко участвовал еще один народный мастер из Вербовки – Василь Довгошия.

Устраивая эту выставку, Экстер и Давыдова, в принципе, руководствовались теми же идеями, что и два года назад. Всё только стало более определенным – с отчетливым акцентом на супрематизме. Наверное, поэтому в экспозицию были включены рисунки В. Довгошии, строившего свои композиции из крупных равномерно окрашенных плоскостей, словно парящих в пространстве. Такой крестьянский супрематизм.

Выставка открылась в дни, когда всем было не до нее: на улицах продолжали стрелять, и было непонятно, надолго ли власть перешла к большевикам. Поэтому о выставке почти не писали. Зато по некоторым мемуарам известно, как Экстер и Давыдова собирали работы для экспозиции. Сохранились фотографии и многие эскизы, по которым видно, что они абсолютно причастны к тому, что происходило в станковой живописи художников. Так, мотивы вышивок Экстер для подушек – это мотивы ее «Цветовых динамик», иногда дословно процитированные, иногда их варианты. В эскизах Л. Поповой – пластические сюжеты ее «Живописных архитектоник». Проекты вышивок Н. Удальцовой и В. Пестель похожи на наброски, на поиски форм их супрематической живописи. «Одна из композиций Малевича – аппликация на подушке – была непосредственно взята из супрематической картины 1915–1916 гг.»16.

И что бросалось в глаза «на этой выставке, так это ликующий блеск ослепительных красок (шелков), скомбинированных в самых смелых сочетаниях (работы А. Экстер, Н. Давыдовой, К. Богуславской и других» 17.

«Ликующий блеск ослепительных красок» – так, наверное, можно сказать о недолгой, но такой энергичной и впечатляющей истории «Вербовки».

В те декабрьские дни 1917 г. история «Вербовки» завершилась. Оборвалась тогда, когда казалось, что идеи Давыдовой столь многое обещают, столь многое открывают, невероятно многим богаты. Но события распорядились иначе. Они разрушили всё: и идею «Вербовки», и саму артель и дом, и судьбу Натальи Давыдовой.

В начале 1918 г. уезжают в Константинополь, а затем во Францию ее муж Дмитрий Львович Давыдов и старшие сыновья Денис и Василий 18. Наталья Михайловна вынуждена остаться в Киеве с больной матерью и младшим тринадцатилетним сыном Кириллом. Настало время постоянных тревог и страхов. Из Киева невозможно выбраться не только в Москву, но и до Вербовки доехать не просто. За целый год удалось побывать там лишь однажды.

«Живу в Киеве, – пишет Н.М. Давыдова М.О. Гершензону в Москву. – Летом ездила на 2 недели в деревню. Там всё не тронуто, дом, сад, двор. Дом – такой, как будто вчера вышли из него, с книгами, с портретами на столах и стенках. Странное впечатление – всё-таки в душе большая отчужденность от всего… Зато встреча с крестьянами была самая теплая, дружеская, и если даже все изменится, – и будет разрушена Вербовка, как и все ей соседние имения, всё-таки это впечатление останется…»19. Имение Давыдовых, действительно, с приходом в начале 1919 г. большевиков будет разгромлено, в Вербовке Наталье Михайловне уже не доведется побывать никогда.

О том, как жила, что чувствовала она в это время, о чем думала, красноречиво свидетельствуют ее письма к Каролю Шимановскому 20. Вот фрагменты из них:

«…Всю зиму я была так одинока, Кароль, – только Кика (Кирилл. – Г.К.) и я – никого из друзей, Дмитрий, мальчики (старшие сыновья. – Г.К.) – все за границей» (Киев, 18.IX/ 1.Х.1919).

«…Дорогой мой, этот год был страшным для Вас, для меня, для всех. Это такая трагедия и такая мерзость… были моменты, когда казалось, что выжить в этом аду невозможно. Слишком много ненависти, крови, безумства. Рука, которая великодушно дала мне в жизни так много, теперь всё хочет отобрать» (Киев, 14/27.Х.1919).

«…Cheri, я безумно хочу покинуть Киев, где так много выстрадала в этом году. Мне кажется, что здесь всё рушится, что нет камня, который бы не пострадал. Не могу без содрогания пройти через Липки 21, с которыми связаны слишком страшные воспоминания. Если б я могла, я бы уехала, чтобы не видеть и не слышать о том, что здесь происходит…» (Киев, 17/30.X.1919).

Кароль Шимановский, пожалуй, единственный, с кем Наталья Михайловна была откровенной, кому могла доверить свои мысли и чувства. В каждодневной жизни ей приходилось быть мужественной, чтобы хоть как-то уберечь от отчаяния сына и мать. Дружившая с ней Зофья Коханьская писала тому же Шимановскому: «На днях иду… к г-же Наталии Давыдовой. Я ее очень люблю – она много пережила, но здорова и даже в неплохом настроении. Организовала здесь отличную выставку, очень занята и каждый день работает в своей мастерской – тем и держится. Кика работает где-то в саду с утра до вечера и получает 25 рублей в день – дома платит за обеды».

Выставка, о которой пишет 3. Коханьская, это выставка «Творчество украинского села», организованная в Киеве большевиками к празднованию 1 мая 1919 г.22.

Отказаться от участия в ней было невозможно, невозможно было как-то продумать и разработать ее концепцию. Экспозиция, развернутая в здании бывшего Купеческого собрания, состояла только из того, что имелось в коллекциях самой Н.М. Давыдовой, Е.И. Прибыльской и Варвары Ханенко. Но что было выполнено специально для выставки, это – огромные плакаты. Размещенные в Купеческом саду, они в большинстве своем были исполнены Н.М. Давыдовой.

Киевская выставка мало что изменила в судьбе Натальи Михайловны, о ней она никогда не вспоминала. Такое впечатление, что каждый день 1919 г. старательно и преднамеренно лишал ее всего – прошлого, близких, творчества, замыслов. Приходит известие, что разрушена Вербовка, разграблен и сожжен дом. Реквизирована и ее квартира в Москве.

«Милый Михаил Осипович, – пишет она М.О. Гершензону, – обращаюсь к Вам с просьбой. Я только теперь узнала, что квартира наша на Гагаринском – реквизирована. Реквизирована ли она вся, или осталась моя комната – я не знаю. И меня очень беспокоит вопрос – целы ли мои вещи? Кроме постельного белья, платьев, шуб, там осталась вся моя работа – и работа других за несколько лет (рисунки Экстер, Малевича, Розановой и друг<их>). Остались также в большом количестве рис<унки> крестьян, книги, вышивки, отобр<анные> на выставках для создания музея, вся моя переписка, о кот<орой>я особенно горюю (если она пропадет), портреты, фот<ографии> – близких всех мне людей, одним словом, всё это я ценила и особенно любила. Всё это я имела всегда возле себя, и только в этом году принуждена была оставить всё это в Москве. Если погибнет всё это – это непоправимая для меня потеря, это работа и отношения – десятка лет. Знаю, что Вы поймете это и поймете ценность того, что теряется, и поэтому обращаюсь к Вам. Если еще не поздно, сделайте все, что можно, милый Михаил Осипович. Буду бесконечно благодарна.