Инна Тронина - Чёрная зима

• Название: Чёрная зима
• Автор: Инна Тронина
• Жанр: Детектив

Осенью 1992 года в Москве погибли социолог Салин и микробиолог Крапивницкий с малолетней дочерью и её гувернанткой. Коллега Салина Вадим Шведов, случайно оказавшийся в разгромленной квартире, обнаружил в тайнике пять общих тетрадей, исписанных по-латыни. Шведов решил, что в тетрадях содержится что-то очень важное, потому что именно ради них убивали людей и обыскивали квартиру. В изобилии находившиеся вокруг ценные вещи преступники не тронули. Шведов вызвал милицию, и тут же увёз тетради в Петербург, где спрятал их сначала у себя в квартире, а потом – у своей соседки…

---

– Он здорово дёрнул «Палинки» – это венгерская фруктовая водка. Не рассчитал дозу, и его развезло. Мы с ним уединились на кухне, покурить. Лёнька пил воду со льдом, угощал меня. Короче, я попытался выяснить, где он так изящно горбатится. Я, мол, тоже хочу. Неужели, говорю, не поможешь мне по дружбе? У Крапивницкого фирмачи знакомые. Он везде вхож и отовсюду выхож… Он ответил, что связан словом, и ничего сказать толком не может. Это не его тайна, а, значит, говорить на эту тему не стоит. Потом, между прочим, сквозь губу, заметил: «Слишком большое население в России, не находишь? Огородец наш зарос – прополоть надо. При «совке» дрянь всякая размножилась. Алкоголики, старики, инвалиды, студенты, прочие тунеядцы. Жрать хотят, никакого толку от них нет, только льготы подавай пенсии, стипендии. И этих младших научных сотрудников, что в НИИ дурью маются, туда же отнести надо. Должен существовать правящий класс, банковский сектор, сырьевики и прислуга. Всё! Больше здесь никто и не требуется. Кормить этакую прорву! Раньше надеялись, что с голоду передохнут. Но у них на генном уровне заложена способность выживать. Землю, крапиву, траву жрать станут, в помойках копаться, сапоги и ремни варить, в конце концов, каннибализмом займутся, но выкарабкаются. И квартиры занимают, притом отличные…»

– И дальше что?

Шведов увидел, что Салин тормозит у высоченного дома, похожего на замок, со стрельчатыми окнами и явно громадными комнатами. Престижный район Москвы, «дворянское гнездо», о котором в своё время до хрипоты орали на митингах в Лужниках.

– Дальше он залпом выпил воду, похрустел льдом и умолк.

– Владимир Ефимович, я бы, на вашем месте, врезал ему по морде, – как обычно, ровно и вежливо, сказал Шведов, открывая дверцу со своей стороны. – Почему-то вы сравнили меня с ним. Честно говоря, не понимаю. Он горюет, что люди вымирают медленно. А я же переживаю из-за того, что они не сопротивляется геноциду…

Салин остановил «Мицубиси». Он посмотрел сначала в сторону Волхонки, потом – вверх, на окна Крапивницкого.

– Вон, там Лёнька живёт… Даже отсюда виден шик!

Владимир Ефимович выбрался на холод, плотнее закутался в пальто, прижимая к себе бутылку коктейля.

– Вы не смотрите так, я там пьянствовать не стану. Просто Лёнька в телефонном разговоре попросил купить. Прихворнул немного, а прислуга сегодня выходная. Сам он, понятно, на улицу выйти не может. Нет, Вадим Александрович, взгляните на шторы – высший класс, непосредственно из Парижа. Такие и в Елисейском дворце не стыдно повесить…

– А почему жена не может купить ему коктейль? – удивился Шведов. – Или она в отъезде?

– Ой, Елена вечно всё забывает! – махнул рукой Салин. – На неё нельзя положиться. Лучше уж я привезу. Так вы согласны со мной?

Шведов, продолжая соблюдать приличия, проследил за указующим перстом профессора. Окна, высокие и одновременно широкие, излучали нежно-брусничный, действительно очень красивый свет.

– Да, неплохо, – коротко одобрил Вадим и снова проверил, сколько времени остаётся до отхода поезда.

Салин всё понял и заторопился:

– Не волнуйтесь – я быстро! Только отдам коктейль и возьму портмоне.

– Да-да, пожалуйста! – Шведов проводил Взглядом Салина, который рысцой убежал за кодированную дверь подъезда.

* * *

Эта командировка была не длинная и комфортная. А вот потом, через месяц, Шведову предстояло отправляться на Сахалин и Южные Курилы для проведения там опросов общественного мнения. В частности, нужно было узнать, как население относится к передаче Японии спорных территорий – пресловутых четырёх островов.

Начальство деликатно намекало, что неплохо было бы привезти таблицы с хотя бы равным количеством выступающих «за» и «против». Да и вряд ли придётся особенно подгонять результаты. Неужели россияне, замордованные постоянными тяготами, не хотят сразу оказаться в процветающей Японии, или хотя бы получить долларовую компенсацию за оставленное на островах жильё?

– Я бы, например, не захотел, – пожал плечами Шведов.

И всё равно, фразы типа «Желательно опросить людей «новой волны» – ведь они определяют будущее региона» время от времени звучали в присутствии Вадима. А он спокойно, не заводясь, не ёрзая в кресле перед столом заведующего отделом, объяснял, что будет опрашивать респондентов по своему методу, гарантирующему максимальную объективность.

Шведов уже сейчас работал по теме Дальнего Востока. Он высчитывал, сколько процентов от всего населения составляют различные имущественные слои, профессиональные и возрастные группы. Исходя из этого, он намечал, какое количество народу потребуется опросить, соблюдая строгую пропорцию и выбирая респондентов наугад – вроде как из уличной толпы. Вадим жадно курил, глотал дым и думал, что портмоне можно было давно уже принести. Он мысленно возвращался к разговору с тем же самым Салиным, который посвящал молодого коллегу в тонкости работы столичных социологов.

– Вадим Александрович, вы никогда не станете доктором, если не усвоите простых вещей. К примеру, социологический опрос полагается проводить по телефону. Страны Западной Европы телефонизированы примерно на девяносто семь процентов; то же самое можно сказать и о США. Что касается России… Если в двух столицах ещё как-то можно ручаться за объективность телефонного опроса, утверждать, что все группы населения им охвачены, то на тех же Курилах телефон – большая роскошь. Да что Курилы – достаточно немного отъехать от Москвы, и попадает совсем в другую страну. Если у кого-то там есть домашний телефон, так это – рыцари удачи. Ничего не стоит получить от них нужный ответ. Если вы будете продолжать заниматься чистой наукой, при всём моём искреннем покровительстве ничего не получится…

Шведов уже занервничал не на шутку. Окна Крапивницкого по-прежнему светились тепло и радостно, но по шторам метались тени – этого раньше не было. Салин так и не появлялся в дверях подъезда, хотя Шведов ожидал его с минуты на минуту. До отправления поезда оставалось ещё два часа, но всё равно нужно было поторапливаться. Совершенно стемнело, ветер ещё более усилился. Он нёс позёмку вместе с листьями. В центре Москвы пахло подмороженной зеленью – сладко, свежо, печально.

Вадим вылез из салона «Мицубиси», захлопнул дверцу и отошёл за угол, чтобы немного развеяться после утомительной беседы с профессором. Шведов обожал такие вот разъезды по стране, когда можно было уйти то в тайгу, то в сопки, то в степи; и побыть там одному, хотя бы полчаса. Голоса и лица опрашиваемых, слившиеся в один тугой ком и дисгармоничный звук, буквально разрывали голову. По дому Шведов особенно не скучал. С матерью его ничто не связывало.

Фактически, у Вадима долго не было нормального дома, и он привык жить, где придётся. Детство мальчик провёл в гипсовой кроватке, с помощью которой его усиленно лечили от спондилита. А мать, работая сутками и гуляя в выходные дни, бывало, и по полгода не навещала сына в лесной школе номер три при Ленгороно. Школа находилась в Александровской, близ Сестрорецка, на 7-ой линии, в доме 2/10. Этот адрес Вадим Шведов запомнил навсегда, потому там был его мир.

Только после того, как Галию отыскивали в очередной пьяной компании и угрожали лишить родительских прав, она с двумя сумками гостинцев приезжала в Александровскую; но Вадик воспринимал её как чужую женщину. Так оставалось до сих пор, и во время длительных разъездов беспокоиться было не о ком. Вадим был целиком свободен. И эту свободу, выстраданную в гипсовой кроватке, во время вынужденной, страшной, наполненной болью и тоской неподвижности, он не променял бы ни на какие блага.

Вадим ничем и никому не был обязан, ни от кого не ждал участия. Он честно признавался сам себе в полном равнодушии к окружающим. Единственным человеком, который дружил с затворником, была такая же нелюдимка Инесса Шейхтдинова, жизнь которой сводная сестра превратила в кромешный ад. И это при том, что Агнесса Кузнецова была, в сущности, совсем неплохой женщиной – доброй, душевной, но серой, как валенок. Инесса в её обществе хирела и чахла, и потому Вадим старался как можно чаще пускать её на жительство в свою квартиру.

Инесса завидовала Вадиму – ведь он часто ездил в командировки. Ей же, после ухода из редакции, никуда, кроме Дибунов, не удавалось вырваться. Самым заветным желание Инны было освободиться от сестричкиной семейки. Но получилось так, что при жизни матери, Лидии Степановны, Инесса и Агнесса разъехаться не смогли. Сейчас же о такой роскоши и думать было нечего. Миллионов для покупки жилой площади, даже для простой доплаты, в семье не было. А выйти замуж «понарошку» Инесса уже пробовала, после чего возненавидела Антона Свешникова лютой ненавистью. У неё был ещё один поклонник, который жил на Васильевском острове и работал на Литейном, в «Большом Доме», Но Инесса не могла заставить себя стать его женой. Это казалось ей ещё более худшим вариантом, чем мучиться рядом с Агнессой.