Алексей Кабанцов - Доказательство жизни

• Название: Доказательство жизни
• Автор: Алексей Кабанцов
• Жанр: Поэзия

Доказательство жизни – это не только биение пульса, но и биение мысли, рождающей то, что делает человека уникальным: способность творить.

---

«Разбилась жизнь на кадры и сюжеты…»

Разбилась жизнь на кадры и сюжеты.
Мелькали встречи, обещанья, миражи.
Чужих эмоций мы ловили рикошеты,
пытаясь правду отличить от лжи.

Цвели акации и заплетали косы ивы,
подъезды покрывали формулы любви,
и ночью небо наполняли гулом ИЛ-ы,
неся за реку в своих недрах шурави.

Глушили гимн квадраты рок-н-ролла,
тянули руки в первых классах малыши.
Нас самиздат дразнил доступностью крамолы,
и участковый морщил нос на запах анаши.

Нас летними ночами перекрестки
манили мерить город до зари
и освещали одиночества подмостки
вдоль улиц равнодушно фонари.

Сложились, как смогли, цветные витражи
судьбы, скрепленные улыбками, слезами.
Они и по сей день над пропастью во ржи
стоят, нащупав край нетвердыми ногами.

«Я ловлю снежинки руками…»

Я ловлю снежинки руками
и сквозь пальцы стекает тайна,
нам рассказанная облаками.
Как всегда невзначай – случайно.

Я пытаюсь поймать губами
хоть одну из пушистой стаи,
но они, обернувшись слезами,
от меня ускользают и тают.

Я для них зажигаю свечи
и как птица, машу рукавами.
Я хочу ими быть замечен,
разбиваясь о скользкие камни.
Превратившись в холодную статую,
слышал я, как снежинки, летящие вниз,
все шептали, что мы вечно падаем,
а они, оттолкнувшись, уносятся ввысь.

«Моя звезда, на сфере небосклона…»

Моя звезда, на сфере небосклона
тебя не видно, не найти,
под сенью альфы Ориона
твои неведомы пути.

Тебе не привыкать стучаться в двери
и в феврале от стужи стекленеть,
и видеть сны, в которых золотые звери
идут в грозу на радугу смотреть.

Твои мечты под тихий шум прибоя
стоят на берегу и терпеливо ждут,
когда молочных лошадей в ночное
ветра вечернею зарёю поведут.

Ты словно путник, краем поля
бредешь потерянно в безмолвии ночи.
Храни тебя от зла благая воля
и истинной любви прекрасные лучи.

«Проходят дни, седеют годы…»

Проходят дни, седеют годы.
В стекле и дыме тонут города.
Непостоянство ветреной погоды
нас раздражает, как всегда.

Привычка вечно раздражаться
на толчею, на суетность вещей и слов,
не позволяет долго удивляться
смещению акцентов и основ.

Мне дела нет, какая устремленность
толкает шпили башен в небеса.
Нужда, нажива, перенаселенность
творят злодейства или чудеса.

Я вижу дом. Уютный старый дом.
Пристанище, убежище, приют…
Он смутно знает, что оставлен и о том,
что поутру его, наверное, убьют.

Всю ночь он хлопал ставнями, не спал,
смотрел пустыми окнами на сад,
где ветер на качелях сам себя качал.
Послушал тишину уснувших автострад…

Под утро дом тревожно задремал.
Он спал и видел новогодний сон,
в котором он семью свою встречал
под бой курантов и бокалов звон.

Он спал и улыбался городу людей,
прощаясь и простив ему неумолимость.
Так старики прощают неразумие детей.
надеясь в будущем на доброту и милость.

Проулками, где все привычно и знакомо,
к вечерней трапезе приплёлся старый пес
и, замерев, смотрел, как тает призрак дома
В периметре из слов: «Do not across!»…

«Город пишет свой полуденный романс…»

Город пишет свой полуденный романс
копотью на стенах и на стёклах,
и дождем, дающим всем последний шанс
разглядеть друг друга в зеркалах и окнах.

Этот мир поделен с помощью линейки
на квадраты, заключенные в кольцо.
Только рельсы разбитной узкоколейки
метят шрамами его бескровное лицо.

На дорогах серых пятна маек и рубах —
паруса на шлюпках в круговерти ветра.
Ну а что же слезы, слезы на щеках?
Это дождь разлук смывает километры.

И летят по небу стаи сизых голубей —
может голуби, а может, это чьи-то души
с высоты глядят на струны улиц и аллей,
осеняя крыльями кусок намокшей суши.
Город пишет романс неустанно,
площадей разложив нотный стан,
и мелодия льется, звучит непрестанно —
недопетая песня полуденных стран.

«Как страшно быть и не тужить…»

Как страшно быть и не тужить,
когда февраль кружит снега
и эту правильную жизнь
уносит ветер, а родные берега
все дальше в море уплывают.
Стальные цепи обрывают якоря
и маяки внезапно разом угасают,
вдруг осознав – нужна заря
для тех, кто сколотив плоты,
растерянно по сторонам взирают
и слышат, как полночные киты
натужно дышат и во сне вздыхают.
Нужна заря в два края неба
и хоть какие-то песочные часы
для тех, кто в зимнем море не был
и жизнь шутя поставил на весы.
Как страшно ниоткуда плыть
и видеть только клочья парусов,
и даже имя потерять, и позабыть
вкус поцелуя, запах нежных слов.
Быть струйкой дыма в темноте,
цветком в нейтральной полосе,
рекой, текущей в вечной мерзлоте,
безумной белкой в этом колесе…
Как страшно видеть опустевшие дома,
глаза оставленных и брошенных детей,
как в пепел превращаются тома
и плачут души не родившихся идей.
Но нужно жить, особенно тогда,
когда погасло солнце на закате дней,
когда исчезли под водою города
и каждый стал ненужный и ничей.
Так надо верить, что закончится зима
и будет детский смех за каждой дверью,
исчезнет, наконец, последняя тюрьма.
Так хочется любить, надеяться и верить.

По ту сторону снов

I
Ветер гнал седые клочья
в небе хмуром ноября,
расставляя многоточья
на листках календаря.

Под его шальную песню
падал я в тревожный сон,
сквозь седьмое поднебесье
в относительность времен.

И размытые границы
пропускали без препон
тел прозрачных вереницы
через призрачный кордон.

Чётки галок вдоль дороги,
хмуро утро, чёрен лес.
Омывает душам ноги
старец у ворот небес.

Льдинки слов его слетают,
губы снегом серебря,
в небо цвета серой стали,
в безнадёжность ноября…

II
Странный старец шептал
беспрестанно,
и был наг и убог перед ним
человек.
Мне казался всевидяще-
страшным
взгляд сквозь кожу
опущенных век.
Он твердил мне, что в шаге
от вечного света,
не входя во владенья
полуночной тьмы,
я смогу прочитать на
скрижалях ответы,
Если только пойду по
дороге сквозь сны.
Чья-то жизнь проносилась
галопом
в силуэтах теней на
фасадах домов,
утопала в последнем
вселенском потопе,
на плоту уплывала из
южных портов.

Уносилась куда-то шальная
комета,
распушив от испуга свой
хвост на ветру.
Пьяный мим в красно-
черных штиблетах
поджигал шапито, не
придясь ко двору.
Сотни масок, как осенью
птицы,
улетали на призрачно-
пряничный юг,
но смотрели назад их
пустые глазницы,
обещая вернуться на
родину вьюг.

III
Где-то там вдалеке, на
границе тумана,
пел свою песню
заснеженный волк:

Правды нет и нет обмана,
и слова легки, как шелк.
Будет скатертью дорога
к дому сбывшейся мечты,
Где склонились у порога
снежно-белые цветы.
Позабудь узду и стремя —
прыгай вниз, на облака.
Крылья дарует паденье —
падай вниз, на облака…

IV
Я проснулся идущим меж
стен по канату,
амплитуде его подчинив
рук размах.
Можно только вперед,
нет дороги обратно —
справа жар и сиянье,
слева холод и страх.
Раз за разом, сгорая
в пылающем свете,
застывая горгульей
в объятиях льда,
я иду в те места
этой странной планеты,
где обратно на небо
струится вода.

V
Ночь уходит, захлопнув
незримые двери.
Ночь уходит в паренье, во
тьму пустоты,
где на пыльных дорогах
считают потери
стражи алой зари и
полночной звезды.
Просыпаются звуки в
чертоге осеннем
и разлито вокруг
обещанье чудес,
и опять под моими
ногами ступени,
уходящие вверх, в
беспредельность небес.

«Есть предельная масса несказанных слов…»

Есть предельная масса несказанных слов,
ненаписанных писем, непролитых слёз,
что смывают бесследно основы основ
и глядят на тебя сквозь припухшесть желёз.

Есть предел, за которым цветок, увядая, поник.
Нет дороге конца, лишь в начале пути
тишина порождает сквозь боль чей-то крик.
Пожелай ему птицею вверх – не ползти.
Пожелай ему сотни дорог и бесценных даров,
пусть немного, но верных и добрых друзей,
много писем и сказанных вовремя слов
на облитых росою дорожках аллей.

«Высыхает Эвксинский Понт…»